Год трёх царей (СИ) - Касаткин Олег Николаевич - Страница 24

Он устроился за заваленный бумагами, и папками письменный стол, на котором кроме них торчал лишь китайский яшмовый чернильный прибор. Кроме этого — ничего лишнего, никаких безделушек или статуэток.

Первой он взял прибывшую с ночным варшавским поездом парижскую «Матэн». На первой странице — известие заставившее его поднять брови.

24 июня — то есть вчера — стал фактом крах Акционерного общества «Панама». Верховная апелляционная инстанция оставила в силе решение суда департамента Сена о его банкротстве. Однако же! Георгий конечно слышал о нем — очередное достижение цивилизации — канал между Тихим и Атлантическим океанами. Сам гениальный Эйфель — создатель фантастической башни в тысячу футов что стоит в Париже — руководил стройкой. Фердинанда Лессепс — строитель Суэцкого канала! И каков итог? Миллиард триста миллионов франков убытку. Семьсот тысяч акционеров пострадало! Хорошо хоть Россия в это не вкладывалась. Надо наверное попросить Бунге выразить соболезнование французам…^[10] Впрочем доморощенные российские грюндеры мало чем уступают мсье Эйфелю и его сообщникам…

Ровно через полчаса — было просмотрено еще две газеты и три ежемесячных отчета из сибирских губерний, появился обер-прокурор.

В мышиного цвета сюртуке, белоснежной сорочке и стального оттенка галстуке с платиновой булавкой — он казалось подавлял всех окружающих своим мраморным ликом и высокой фигурой.

Окружающих правда был только один человек — и этот один был некоторым образом царь. И тем не менее Георгий на миг ощутил желание встать — мимолетное но от этого не менее странное.

Став напротив стола Победоносцев согнулся в полупоклоне а потом принялся говорить…

Смысл речи был вроде понятен — всеобщее падение нравов.

… Но, боже мой, куда мы идем! — сокрушался обер-прокурор. Куда мы только идем? Я вас спрашиваю, чего хотят добиться эти нигилисты и разные там студенты? И пусть пеняют на самих себя. Повсеместно разврат, нравственность падает, нет уважения к родителям. Они до седых волос мальчишки! Да — мальчишки которых надо пороть розгами — чтобы потом не пришлось вешать и расстреливать!

Он напоминал сейчас гимназического преподавателя выговаривающего ученику — Георгий само собой в гимназии не учился, но читал книги о мучениях школяров и даже пару водевилей посмотрел.

…Я знаю Ваше Величество — вас будут убеждать дать послабление обчеству! — с презрительной гримасой выговорил Победоносцев. Но благодарности вы от них не дождетесь — как не дождался ваш великий дед.

Это они сейчас как шелковые — а на уме — знайте — бомбы! Бомбы! — от этого возгласа император непроизвольно вздрогнул. Динамит! — в эту минуту он показался Георгию уже гневным пророком, мечущим громы и молнии в нечестивцев с амвона.

Нет — вдруг пронзила Георгия мысль — не пророком но актером играющим такого пророка и забывшего что играет!

Почему-то эта мысль едва не рассмешила его. И тут Георгия посетили некие еще смутные соображения насчет Победоносцева.

— Я даже осмелюсь предположить что станет мишенью первостепенной! Злосчастный закон о кухаркиных детях! — восклицал меж тем Победоносцев. Но поверьте — сей закон может и не идеален — но он камень, который лежит на груди будущей революции.

И отвалив этот камень они не успокоятся — они возьмутся за следующий… Им нельзя давать воли! Они конечно будут рассуждать о пользе с позволения сказать просвещения! Как будто истинное просвещение зависит от количества школ, а не от того, кто в тех школах учит! — возмущенно фыркнул он. Если в народных училищах засядут длинноволосые нигилисты и курящие папироски дамочки, то не просвещение, а лишь растление дадут они вступающему в жизнь поколению! — чугунно грохотал сановник. А между тем истинное просвещение начинается с морали, и гораздо лучшим народным учителем является не умник из университета, а скромный, нравственный и верный царю священник или дьячок…

— Эээ, Константин Николаевич, — оборвал излияния обер-прокурора император, наконец-то оформивший мимолетную мысль в законченную форму. Прошу прощения — дела духовные важны, тут спору нет. Но я собственно хотел поговорить с вам о другом… — изрек он как будто и не сам Победоносцев явился к нему первый и без доклада. Я тут обдумывал ваши слова о взяточниках и ворах…

Как вы посмотрите на то, что я намерен поручить вам Государственный контроль Российской империи?

