Год трёх царей (СИ) - Касаткин Олег Николаевич - Страница 30

Георгий глубоко задумался — и в самом деле отцу было проще — новые веяния над ним не имели силы. Да и среди убийц его отца было аж трое из этого племени. А вот самого Александра III погубили свои русские гешефтмахеры и русское разгильдяйство. С этим ведь со всем что-то надо делать…

Ну довольно уж об иудеях! — он ощутил глухое раздражение.

Это ведь лишь одна из тех le question^[14] что нагрузили государственный корабль России сверх меры.

Корабль… Сейчас ему пришла на ум история приключившаяся несколько лет тому с «Ливадией» — великолепной императорской яхтой, и ее бесславная кончина. Георгий — как тогда считалось, будущий в некоем пусть и не близком времени генерал-адмирал — флотскими делами близко интересовался. И эта история впечатлила — как мелкая ошибка губит вроде бы великолепно задуманное дело.

В 1878 году адмирал Попов и судостроитель Эраст Евгеньевич Гуляев разработали проект новой царской яхты — на том же принципе что и броненосцы-«поповки» ставшие знаменитым на всю Европу — с эллиптическим понтоном и устойчивую к качке — но уже мореходную и скоростную в отличие от круглых низкосидящих судов береговой обороны.

Как водится отечественные судостроители проект не осилили и яхту заказали в Англии. Что и говорить — корабль вышел хоть куда. Три с половиной тысячи тонн водоизмещения, скорость как у иного крейсера и ослепительная роскошь.

Общий объем залов, салонов и кают, предназначенных для царя и его свиты, составлял восемь с лишним тысяч квадратных аршин^[15].

Огромная приемная императора, имеющая высоту свыше двух саженей, напоминала дворцовые покои в стиле Людовика XVI — его Версальского дворца и Фонтенбло. В приемной так же разместился фонтан и цветочные клумбы… Главную гостиную на средней палубе, меблировали в восточном духе, а остальные помещения оформили в английском стиле.

И вот этот великолепный корабль вышел в свое первое плавание — двинувшись через славный штормами Бискай.

«На судне ничего не падало» — говорилось в рапорте командира: «Высокие канделябры и сервировка стола оставались недвижимы как при штиле, ни вода в стаканах, ни суп в тарелках не пролились» — это при накатывающих десятиаршинных валах.

Судостроители и в самом деле не ошиблись — даже в самый жестокий шторм яхта почти не испытывала качки. Все было намного хуже…

Да уж — натура — как выражались философы «осьмнадцатого» века славно отомстила самонадеянным человекам!

Даже при незначительной зыби, сила волн не погашаемая качкой вся обрушивалась на корпус корабля, так что от ударов сотрясались переборки и надстройки, разлетались стеклянные стаканы в буфетах, а от того, что волны били в плоское днище, ломались заклепки и расходились швы корпуса. Так что после этого — первого же — перехода «Ливадия» стояла семь месяцев на ремонте в испанском Эль-Ферроле.

Потом все таки добравшаяся до России «Ливадия» выполнила, как оказалось, свой единственный рейс — под флагом командующего Черноморским флотом, приняла на борт сразу двух великих князей — генерал-адмирала Алексея Александровича и Михаила Николаевича, и направилась в Батум. Высокородным пассажирам не повезло: был шторм, и от его ударов яхта содрогалась как в лихорадке.

Спешно собранная флотская комиссия изучив вопрос вынесла приговор — конструкция была признана неудовлетворительной. То что годилось для броненосцев береговой обороны судну открытого моря не подходило.

Яхта ушла в Николаев, где и стала на прикол. Имущество и мебель потихоньку свозилось на склады порта; «Ливадию» в газетах деликатно упоминали как «бывшую яхту». Потом с нее сняли машины. В итоге бывший плавучий дворец гнил себе у причальной стенки, превратившись в номерной блокшив.

Что-то символичное виделось ныне молодому императору во всей этой истории…

Огромный державный корабль с мощными машинами и роскошной обстановкой, отборной командой и спроектированный умнейшими людьми — оказался беспомощен перед волнами и ветрами, которые выдерживали куда как более скромные суденышки. Ибо те не сопротивляются слепо титанической мощи морской стихии — а следуют ей.

