Утерянные победы. Воспоминания генерал-фельдмаршала вермахта - Манштейн Эрих фон - Страница 16

До и сразу после начала войны Германия, что вполне естественно, готовилась к обороне на западе. Кто бы мог предвидеть, что западные державы так постыдно бросят Польшу на произвол судьбы, после того как дали ей гарантии помощи? Их слабое наступление вдоль Саара на передовую полосу линии Зигфрида, после чего они тут же отошли на территорию Франции, нельзя было посчитать даже подготовкой для какого-либо крупного наступления в дальнейшем.

Пока были основания ждать этого наступления, оставалось только выжидать, удастся ли остановить его на линии Зигфрида или – в случае, если бы оно велось в направлении Рура через Люксембург и Бельгию, – нанести контрудар, как только из Польши освободятся необходимые силы. Однако бездействие западных держав создало совершенно иную ситуацию. Даже если учесть французские методы ведения войны и время, необходимое британцам для начала действий, нельзя было ожидать, что после разгрома Польши и освобождения всей германской армии для Западного фронта западные державы перейдут в наступление в ближайшем будущем. Судьба Польши решилась не позднее 18 сентября, когда закончился бой на Бзуре. Значит, не позже этого срока Гитлер и командующий сухопутными силами должны были обменяться мнениями по поводу ведения дальнейших действий на западе. И все же, судя по опубликованным к настоящему моменту книгам (особенно книгам генерала фон Лоссберга, в то время начальника оперативного управления ОКВ, и министерского советника Грейнера, ведавшего журналом боевых действий ОКХ), такого обмена не произошло.

Можно предположить, что реакция на блестящие военные успехи в Польше и неожиданное бездействие западных держав категорически разнилась у Гитлера и руководителей ОКХ. То, что англо-французские силы не предприняли наступления, Гитлер явно истолковал как признак слабости, позволяющей ему в свою очередь занять наступательную позицию на западе. К тому же польские события убедили его в том, что отныне для германской армии нет невыполнимых задач. Как станет понятно ниже, ОКХ отнюдь не разделяло этих взглядов. С другой стороны, позиция западных держав позволяла сделать вывод, что они вступили в войну только ради сохранения лица и потому с ними возможно договориться. Кроме того, генерал Гальдер, возможно, питал надежду подготовить почву для такой договоренности устранением Гитлера, и, следовательно, германское наступление на западе в тот момент было совершенно ни к чему.

Так или иначе, ОКХ могло быть уверено, что до той поры, даже после падения Польши, Гитлер не рассматривал мысли о наступлении на западе. Зимой 1939/40 года я получил тому неопровержимое доказательство. В очередной раз, когда Гитлер отдал приказ о готовности к выдвижению войск в районы сосредоточения, ко мне явился начальник штаба воздушного флота, назначенного для поддержки группы армий «А», генерал Шперрле и сообщил, что его соединения не смогут взлететь с размытых водой аэродромов. На это я возразил, что у люфтваффе было несколько месяцев на постройку взлетно-посадочных полос с твердым покрытием, но Шперрле заверил меня, что Гитлер еще раньше категорически запретил любые работы по подготовке к будущему наступлению. В той же связи можно отметить, что производство боеприпасов не достигало уровня, необходимого для наступления на западе.

Очевидно, ОКХ ошибочно оценило умонастроение Гитлера, когда сочло его неизменным. Грейнер отмечает, что во вторую половину сентября, когда события в Польше подходили к концу, ОКХ поручило подготовить документ о дальнейшем ведении войны на западе генералу Генриху фон Штюльпнагелю. Он приходил к выводу, что до 1942 года германская армия не будет располагать достаточной материально-технической базой для прорыва линии Мажино. Он не рассматривал возможности обойти ее через Бельгию и Голландию, так как правительство Германии лишь недавно заверило эти страны, что не нарушит их нейтралитета. В свете этого документа и предыдущей позиции Гитлера ОКХ, по всей видимости, пришло к выводу, что курс действий на западе по-прежнему будет носить оборонительный характер. В соответствии с этим по окончании Польской кампании оно приказало усилить оборонительные позиции сухопутных сил на западе, явно без предварительного согласования с Гитлером.