Победоносцев как-то по-особенному жалко и подслеповато посмотрел на царя. Из великого инквизитора, мгновенно сделавшись растерянным чиновничком десятого класса перед грозными очами директора своего департамента.

— Я думаю, государь, — пробормотал он, — я думаю… Но…дело в том что… в некотором смысле…

И Георгий ощутил вдруг странное чувство веселого триумфа. У него получилось!

Сам того не ожидая парой фраз он сбил с котурнов витийствующего столпа общества — поставил его на место — без криков и угроз. Это ничего — привыкайте, господа! Воли не давать? Только ведь и вас касается!

— Но государь! — справился с собой Победносцев, — я готов со всем усердием исполнить вашу волю, но я так сказать совершенно не знаю предмета деятельности сего ведомства. Я ничего не смыслю в финансах! — печально развел он руками

(«Можно подумать я смыслю в том как царствовать!» — желчно хмыкнул внутренний голос).

— Ну, полно, Константин Николаевич, — отечески покачал головой Георгий. Священный Синод коим вы успешно управляете не только о духовных делах печется — он еще и ведает церковным имуществом и расходами. Кроме того — финансистов я найду вам в помощь! Мне же на этой должности прежде всего нужен человек честный и разумный, который не побоится сказать правду мне — и который будет строг не взирая на лица. И для начала я хотел бы в месячный срок получить подробный отчет о работе Государственного контроля по выявлению воровства в железнодорожном деле. Я буду его с нетерпением ждать. Я Вас больше не задерживаю. Все необходимые решения касательно ваших новых обязанностей будут готовы завтра.

Отпустив растерянного Победоносцева Георгий устало вытянул ноги откинувшись в кресле. И велел подавать обед — прямо в кабинет…

Тратить время на шествие в столовую и обратно неразумно — а слушать про давнюю головную боль империи Российской — османов — лучше все таки на сытый желудок.

К моменту появления действительного тайного советника и статс-секретаря Гирса он с обедом уже закончил и потому был достаточно благодушен.

Доклад был сух по форме и достаточно толково (как — никак Гирс прежде руководил тем самым Азиатским департаментом). Ничего особо нового царь не услышал — Турция по-прежнему слаба и пока не видно даже тени вероятности что она преодолеет глубокое внутреннее расстройство. В своей политике она ориентируется на Англию и Францию — коим задолжала безбожно, и без которых была бы раздавлена еще в злополучную Крымскую; однако пытается наладить отношения с Веной и Берлином. Лелеет реваншистские надежды в отношении России и даже их не скрывает — но не опасна из за укоренившейся слабости. Реформы пресловутого «танзимата» столь ей необходимые провести турецкое правящее сословье не может да и не хочет хотя вроде как понимает их необходимость. Но при этом коснеет в почти средневековых нравах — до сих пор например сохраняя рабство.

— Вот на днях, — сообщил Гирс, был принят фирман султана Османской Империи Абдул-Гамида II. Этим указом объявлены свободными рабы, владельцы которых не могли доказать, что владеют ими на законном основании.

Однако же… — покачал Георгий головой — с какой злобой честили Россию за крепостное право в свое время все эти свободные бритты и французы! Но его уж почитай лет тридцать нет — а их обожаемая Порта торгует себе живым товаром и лишь следит чтобы владели двуногой собственностью на законных основаниях… И молчок! Воистину — век просвещения! Век трансатлантического телеграфа и успехов наук! Век того самого Панамского канала! А совсем рядом с Европой людьми торгуют как скотом — словно при каком-нибудь Батые! — Откуда же они их берут?