Необъявленная война. Россия в огненном кольце - Егорченков Дмитрий - Страница 2

В 80-х годах XVII века Исаак Ньютон, великий британский физик и мистик, писал в своих Philosophiae Naturalis Principia Mathematica («Математические начала натуральной философии»): «Всякое тело продолжает удерживаться в состоянии покоя или равномерного и прямолинейного движения, пока и поскольку оно не понуждается приложенными силами изменить это состояние»[6]. Он был весьма конкретен, описывая инерцию физических тел. Тела же политические ведут себя весьма похожим образом. Об этом много позже развернуто говорил выдающийся отечественный социолог А. А. Зиновьев, называя законом социальной регенерации. Если социальная система разрушена, но «сохранился тот же человеческий материал и геополитические условия его существования, то новая система создается во многих отношениях близкой к разрушенной»[7]. Касается такой принцип, на наш взгляд, и систем международных отношений, которые, по сути, состоят из взаимозависимых и соприкасающихся социальных и политических систем отдельных государств или в новых условиях даже «экономических субрегионов».

Устранив в конце XX века с мировой арены своего главного геополитического конкурента – СССР, американская элита периода холодной войны двигалась далее во вполне ньютоновских координатах. Двигалась по инерции, то есть продолжая борьбу с «красной угрозой» даже после ее «устранения». Заточенная на противостояние политическая механика западного мира не могла действовать иначе. Те же люди и те же геополитические условия. Именно об этом сказал «Большой Збиг» в интервью NBC. Все это наложилось на совершенно нормальную в рамках мировой хозяйственной системы конкуренцию за рынки и ресурсы. Остановки или перерыва в этом движении не будет. А значит, не пропадут и наработки гарвардской политологической школы, а такие люди, как профессор Джозеф Най, продолжат генерировать смыслы, лежащие в основе механизмов американских действий в политике (и здесь мы намеренно уходим от определения – внешней или внутренней). То есть концепции «мягкой силы», «умной силы», «управляемого хаоса», «гибридных войн» и «цветных революций» никуда из нашей реальности не уйдут. Возможно, они поменяют названия в угоду сиюминутной политической конъюнктуре («не господствующая, тем не менее самая выдающаяся»), но суть и цели от этого не изменятся.

Еще в 2003 году упомянутый выше профессор Най предложил некий интегральный термин smart power – «умная сила», подразумевающий в его версии почти дословно следующее: концепция, призванная противостоять неверным представлениям о том, что «мягкая сила» может быть единственным инструментом эффективной внешней политики. Сила при этом понимается как возможность влиять на поведение других игроков, чтобы это способствовало получению необходимого вам результата. А это, по мнению профессора Ная, достигается тремя основными средствами: принуждением, подкупом и обаянием. Таким образом, «жесткая сила» использует принуждение и подкуп, а «мягкая сила» – обаяние. В статье журнала Foreign Affairs в 2009 году он делает вывод, что только сочетание «мягкой» и «жесткой» силы – то есть «умная сила» – способно генерировать необходимые внешнеполитические результаты. Как отметил в этой связи один американский аналитик: «Най никогда не забывал, что “умная сила” – это такой способ достижения того, чего хочет Америка, при котором БПЛА[8] и спецподразделения всегда видны где-то во втором ряду».

Оппоненты Ная вполне обоснованно говорят, что его «умная сила» появилась на свет в качестве ответа на критику неэффективности механизмов «мягкой силы» в новом (после 11 сентября 2001 года) историческом контексте. В каком-то смысле это похоже на правду, потому что, как показала практика, концепция smart power означает лишь применение в качестве силового инструмента всего, чем можно «ударить по голове»[9].

Надо сказать, что именно в таком контексте концепция full power («в полную силу») активно поднималась на щит администрацией Барака Обамы и лично Хиллари Клинтон. О чем она, в частности, многократно публично говорила сама. Наиболее яркие примеры нам дает, как мы уже говорили, Ближний Восток. Но, думается, развитие кризиса на Украине – лучшее доказательство того, что, несмотря на разницу в бюджетах с Пентагоном более чем в 12 раз, Госдеп фактически из механизма дипломатии давно стал еще одним орудием гибридной войны.

Впрочем, острые на язык республиканские политологи уже вдоволь поиздевались над словосочетанием «умная сила», красочно описывая просчеты той же Клинтон. Так, например, известна фраза бывшего представителя США при ООН Джона Болтона о том, что представления Хиллари о нацбезопасности всегда были не глубже, чем яркие «наклейки на бампер» – вроде «умной силы». И в целом американская пресса полна статьями, обыгрывающими в негативном свете это словосочетание с привязкой к политике Обамы. И «глупая сила» – это еще не самый саркастический вариант трактовки.

В общем, соглашаясь с главным тезисом профессора Ная о разумности использования всего ассортимента сил и средств в ходе решения внешнеполитических задач, наверное, все же нужно поздравить его с успешной попыткой теоретически переформулировать, видимо, недостаточно известный в экспертной среде принцип кнута и пряника. Оговоримся только, что если он внимательно изучал историю внешней политики, то знает, что этот принцип применялся и работал еще на Древнем Востоке, о чем мы достоверно знаем из документов амарнского и богазкёйского архивов (древнеегипетские и хеттские документы XIV века до нашей эры). Уже не говоря о тысячелетнем опыте Византии, тесно связанном с нашей родной историей.

То есть американские СМИ частично правы: здесь у профессора Ная получилась такая «умная сила» для тупых, представляющая из себя «старые песни на новый лад» – деньги, шантаж и силовое принуждение. Эта хорошо известная классическая триада всегда работала. Поэтому, наверное, стоит в ближайшем будущем ожидать от американских политологов очередного ребрендинга в стиле «правого разворота», однако повторимся: суть происходящих процессов от этого не изменится.

Очевидно, что «прагматичная» задача «мягкой силы» – это формирование внутри конкретной страны (объекта воздействия) благоприятной позиции ее лидеров, элит, граждан по отношению к политико-экономическим действиям другого государства (субъекта воздействия). В этом аспекте «мягкая сила» совпадает с целями так называемой стратегии непрямых действий, теоретическим разработчиком которой являлся британский военный историк Б. Лиддел Гарт[10].

Постулируя, что средства стратегии непрямых действий использовались в вооруженных конфликтах практически с момента формирования устойчивых государственных образований, британский исследователь подчеркивал, что XX век стал переломным для ее методологии и инструментария в силу существенного роста возможностей опосредованного воздействия на лидеров, элиты и граждан стран – участников вооруженного противостояния.

Ключевое значение в таком аспекте приобрели имеющиеся каналы массовых коммуникаций – телевидение, радиовещание, книгоиздательство, журналистская работа, Интернет. Степень вовлеченности человека в электронную коммуникацию фиксируется уже не по наличию стационарного телефона или персонального компьютера, а по использованию смартфона, на котором «по умолчанию» установлено необходимое программное обеспечение для коммуникации в Глобальной сети.

В результате социальность получает надстройку в виде виртуальности, однако эта виртуальность становится лишь «интерфейсом», набором определенных простейших инструментов, благодаря которым может конструироваться определенный взгляд на социальную действительность. Вроде предустановленного Google как поисковой машины или приложения Facebook для мобильных устройств. Достаточно сравнить результаты поисковых запросов, к примеру в «Яндексе» или любой другой системе, чтобы почувствовать разницу. Набор источников, ссылок и тому подобного окажется разным – соответственно, и восприятие информации будет разным. Особенно если не будет потребности найти альтернативу.