Паруса для Марии (СИ) - Светлая et Jk - Страница 17

— Прошу вас, господин Зимин.

Он зашел за Марией в кабинет, плотно закрыл за собой дверь.

— Я не вовремя? Если так, я приду завтра в назначенное время. Но мне бы хотелось обсудить некоторые вопросы до завтрашней встречи.

Михаил подошел к девушке, крепко взял ее за плечи и, глядя прямо в глаза, спросил:

— Как много значит для тебя Ральф?

— А какое это имеет значение? — Мари удивленно приподняла бровь, стараясь не обращать внимания на слабость в ногах — от его прикосновения, от его слов. — Кажется, в нашу последнюю встречу мы все выяснили. Если ты приехал за вторым актом, то его не будет. Я — не главная героиня драмы. Здесь скорее мелодрамой пахнет.

— Второго акта не будет, — Зимин еще крепче сжал ее плечи. — Маш, он столько лет рядом с тобой. Но… можно ли это изменить? Могу ли я это изменить?

Он вдруг понял, что может делать ей больно, и отпустил ее. А она, почувствовав, что стало холодно, устало опустилась на диванчик. Когда-то он позвал ее замуж спустя неделю после знакомства. А через пять лет, дождавшись ее очередного объяснения в любви, явился спросить о том, что уже не имело значения. Феноменальная последовательность. Мари, не глядя на него, тихо ответила:

— Он со мной… Но я ведь не с ним.

Зимин никогда не считал, что за женщин нужно бороться. Их не завоевывают, как крепости. Их делают счастливыми. Он не смог. Она не позволила, а он не настаивал. Лишь принял предложенные ему условия.

Михаил подошел к Марии, сел у ее ног и, прижавшись лицом к ее ладоням, глухо сказал:

— Прости меня, Маш. За все.

И она решилась. Решилась коснуться ладонью его волос. Пропустить их сквозь пальцы. И, зажмурившись, прошептать:

— Ну почему ты тогда за мной не приехал?

Михаил поднял голову и недоуменно посмотрел ей в глаза.

— Приехал? Ты сошла с лайнера для того, чтобы проверить, приеду ли я за тобой? Сообщила администратору, что номер свободен, отключила телефон…

Мари улыбнулась. Чтобы не расплакаться. В последнее время у нее вся жизнь на мокром месте, и это начинало раздражать. Знала, какой холодной вышла эта улыбка, но какая разница?

— Меня забрал отец. Он же отнял телефон. Я надеялась… что ты…

Не договорила, резко поднялась с дивана, потому что сил смотреть на него у своих ног у нее не было.

Зимин проводил ее тяжелым взглядом. Отец… выходит, никто на лайнере не знал, что сам герр Дарт был там. А, значит, все было совсем иначе. И все поздно. Он опоздал… всего-то на пять лет. Михаил усмехнулся и медленно поднялся.

— Я не знал, что твой отец был тогда там. Я считал, что это было твое решение. И я принял его, — он молча наблюдал за ней некоторое время и, наконец, выдохнул. — Ты так и не ответила. Могу я что-то изменить? Сейчас?

Мари вздрогнула и заставила себя снова посмотреть на него.

— Зачем? В Петербурге ты ничего не хотел менять.

— Я думал, что ты не свободна. Я надеялся, что ты счастлива. Я не хотел разрушать твою жизнь, — Михаил резким движением притянул ее к себе, запустил пальцы в ее волосы и наклонился близко к ее лицу, — потому что моя разрушена давно. И я никогда не пожелал бы тебе такой же.

Зимин прижался губами к ее губам короткими, быстрыми поцелуями. Он задыхался сам и не давал возможности вырваться ей.

— Я люблю тебя, Маша.

Она и не пыталась вырваться, покорно подставляя свои губы его поцелуям. Счастья она не чувствовала. Чувствовала горечь. Чувствовала ноющую боль где-то в груди. Ей, черт подери, было хуже, чем тогда, когда она уходила из его квартиры. И она не знала, почему.

— И куда теперь? — осведомилась Мари. — Ко мне? Или к тебе в гостиницу? Или прямо здесь, на диване?

Лучше бы она его ударила. Все было бы проще и понятнее. Он заглянул ей в глаза. Чужие глаза.

— Как скажете, госпожа д'Эстен.

— Тогда лучше в гостиницу, — ответила Мари, — не хочу завтра очутиться на страницах желтой прессы. А у моего дома кто-нибудь да дежурит.

