Нежный плут - Линдсей Джоанна - Страница 24

Но как бы все это произошло, если старый Джон Генри поднимает свою голову каждый раз, когда она проходит мимо? А если случится так, что она заметит это, девчонка сразу же подумает, что он обожает мальчиков, и никакого чувства, кроме отвращения, у нее это не вызовет. Проклятье, нужно было заставить ее признаться. Тогда бы у него не было никаких идей на этот счет.

Его глаза следили за ней. Она подошла к углу, выделенному для нее. Под мышкой она держала мешок, а гамак висел у нее на плечике. Мешок был слишком толст, чтобы держать в нем только необходимые для мальчика вещички. Наверное, там платье или даже два, а может быть, еще что-нибудь, что проливает свет на тайну, окружающую ее.

Он задал себе больше загадок в этот вечер. Конни обратил внимание на то, как она легко, чисто по-матросски, произнесла слово «кубрик». Так произносят его только те, кому очень близка корабельная жизнь, а она притворяется, будто совсем не знает корабельной жизни.

И еще она называет брата «Мак». Это доказывает, что шотландец не является ее родственником. Друзья и знакомые могут называть его «Мак», поскольку его фамилия Макдонелл, но члены семьи используют не сокращения от фамилии, а имя или его ласкательную форму, или иные домашние прозвища. Но у всех членов семьи фамилия Макдонелл. У нее есть еще брат, а то и два. Она упомянула о них, не думая. Так кто же для нее шотландец? Друг, любовник, муж? Господи, лучше бы у нее не было любовника. У нее может быть столько мужей, сколько она захочет, но любовник – проблема серьезная. Он сам намеревался стать таковым.

Джорджина могла чувствовать на себе его взгляд, когда укрепляла гамак на крюках. Она знала, что он сидит за письменным столом. Но он ничего не сказал ей, когда она вошла. Ну а раз так, то и она ничего не говорила. Она и не смотрела на него. Только один раз…

На нем был тот самый изумрудный халат. Она и не ожидала, как прекрасен изумрудный цвет на человеке, которому он идет. На нем он гармонировал с его зелеными глазами, с красотой его светлых волос, оттенял бронзовый цвет его кожи. И так много кожи было открыто. Разрез на груди был так широк и глубок, что полностью оголял грудь. Золотые волосы на груди блестели при свете лампы от соска к соску, сверху груди… вниз.

Джорджина оттянула от шеи воротник рубашки. В каюте было очень жарко. Ее одежда казалась ей тяжелой, ткань, которой было обмотано тело, чтобы скрыть девичьи формы, становилась все более стесняющей. Но скорее всего ей хотелось снять сапоги. Сидя на полу, она разулась и поставила сапоги у стены.

И она могла бы чувствовать взгляд Джеймса Мэлори, наблюдавшего за каждым ее движением.

Конечно, она должна была вообразить себе это. Но какой смысл ему наблюдать за ней, если не… Она взглянула на гамак и ухмыльнулась. Капитан, наверное, ждет, как она полезет на эту вертящуюся, раскачивающуюся постель и грохнется на пол, прямо на жопу. Возможно, он уже заготовил несколько сентенций о ее неуклюжести и неопытности, что-нибудь гаденькое. Ну что же. Не тот случай. Она лазила в гамаки еще с тех пор, как научилась ходить. Она играла с ними, когда была ребенком, спала в них, когда подросла, и проводила в них целые дни, когда какой-либо корабль «Скайларк» был в порту. И менее вероятно ее падение с гамака, чем с обычной кровати. Пусть капитан проглотит свои заготовленные издевочки.

Она легко взвилась на гамачок и посмотрела оттуда в сторону капитана, ожидая поймать его удивленный взгляд. Он действительно смотрел на нее, но трудно было понять его чувства, ибо лицо его ничего не выражало.

– Ты собираешься спать в одежде, парень?

– Собираюсь, капитан.

Он вздрогнул.

– Я не имел в виду, что тебе придется всю ночь вскакивать с постели. Ты меня понял?

– Нет. – Она поняла, но все, что он знал о ней, было ложью. Так что одной ложью больше, одной меньше. – Я всегда сплю одетым. Не могу вспомнить, когда это началось, но это стало моей привычкой. – И на тот случай, если он предложит ей изменить привычки, она добавила: – Сомневаюсь, что смогу заснуть, если не буду полностью одетым.

