Год трёх царей (СИ) - Касаткин Олег Николаевич - Страница 3

Не отвечая Георгий пошатываясь двинулся в ту сторону откуда принесли Николая…

— Бедный мальчик, — подумала про себя миссис Франклин. — В один день — и отец, и похоже что и брат….

А великий князь шел механически переставляя ноги… Шел туда где в ряд были выложены трупы вытащенные из руин вагона и отдельно от них — тело высокого крепкого мужчины с неестественно вывернутой шеей. Подле него на земле сидела императрица Мария Федоровна — в полной прострации держа голову мужа на коленях.

Подбежала Камчатка, но не кинулась к телу хозяина, а обратив морду к темным небесам жалобно завыла.

Вахмистр лейб-конвоя с перевязанной ногой, утирая слезы, всхлипнул:

— Вот ведь… Скотина бессмысленная спаслась, а царь то… царь…

— Господи! Да как же это??! — шептал Георгий не в силах приблизится к телу.

Императора всероссийского Александра Александровича Романова… Своего отца…

Нет — этого не может быть!

Ведь еще совсем недавно будущее казалось ясным и благополучным на многие годы и десятилетия вперед…

Опустившись на колени прямо в осеннюю слякоть он молча крестится.

«Господи! Да как же это? Да за что ж мне такое?!» — еле слышно шептал Наследник-Цесаревич трясущимися губами. Из глаз юноши струились крупные слезы…

* * *

В тот день Георгий Александрович Романов плакал последний раз в жизни. В тот день он еще был обычным человеком, сломанным чудовищным ударом судьбы — и мог еще позволить это себе. Все последующие десятилетия, никто не видел его слабым — и больше того — уже не было обычного человека — был Царь не знавший слова «невозможно». В тот день в той катастрофе погиб великий князь Георгий — тайный романтик и скорее ученый нежели властитель по складу ума. И родился повелитель, чьими усилиями, как признавали даже недруги, был создан новый мир. Мир совсем не такой, который предсказывали пророки разнообразных социальных теорий, и описывали фантасты…

   Крушение

   В поля, под сумеречным сводом,

   сквозь опрокинувшийся дым

   прошли вагоны полным ходом

   за паровозом огневым:

   Багажный — запертый, зловещий,

   где сундуки на сундуках,

   где обезумевшие вещи,

   проснувшись, бухают впотьмах — —

   И множества вагонов спальных

   фанерой выложенный ряд,

   и окна в молниях зеркальных

   чредою беглою горят.

   Там штору кожаную спустит

   дремота, рано подоспев,

   и чутко в стукотне и хрусте

   отыщет правильный напев.

   Такая малость — винт некрепкий,

   и вдруг под самой головой

   чугун бегущий, обод цепкий

   соскочит с рельсы роковой

   И вот по всей ночной равнине

   стучит, как сердце, телеграф,

   и люди мчатся на дрезине,

   во мраке факелы подняв.

   Такая жалость: ночь росиста,

   а тут — обломки, пламя, стон…

   Недаром дочке машиниста

   приснилась насыпь, страшный сон:

   Там, завывая на изгибе,

   стремилось сонмище колес,

   и двое ангелов на гибель

   громадный гнали паровоз.

   И первый наблюдал за паром,

   смеясь, переставлял рычаг,

   сияя перистым пожаром,

   в летучий вглядывался мрак.

   Второй же, кочегар крылатый,

   стальною чешуей блистал,

   и уголь черною лопатой

   он в жар без устали метал.

Владимир Набоков^[1]

ЧАСТЬ 1 ПОГРЕБЕНИЕ ПРОШЛОГО

Глава 1

22 октября 1888 г., утро, Санкт-Петербург.

…Ваше Высочество — поезд прибывает!

Флигель — адъютант стоял в дверях купе наследника…

Синяки на лице были умело запудрены но обширную ссадину на лбу скрыть было невозможно. «Флигель» — как вспомнил Георгий — ротмистр лейб-гвардии Конной артиллерии Кауфман, был в числе переживших катастрофу.

Коротким кивком головы ответив придворному, Георгий встал с мягкого дивана и вышел в коридор.

И машинально одернув черный флотский мундир с черным же траурным крепом на рукаве, двинулся по вагонам следом за ротмистром — в «голову» уже снижающего ход поезда в «особый» вагон.

Они и в самом деле совсем скоро прибывали на Московский вокзал столицы Российской империи. Отсюда не так уж давно Александр III с семьей отбыл в Тавриду — и вот теперь они возвращались…

Сейчас, стоя в тесном вагоне у отцовского гроба рядом с матерью, державшей за руку заплаканного Михаила, с непроницаемо — скорбным Владимиром Александровичем, с генерал-адьютантами и придворными, Георгий вспоминал…

Памятью он вернулся на несколько дней назад — хотя казалось прошел месяц или даже больше…

…Ранним утром 19 октября выжившие в катастрофе и мертвые прибыли в Харькове на свитском поезде.

Вечером того же страшного дня состоялся семейный совет под председательством прибывшего из Москвы Великого князя Владимира Александровича.

Он был сух и краток.

— По докладу врачей Император не может быть никуда перевезен без очень тщательной подготовки, у него сложный, возможно двойной, перелом позвоночника — начал он, — когда присутствующие помянули в молитве почившего Царя. — Вынужден говорить печальную правду: врачи отнюдь не дают гарантий, что он и в этом случае перенесет переезд. Но даже без этого можно, увы, с уверенностью говорить что Его Величество Николай Александрович… — великий князь сделал печальную паузу — Не сможет исполнять свои обязанности. По-видимому никогда — завершил он мысль.

Георгий мысленно согласился.

Да — брат его лежал пребывая фактически между жизнью и смертью — лучшие харьковские доктора хлопотали вокруг его ложа, милосердные сестры меняли повязки, и оба главных лейб-медика непрерывно дежурили в больничном покое ставшем одновременно и императорскими покоями… Но изменить они уже ничего не могли.

— Поэтому согласно Основных Законов Империи Российской надлежит образовать Регентский Совет… — Владимир Александрович опять сделал короткую паузу словно ожидая возражений. Но разумеется никто не пожелал высказаться да и что можно было возразить на очевидную истину?