Как бы и России не оказаться в подобном положении!

И что надо будет изменить из отцовских установлений, чтоб этого не случилось? Вот например просвещение и народные училища… Увы — сколь много говорят недовольные о том что народ наш темен а власть и пальцем не шевелит — и вот тут уж не поспорить: в чем а в этом не сильно врут.

Из армии пишут — толковых грамотных солдат, чтобы обслуживать новейшие пушки и митральезы и военные телеграфы найти нелегко. Земцы плачутся — не хватает врачей и землемеров. Министерство государственных имуществ отмечает, что для казенных рудников не хватает инженеров… Купцы и те жалуются — толковых десятников и мастеров для иноземных машин не сыскать. Увы — отец считал, что образование не может быть общим достоянием и должно оставаться привилегией дворянства и зажиточных сословий, а простому народу, как говорили «кухаркиным детям», подобает уметь лишь читать, писать и считать до ста.

А ведь еще прадед Николай — тот еще бурбон — не отрицал что «Народ без просвещения — это народ без достоинства. Им легко управлять, но из слепых рабов легко сделать свирепых мятежников».

Но это было забыто, и министром графом Дмитрием Толстым уже летом 1882 года был принят циркуляр о гимназиях, запрещавший обучение в них детей несостоятельных родителей. Вот к слову — Толстой — который как раз недавно отошел в мир иной. (Как поговаривали в свете — от застарелого сифилиса).

Когда то ведь был либерал каких поискать — дружил с Салтыковым-Щедриным и поэтом Плещеевым, одним из членов кружка Петрашевского. С последним он был настолько неразлучен и близок, что когда того арестовали и посадили в Петропавловскую крепость, то знавшие их считали, что следом за узником в крепость пойдет и Толстой.

Но уже в конце шестидесятых взгляды его резко изменились, — злые языки поговаривал что потому что Толстой, будучи крупным землевладельцем много потерял с отменой крепостного права. Вольнодумец был скуп и жаден и рассматривал земельную реформу как откровенное посягательство на свой карман. («А и недорого стоят идеи-то»!)

Обладая большим умом и твердой волей, он вместе с тем был коварным, злым и мстительным, что делало его страшным человеком, получившим прозвище «злой гений России». Грех конечно — но не жаль его. Что и говорить — министров батюшка ему хороших почти не оставил…

Горемыкин, Делянов, Муравьев… — не гении одно слово. Гирс неплох — хоть и осторожничает. С военными вот хуже — кого министром сделать — как не перебирай кандидатуры — подходящих и нету. Точнее все с какого-то боку и хороши — но в целом — нехороши каждый по-своему. Разве что Гурко?

Но тут уж ничего не поделаешь.

Еще Александр Благословенный сказал «честные люди в правительстве — случайность», и что у него такие министры, «которых он не хотел бы иметь лакеями». Да разве одни министры? А те кто ниже — масса чиновничества — карьеристы, взяточники, мастера втереть очки? Гимназические преподаватели и журналисты официальных листков — по приказу насаждающие сегодня то, что завтра будут ругать, и наоборот, и при том всегда доказывающие, что и насаждение и ругань — на благо России.

Цензоры — которые сами толком не знают чего запрещают. К тому же — уставы цензурные так хитро составлены, что никто никогда не может знать, как взглянет на его труд и в какую минуту тот или другой цензор. Случалось, что московская цензура пропускала то, что запрещала петербургская, и наоборот… В России не бывает лучшей рекламы, чем «попасть под гнет сатрапов». «Запрещенный товар — как запрещенный плод: цена его удваивается от запрещения…»

Он и сам читал Кюстина именно поэтому — хотя казалось бы пора уже дозволить сие сочинение — уж четвертое царствование идет с описанной им поры…

(Разрешить, может быть, личным приказом? Но с чего бы царю снисходить до одной книжицы? Ну да Бог с ним с этим мужеложцем французским! Не в кюстинах ведь дело, а в наших русских Ваньках…)