Его бровь дернулась, выдав закипающую злость.

— Значит, поехали в гостиницу, — обманчиво спокойно ответил он на ее выпад, что далось непросто.

Через полчаса они уже были в его номере.

Все было иначе, чем пять лет назад. Тогда он был уверен, что они будут вместе всегда. Сегодня он был уверен, что больше никогда не будет ничего, кроме пустоты. Поэтому он должен за несколько часов, которыми владеет, успеть все: вспомнить, узнать заново, запомнить навсегда.

Михаил медленно, боясь пропустить самую маленькую родинку на дорогом, желанном теле, освобождал его от одежды, рассматривал, пробовал на вкус, едва касался кончиками пальцев. И снова удивлялся прохладе ее кожи, и снова восхищался красотой ее изгибов, и снова осознавал, что ничего это не значит. Потому что он не знает ее настоящую.

Прикрывал глаза, прогоняя наваждение. Пусть так, пусть только тело, пусть всего на одну ночь. И снова целовал, всю, по-прежнему неторопливо, не позволяя себе ничего большего, пока она сама не попросит.

И она просила. Оживая в его объятиях, становясь, наконец, собой, не понимая этого, страшась собственных желаний и собственного бессилия — перед ним. Все было иначе, чем пять лет назад. Но изменилась ли она? И прижимаясь к нему, она мучительно искала то, прежнее, совсем теперь позабытое чувство совершенного счастья.

«Ты — моя жена. Помни об этом». Что от того осталось? Что осталось от нее?

Все было неправильно. Но исправлять сил уже не было. Да и стоит ли.

«А, к черту все!» — подумал Зимин. Прижал Марию к себе, поцеловал ее в висок. И сказал по-русски:

— Между прочим, мы когда-то договорились, что ты моя жена, — он рассмеялся, — поэтому плевать мне на твою желтую прессу. Останешься здесь до утра.

Устроившись поудобнее и перехватив ее за талию, он умиротворенно заснул.

А она не выдержала. Знала, что однажды это случится. Почему бы не теперь? После его слов, сказанных с тем, чтобы она не поняла, но понятых ею — будто украденных. Да, она не выдержала. Просто дала волю слезам. Он спал. А она лежала, придавленная тяжестью его такого родного тела, и плакала, чувствуя — наконец, чувствуя! — что ей все равно, что будет дальше… он любил ее.

— Почему ты меня не забрал? — шептала Мари. — Почему?

Зимин резко проснулся, почувствовав, что Маша пытается высвободиться. Он еще плотнее прижал ее к себе, уткнулся в ее спутанные волосы, заставил себя проснуться окончательно. Открыл глаза, долго рассматривал ее заострившиеся черты, припухшие губы, глаза, самые синие на свете. Она вся была близкая, теплая, вновь обретенная. И она думает, что он ее отпустит? Он не сделает этого после потерянных пяти лет, в чем сам немало виноват. И он тем более не сделает этого после сегодняшней ночи.

— Куда собралась? — спросил Михаил, улыбаясь.

План сбежать незамеченной провалился на корню. Собственно, наивно было полагать, что получится выбраться из-под него, не разбудив. Зачем сбегала, она сама не могла понять. Просто ей было страшно… Она боялась всего — его пробуждения, его взгляда, его слов… себя!

— На работу, — проговорила Мари, завороженная его улыбкой, — тебе, кстати, тоже… сегодня… надо…

— А давай опоздаем? — надо было приехать раньше. Гораздо раньше. — Маша… Маш… выходи за меня замуж.

Мари замерла. К горлу подкатил ком. Ответить согласием было невозможно. Если она в своем уме. После всего, что было. После всего, чего не было…

— Выйду, — выдохнула Мари, — но опаздывать все равно нельзя.

Он облегченно вздохнул и стал целовать ее лицо. «Нельзя, нельзя… все можно. Теперь все возможно!» Усмехнулся. Наверстать прошедшие годы трудно, но осуществимо. И прямо сейчас.

— Маш, нам юрист нужен.

— Разумеется, нужен, — перед глазами яркой вспышкой пронеслись воспоминания. Отец с конвертом фотографий в руках. «Твой капитан прислал. Знаешь, что он хотел получить за эти фото?»

Мари тряхнула головой и вдруг почувствовала, что тонет — в его взгляде. Все том же, что и пять лет назад. Сглотнула. И медленно произнесла: