Для кого цветет лори - Суржевская Марина "Эфф Ир" - Страница 18

      Он опустил голову и встретился с расширенными глазами, светлыми глазами Морганы. Ритм прервался. Оргазм вышел тусклым, почти без удовольствия.

   Отвернулся, завязывая шнуровку на штанах. С волос текло за воротник, капли холодили спину.

   Девушка смотрела на него, опустив руки и даже не поправляя платье.

   – Ты был не со мной, – прошептала она. – Не со мной.

   Лавьер промолчал. Моргана облизала губы, понимая, что он ее даже не поцеловал. Ни разу. И вдруг рассмеялась. Женский смех вышел тоже горьким, злым.

   – Ах, Ран… Неужели? Неужели это случилось? Не могу поверить… – она снова рассмеялась, хотя хотелось расплакаться. Резко оборвала смех и всхлипнула. – Зато теперь ты знаешь, да? Знаешь, каково это? Насколько больно?

   – О чем ты? – он кинул на нее хмурый взгляд.

   Моргана шагнула ближе, пытаясь заглянуть в бездну его глаз.

   – Ты болен, Ран. Болен. Болен другой… Да, мой дар выгорел. Ты сжег его дотла, оставив мне лишь пепел. Ты уничтожил меня. Но теперь я буду спать спокойно… – она снова всхлипнула. Мужчина смотрел на нее без интереса и сочувствия, и Моргана вскинула голову, откидывая намокшие,тяжелые пряди. – Потому что ты горишь еще сильнее. Ты сгораешь со всей силой своей яростной натуры. Ты ведь не умеешь наполовину, не умеешь вполсилы. И тебе будет в тысячи раз больнее, чем мне! Любить – больно, правда, аид? Во сто крат больнее твоего ножа… Ты будешь мучиться от этой любви, пока не подохнешь, слышишь! Потому что та, о ком ты думаешь, никогда не будет твоей!

   – Заткнись .

   В одном слове было столько угрозы, что девушка захлебнулась . Но сжала кулаки. Ей уже нечего было терять. Она и так не жила после того, как он ушел.

   – Никогда! Считай моим последним предсказанием! – ее глаза побелели, выгорая до белков. Прорицательница впадала в транс. Такое бывало с пoдобными ей на грани жизни и смерти, от крови сумеречногo или от слишком сильных эмоций. - Никогда не будет твоей… Девушка с синими глазами и белыми волосами… с цветком на спине… Никогда тебя не…

   Сильная ладонь сжала ей горло так быстро, что Моргана даже не успела увидеть движения. Она захрипела, приходя в себя и с ужасом глядя на застывшее лицо того, кого видела в своих грезах. Но сейчас в нем не было ничего от любовника, что дарил ей наслаждение, которое она не могла забыть. На нее смотрел убийца, и в его глазах не было пощады.

   – Ран… прошу тебя… не надо… прошу тебя…

   Она понимала , что смотрит в глаза своей смерти, и начала всхлипывать, пытаясь схватить хоть немного воздуха.

   – Как мелочно, Моргана, - голос Рана прозвучал совершенно бесцветно. – Я был о тебе лучшего мнения.

   Он разжал ладонь, брезгливо стряхнул капли с пальцев. И этот жест – презрительный, уничтожающий, заставил ее согнуться. Лавьер развернулся и пошел в обратную сторону. Через несколько минут оңа услышала недовольное ржание лошади, которую выводили из-под сухого навеса,и чавкающий стук копыт.

   Ран Лавьер уехал.

   Моргана закрыла глаза, прислонившись к стене и трясясь то ли от холода,то ли от пережитого. И трактирщика, что прижимал ее к себе, пытаясь утешить, она почти не видела.

   – Не убил, - бормотал старик, - главное, что не убил, милая… А все заживет, забудется…

   Забудется?

   Моргана покачала головой. С Лавьером это невозможно. Его она будет помнить даже на пороге Сумеречных Врат.

***

За барьером, почти у границы Долины Смерти стояло несколько домов. Ρан там никогда не был. Не за чем. Там останавливались родители и близкие учеников, когда приезжали их навестить раз в год.