В совершенно новой обстановке, создавшейся вследствие окончательного разгрома Польши, такой образ действий был равносилен передаче Гитлеру инициативы в отношении всех будущих планов. Безусловно, для военных руководителей это был неверный путь, если они желали сохранить влияние на дальнейший ход войны, какую бы форму она ни приняла. Кроме того, выводы фон Штюльпнагеля нельзя было рассматривать как решение проблемы будущего военного курса Германии. Если бы мы стали дожидаться 1942 года, чтобы прорвать линию Мажино, западные державы, по всей вероятности, ликвидировали бы отставание в производстве оружия. Кроме того, успешный прорыв за линию Мажино невозможно было бы развить в решающую операцию. Против как минимум ста дивизий противника, которыми он обладал еще с 1939 года, этот способ не годился для достижения окончательного успеха. Даже если бы враг действительно выделил значительные силы на защиту линии Мажино, у него все же остался бы стратегический резерв в 40–60 дивизий, достаточный для того, чтобы немедленно остановить прорыв укрепления даже широким фронтом. Боевые действия, без всякого сомнения, выродились бы в окопную войну без убедительного результата. Германская стратегия не могла ставить перед собой такую цель.

Конечно, нельзя предполагать, что генерал-полковник фон Браухич и его начальник Генерального штаба ожидали добиться чего-то исключительно оборонительными действиями. И все же они сначала надеялись либо на соглашение с западными державами, либо на то, что те в конце концов сами перейдут в наступление. К сожалению, в первом случае они не обладали полномочиями принимать решения, а надежда на наступление, как покажет время, была пустой. Фактически с военной точки зрения весна 1940 года была не только самым ранним сроком, но и самым поздним, когда Германия могла надеяться на проведение успешного наступления на западе.

По словам Грейнера, Гитлера не ставили в известность о меморандуме Штюльпнагеля, но он наверняка знал, что ОКХ намерено и дальше придерживаться на западе оборонительного курса. Вместо своевременного обсуждения будущего ведения войны, которое должно было состояться не позднее середины сентября, Гитлер вдруг поставил командующего сухопутными силами перед фактом своего решения от 27 сентября и последовавшей 9 октября директивы ОКВ вооруженных сил. Без каких-либо предварительных консультаций с командующим он не только приказал перейти к наступательным действиям на западе, но и решил, как и когда вести эти действия. Все эти вопросы никоим образом нельзя было решать без участия командующего сухопутными силами. Гитлер требовал начать наступление как можно раньше, во всяком случае до конца осени. По словам генерала фон Лосс-берга, первоначально он определил срок 15 октября. Это значило, что танковые части и авиацию нужно перебросить из Польши не позже завершения боя на Бзуре. Больше того, Гитлер указал, как, по его мнению, будет проходить наступательная операция, а именно в обход линии Мажино через Бельгию и Голландию.

Командующему сухопутными силами оставалось только взять на себя техническое исполнение операции, по поводу которой намеренно не было выслушано его мнение и решительного успеха которой он никак не мог гарантировать, во всяком случае осенью 1939 года.

Те, кому кажется удивительным, как командующий сухопутными силами мог согласиться с таким capitis diminutio, уступив планам Гитлера, вероятно, смогут найти правильный ответ в книге Грейнера «Руководство вооруженными силами Германии». Он полагает, что фон Браухич понимал, что едва ли добьется чего-то прямым сопротивлением. Он рассчитывал, что если вначале он для вида согласится с Гитлером, то потом сможет отговорить его от плана. Кстати, того же взгляда придерживается и генерал фон Лоссберг, основываясь на личном знакомстве с Гитлером и его тогдашней позиции. Кроме того, фон Браухич мог рассчитывать, что, когда настанет срок, неблагоприятная погода сделает невозможным наступление поздней осенью или зимой. Если, таким образом, решение вопроса было бы отсрочено до следующей весны, то, возможно, нашлись бы способы и средства прекратить войну путем политического компромисса.