– Делай как знаешь. У меня свои привычки спать, и они полностью противоположны твоим.

«Что он, интересно, имел в виду?» Джорджина пыталась сообразить, но не смогла. Мужчина встал из-за письменного стола, направился к кровати и по дороге сбросил с себя халат.

«О, Боже, Боже, этого не произойдет. Он не пойдет через всю комнату голым, показывая себя со всех сторон».

Но он это сделал. И ее женская чувствительность была потрясена. Конечно, она закрыла глаза. Но не сразу. Помимо всего прочего, она такого никогда еще не видела. Она не могла отрицать того факта, что у него крупная плоть по бокам, живот и тонкий…

«Не красней, дурочка. Никто не слышит твоих мыслей, кроме тебя самой, а ты даже не завершила мысль. Он действительно мужчина экстра-класса. Но не для тебя».

Она плотно зажмурила глаза, но уже видела более чем достаточно. Его голый образ был не тем, что можно легко забыть. Черт его подери, у мужика ни стыда, ни совести. Нет, она не права. Ведь она – мальчик. Ну что тут особенного, если один мужчина разделся перед другим? Это для нее необычно. Вот и все.

– Ты не уберешь лампы, Джорджи?

Она застонала и испугалась, не услышал ли он. Но он вздохнул и сказал:

– Ладно. Не важно. Ты уже в постели, и не будем еще раз испытывать удачу, вдруг ты не сможешь так же легко забраться на свой гамак.

Она стиснула зубы. Она чуть было не сказала, что погасит лампы. Она же показала ему, что легко взбирается в гамак. Но для этого нужно смотреть, а он еще не лег и не укрылся. Однако столкнуться лицом к лицу с ним, голым?… Она достаточно умна, чтобы этого не делать.

Но ее глаза были открыты тем не менее. Искушение слишком велико, чтобы устоять. «И, кроме того, если мужчина ходит голый, – подумала она, – он должен иметь аудиторию, которая могла бы оценить это. Конечно, она делала не то. Это было простое любопытство, в котором не оставалось места самосохранению. Она должна следить за змеей, если она близко подошла к ней, разве не так?»

Но сколь бы интересным все это ей ни казалось, хотелось, чтобы он поторопился. Она снова начала чувствовать тошноту. А в это время он даже не был рядом с ней. Господи, но у него красивые соски. В каюте становилось жарко. И какие длинные ноги, твердые бока. Его мужественность подавляла, пугала.

«О Господи, он идет к ней? Да! Зачем? Ах, там, над ванной, лампа. Будь он проклят за то, что так пугает ее». Когда он погасил лампу, ее угол погрузился во тьму. В каюте горела только одна лампа. Над его кроватью. Она смежила веки и держала глаза закрытыми. Она не видела, как он лег в свою небесно-мягкую постель. «Что, если он не пользуется одеялом?» Луна взошла, осветила ярко палубу и каюту через иллюминаторы. Она не могла открыть глаза снова.

«Где же он сейчас?» Она не слышала, чтобы он шел к своей кровати.

– Между прочим, парень, Джорджи – это твое имя или тебя так ласково называли в твоей семье?

«Он не стоит возле меня голый. Нет. Я могу представить это. Представить себе все. Он не снимал халата. Мы оба уже спим».

– В чем дело? Не слышу, парень?

«Не слышит чего?» Она не проронила ни слова. И не собиралась. Пусть он думает, что она спит. Но если он дотронется до нее, чтобы разбудить, только чтобы услышать ответ на свой глупый вопрос? «Ответь ему, дура, и пусть он убирается».

– Это мое имя… сэр.

– Боялся, что ты так и скажешь. Я не хотел бы, ты знаешь. Потому что я знаю, что женщины называют так себя, сокращенно от Жоржетты или Джорджины, или другого длинного имени. И тебя не беспокоит это сходство с женщиной, а?

– Я об этом никогда не думал, – ответила она.

– Ну и не беспокойся об этом, парень. Может быть, тебя будет несколько коробить, но я бы хотел называть тебя Джордж. Это более по-мужски, тебе не кажется?

Она не хотела спорить с человеком, который голым стоял возле нее.

– Как вам будет угодно, капитан.