   В тот вечер Мастер по боевым искусствам отменил тренировку, велев Рану принести пепла из выгоревшего леса. Поручение было странным, но в Цитадели приказы не обсуждались,их прoсто выполняли. Да и Ран был рад пройтись . Когда он дошел до края долины, вечер уже опустился на землю,и солнце багровело, скатываясь за скалы, что окружали ее. Барьер начинался за черной выжженной полосой земли,и преодолеть его без наставников было невозможно. Впрочем, убегать Ран и не собирался, в отличие от многих в Долине Смерти, ему здесь нравилось.

   В одноэтажных домах горел свет, и Ран подошел ближе просто так, из любопытства. Духов Ран не боялся и усмехался, подозревая, что учитель вновь проверяет его смелость.

   Он остановился у окон, посмотрел внутрь. В светлой комнате, освещенной камином, сидели люди. Седовласый мужчина, маленькая пухленькая женщина,трое подростков. И все они что–то говорили, улыбались, жевали мясные пироги и ежеминутно касались, трогали и теребили мальчишку, что сидел в центре дивана и отмахивался с набитым ртом от семьи. Это точно была семья, и Ран застыл, рассматривая их сквозь мутноватое стекло.

   Он помнил этого мальчика. Он появился в Цитадели полгода назад, особыми умениями не обладал, уровень дара был слабым. Но все же, дар был, а значит, он должен был стать псом. Кажется, мальчишка приехал из южных земель, семейство - одна из побочных ветвей наместника. Русоволосый, вихрастый и конопатый он совсем не походил на сумеречного пса, и, кажется, его это не слишком трогало.

   Но поразило Рана не это. Его как–то болезненно удивила вот эта суета вокруг мальчика. Женщина ежеминутно целовала его вихрастую макушку, мужчина смотрел сурово, но тоже касался плеча сына в покровительственном жесте, в котором сквозило обычное желание прикоснуться. Подростки-близнецы галдели и наперėбой демонстрировали раскрасневшемуся ученику цитадели свои сокровища – настоящий нож и лук со стрелами. И от всех них исходилo такое ощущение единства, что Ран почти видел незримую нить, что связывала эту семью. Нет, не нить – канат. Толстый, прочный, неразрываемый канат их обоюдной любви.

   И понимание этого заставило дыхание Рана прерваться, а в центр груди словно вонзилась игла.

   Он никогда не думал, что его семья неправильная. Он, в общем, был не склонен размышлять о том, что могло бы произойти, случись все по-другому. Он принимал җизнь такой, какой она была, не идеализируя и не заблуждаясь на ее счет. В свoи десять Ран знал, что жизнь похожа на грязную шлюху, что заманивает путников в придорожной таверне, показывая обвислые груди. Οбещает наслаждение и небеса, а на деле отдает лишь потасканное тело, да еще и спрашивает за это плату.

   Да и продается всякому, кто сильнее или у кого кошель толще.

   И нет никакой любви в этой шлюхе– жизни.

   И все это вполне устраивала Рана, но то, что он видел через мутное стекло, не укладывалось в черно-белую картину его восприятия.

   Здесь что-то было не так. Слишком нежные материнские объятия. Слишком искренние улыбки. Слишком откровенное счастье и грусть расставания во взглядах.

   Это словно было окно в другой мир. Тот, которого Ран никогда не знал и даже не задумывался о том, что он есть. Не знать – легче. Не зная, ты не стремишься получить то же самое,и тебя не сжирает изнутри понимание, что никогда, ни при каких обстоятельствах и никакими силами ты этого не получишь.

   Словно в насмешку, небесные показали ему то, чего никогда не было у Рана. И странно, что эта картина так зацепила его, так сильно ударила,так болезненно проникла в душу.

   Он еще долго стоял там, у того окна.

   И ловил себя на мысли, что хочет убить этого мальчика. Так было бы проще. Он ощущал ненависть к нему – незнакомому и чужому, не виноватому в том, что ему повезло родиться у любящих родителей.

   И темный дар застилал глаза, требуя ворваться в этот домик и вонзить нож в глотку каждого, словно это могло избавить Рана от какой-то болезненной тоски, что посилилась внутри и мешала дышать.

   Он вернулся в башню цитадели уже в темноте, а утром Мастер был доволен, потому что Ρан отрабатывал удары с сокрушительной яростью, а его дар за ночь стал сильнее.

   Повзрослев, Ран понял, что хитрый мастер намеренно послал его в то место и показал картину чужого счастья. Для десятилетнего мальчика, выросшего без любви, это оказалось той тетивой, что выпустила наружу дар Рана Лавьера, делая его убийственным снарядом.