Дурная кровь - Даль Арне - Страница 49

Дурная кровь живуча.

— Черт! — громко воскликнул Йельм.

Черстин с трудом поднялась на ноги и уставилась на него. Она поняла: произошло что-то, из ряда вон выходящее.

— Вот оно! — заорал Йельм, как сумасшедший.

Он чувствовал затылком взгляды людей из ATF. Но ему было все равно.

— Что? — еле смогла выговорить Черстин, голос ее не слушался.

— Импульс, — вдруг совершенно спокойно ответил Йельм. — Все очень просто.

Он развернулся и пошел к Ларнеру, который издали скептически разглядывал его.

— I’ve got him^[64], — сказал Йельм, не сводя глаз с лица Ларнера.

Еще мгновение, и он уже мчался вниз по лестнице. Ларнер вопросительно посмотрел на Черстин. Она кивнула, и они побежали следом. А Йельм уже стоял возле дома и разговаривал с Шонбауэром, который только-только закончил грузить такого же, как он сам, великана в одну из черных машин. Шонбауэр сел за руль, Йельм запрыгнул к нему, Черстин и Ларнер — за ними. Машина тронулась. Йельм не говорил ни слова. Взгляд его был устремлен в одну точку.

— Что мы будем делать? — спросил Ларнер через четверть часа.

— Посмотрим фото, — сказал Йельм. Больше он не проронил ни звука до самого офиса ФБР.

Они прошли по коридору. Йельм первым вошел в кабинет Ларнера. Одним рывком достал папку с бумагами Уэйна Дженнингса и стал лихорадочно листать фотографии. Вот та самая, страшная, с вьетнамцем, но ее Йельм отложил в сторону. А вот снимок, где Дженнингс был запечатлен с ребенком на коленях.

— Кто это? — спросил он.

— Сын Дженнингса, — удивленно сказал Ларнер. — Ламар.

Йельм положил фотографию на стол и указал на нее. Вылитый ковбой, не хватает только ковбойской шляпы: джинсы, красно-сине-белая фланелевая рубаха, коричневые ботинки из змеиной кожи испачканы в песке. Рука Дженнингса лежит на голове ребенка, но он не улыбается, его лицо бесстрастно, холодные синие глаза смотрят прямо в камеру. Рука отца как будто придавливает сына к земле, чтобы он знал свое место. Мальчику на фотографии лет десять, он тоже синеглазый и светловолосый, но уловить его взгляд трудно. Однако стоит присмотреться повнимательнее, как замечаешь в его глазах пустоту, будто тело мальчика лишь скорлупа, внутри которой ничего нет.

— Вот К, — сказал Йельм. — Они оба.

Выйдя из состояния одержимости, он наконец стал самим собой и заговорил как нормальный полицейский.

— Что стало с семьей Дженнингса после его смерти? — откашлявшись, спросил он.

— Несколько лет они жили на прежнем месте. Потом жена покончила с собой. Сын попал сначала в детский дом, потом к приемным родителям.

— Сколько лет было мальчику?

— Если не ошибаюсь, ему было одиннадцать, когда погиб Дженнингс.

— Я думаю, он все видел.

— Что все?

Йельм пригладил волосы и постарался изъясняться внятно:

— Он видел, как “работает” отец.

Набрав побольше воздуха, он продолжил:

— Это объясняет разницу между первой и второй серией, это также объясняет, зачем К приехал в Швецию. Первая серия — дело рук Уэйна Дженнингса, как вы и предполагали, Рэй. Он профессионально казнил людей, с какой целью — поговорим позже. Вторая серия — дело рук человека, пережившего тяжелую психическую травму. Сына Дженнингса. В возрасте девяти-десяти лет он, видимо, застал отца за “работой” и пережил сильное потрясение. Но этот эпизод был кульминацией, которой предшествовали все прочие составляющие “счастливого” детства: побои, безразличие, равнодушие и прочие “радости”. Когда отец умер, его щипцы достались сыну. Он видел, как отец с их помощью выполнял страшные действия, которым место лишь в кошмарных снах. Малейшие движения отца навеки запечатлелись в памяти сына. Сын сохранил щипцы, хотя они ему вроде бы ни к чему, он не убийца, он сам жертва. Но проходят годы, и в его жизни что-то происходит. Например, он откуда-то узнает, что отец не погиб. Я убежден, что Уэйн Дженнингс жив, что его смерть — просто инсценировка, хотя и сложная, предполагающая наличие некоторых дополнительных возможностей, которые у Дженнингса, без сомнения, были. Перед тем как залечь на дно, Дженнингс совершает еще парочку убийств, прежде всего чтобы запутать вас, Рэй, и так сказать, посмертно реабилитироваться. После семнадцатого и восемнадцатого убийства вы предстаете перед судом. Дженнингс наконец уезжает из страны. Убийства прекращаются. Вдова Дженнингса сводит счеты с жизнью — то ли она вдруг узнает, что ее муж — кентукский убийца, то ли знает об этом давно и ломается от тяжести ноши. Когда, уже будучи взрослым, сын узнает, что отец жив, он понимает, что смерть матери тоже на его совести, и находит конкретного виновника всех своих бед. Душа молодого человека искалечена, жизнь беспросветна. Он становится убийцей. Он нападает на своих жертв в припадке безумия, возможно, выплескивает негативные эмоции, возможно, удовлетворяет жажду убийства, точно мы пока не знаем, но все это лишь подготовка к единственному убийству — убийству отца. Каким-то образом он узнает, что отец живет за границей, в Швеции, и решает выследить его. У него есть надежное укрытие в Швеции — дом, расположенный в удобном месте, в нескольких милях к северу от Стокгольма. Туда он отправляется с фальшивым паспортом и ждет. Что происходит потом, неясно, но так или иначе у нас не один, а два кентукских убийцы.

Ларнер упал в кресло и закрыл глаза.

— Я так хорошо помню этого парнишку, — медленно проговорил он. — Он уже тогда казался странноватым, вы правы. Всегда сидел у мамы на коленях, молчал, вел себя почти аутично. Но это кое-что объясняет. А ты, Джерри, что скажешь?

Шонбауэр уселся на стол и принялся болтать ногами, похоже, так ему было легче думать. Он болтал и болтал ногами, и вот уже скрип стола под ним сделался нестерпимым. Наконец он произнес.

— Мысль смелая. Но попробовать стоит.

— Кроме того, проверить ее нетрудно, — добавила Черстин. — У вас есть телефонный справочник?

Посмеиваясь, Ларнер бросил на стол толстый телефонный справочник. Черстин лихорадочно зашуршала страницами. Потом безо всяких объяснений вырвала одну.

— В Нью-Йорке только один Ламар Дженнингс, — объявила она. — В Квинсе.

— Let’s go^[65], — только и сказал Ларнер.

По пути к машине они зашли в комнату, запертую на четыре обычных и три кодовых замка. Из большого металлического шкафа Ларнер достал два комплекта оружия в плечевой кобуре и отдал шведам.

— Чрезвычайная ситуация, — объяснил он и вышел из комнаты. Шведы внутренне подобрались, готовясь к самому худшему, и последовали за ним.

* * *

Дом был самый обычный, многоквартирный, он ничем не отличался от десятков других таких же домов в квартале, прилегающем к широкому Северному бульвару. Бедность, но не нищета. Не хоромы, но и не гетто. Подъезд темный и грязный. Здесь давно не убирались, на лестнице валяется мусор.

Они поднимались наверх, этаж за этажом. Становилось все темнее и жарче. Воздух на лестнице был затхлым и пыльным. Пот тек по лицу.

Вот наконец нужная дверь, одна из многих, выходящих на эту лестничную клетку. Рядом незаметная табличка с фамилией Дженнингс.

Они одновременно достали оружие, все четверо. Зубы крепко сжаты, дыхание прерывистое. В своей физической подготовке они были уверены, но боялись слабости душевной, той, которую рождает привычка к благополучию. Они стояли у логова льва. Какие грубые извращения человеческой натуры они увидят за дверью?

Шонбауэр позвонил. Никого, в квартире тишина. Он осторожно нажал дверную ручку. Заперто. Короткий взгляд на Ларнера, едва заметный кивок, и Шонбауэр бьет по двери так, что летят щепки. Хватило одного удара. Великан бросился в квартиру, остальные за ним, словно за гигантским щитом.

Внутри никого не оказалось. Слабый свет, ворвавшийся вместе с ними с лестничной клетки через выбитую дверь, был единственным источником освещения. По мере того как глаза постепенно привыкали к темноте, они начинали различать окружающие предметы. В комнате было почти пусто. Пусто, голо и пыльно. Воздух спертый и горячий. Клочья пыли, потревоженные их вторжением, постепенно оседали на прежние места. Никаких человеческих скальпов на стенах, никаких свидетельств сделки с дьяволом. Совершенно пустая однокомнатная квартира с письменным столом и кроватью. Пустой холодильник и пустой туалет. Единственное окно закрыто черными рольставнями.