День закрытых дверей (сборник) - Крауч Блейк - Страница 7

Деревня укрылась тишиной.

Я почти слышал, как падает снег, и уже представлял, как вернусь домой, растоплю камин и буду, наслаждаясь покоем и теплом, писать, пока лес наполняется снегом.

Боже, как же мне нравилась эта жизнь…

Карен Прескотт очнулась в темноте.

Она села и ударилась головой о панель из звуконепроницаемого пенопласта.

Сознание вернулось полностью.

Поводив вокруг руками, Карен нащупала знакомые, пусть и невидимые предметы ее крохотной черной вселенной: две пустые бутылки из-под воды возле босых ног, моток веревки, солнцезащитные очки, одеяло.

В голове пульсировала боль, горло пересохло, ныла сломанная челюсть, кровоточили пальцы, которыми она выбирала из волос осколки стекла. Автомобиль стоял на месте, мотор умолк впервые за несколько часов. День сейчас или ночь? И сколько она пролежала в банном халате на жестком вонючем коврике в лужице собственной мочи?

Далеко ли от манхэттенской квартиры ее увезли?

Куда подевался тот мужчина с длинными черными волосами?

Может быть, машина стоит перед каким-нибудь ночным магазином и похититель отправился в туалет, или стоит за стаканчиком газированной воды, или подписывает счет по кредитной карточке? А может, они припарковались на стоянке «Куолити инн» и он лежит на кровати в номере мотеля и смотрит порно?

Что, если у него случился сердечный приступ?

Поступает ли в багажник воздух?

Что, если похититель не вернется?

Что, если каждый вдох уменьшает запас воздуха?

В конце концов он все равно меня отпустит. Он обещал. Я молчу до…

Какой-то звук.

Детский смех.

Звук приглушенный, но слышимый.

Порвать изоляцию и позвать на помощь?

Но похититель предупредил, что, если она закричит или ударит по крышке багажника – даже хотя бы раз, – он убьет ее медленно.

И Карен ему поверила.

Водительская дверца открылась и захлопнулась. Значит, все это время он был в машине. Проверял ее? Хотел посмотреть, не закричит ли она?

Шаги неторопливо удалились. Провести пятничный вечер одной в квартире – это не одиночество. Одиночество – здесь, в багажнике.

Мы с Джошем и Майки играли со слизнем и увеличительным стеклом, которое я взял из комнаты старшего брата. Его зовут Хэнк, и ему одиннадцать. Мне только семь, и это такое гадство…

Майки нашел слизня на подъездной дорожке перед тем, как идти в церковь. Он не боится слизней, поэтому подобрал его и положил в стеклянную баночку в гараже. Я тоже их не боюсь. Просто не люблю до них дотрагиваться.

Мы играли в самом конце нашей улицы, где уже нет никаких домов. Мама говорит, что если меня так тянет играть на дороге, то нужно играть только там, потому что туда не заезжают машины. Она не хочет, чтобы я попал под колеса.

Майки достал слизня из баночки и положил на дорогу. Слизень медленно пополз, и за ним оставался липкий след. Джош сказал, чтобы я навел на него увеличительное стекло. Он такой, любит иногда покомандовать, но он больше меня, и мне приходится делать, что он скажет.

– Уберись, червяк, не заслоняй свет, – сказал Джош Майки, и тот сразу отступил. Майки боится Джоша больше, чем я. Джошу девять, и у него есть пневматический пистолет.

Когда Джош повернул увеличительное стекло к солнцу и поднес к слизню, у того на спине появилось светлая точка.

– Что ты делаешь? – спросил Майки.

– Ничего. Просто смотрю.

– Что ты делаешь? – повторил Майки.

– Заткнись! Я пробую сосредоточиться! Мне Билли показал, как это делать.

Я тоже хотел узнать, что он делает. Смотреть, как Джош держит стекло, не очень-то интересно. Потом слизень начал дымиться. Джош засмеялся.

– Вы это видите?

– Что ты делаешь? – снова спросил Майки.

– Я его поджигаю.

Майки встал и в слезах пошел домой. Ему всего только шесть лет, и мама говорит, что у него слишком доброе сердце. Джош спросил, хочу ли я подпалить слизня, и я ответил, что нет, не хочу. Слизень больше не полз. Или, может, полз, я не заметил.

Кто-то громко свистнул, и Джош вскинул голову.

– Моя мама. – Он бросил увеличительное стекло на землю и побежал по улице. Я посмотрел ему вслед. Джош бегает очень быстро, а еще очень боится свою маму. Она стала злая после того, как умер его папа.

Я встал и на всякий случай – а вдруг ему больно – наступил на слизня. А он взял и приклеился к подошве, как жвачка. Я уже собрался домой, когда из серой машины в конце улицы, возле леса, вышел человек. Очень высокий, с длинными черными волосами. Вышел и пошел в мою сторону. Я испугался, но незнакомец на меня даже не взглянул.

Потом из кармана у него что-то выпало и осталось на дороге, а он не заметил.

Я подошел и поднял. Это была какая-то штучка, блестящая и на вид дорогая.

– Мистер! – крикнул я. Незнакомец обернулся. – Вы обронили вот это.

Он вернулся и посмотрел на меня, но не улыбнулся. Большинство взрослых улыбаются детям.

– Вы обронили…

Высокий протянул руку, и я положил блестящую штуку ему на ладонь.

– Что это?

– Лазерная указка. Она светит лазерным лучом.

У него были страшные зубы, темные и неровные, как будто он никогда их не чистил.

– Как? – спросил я.

– Открой ладонь, я покажу. Ну же, больно не будет.

Я открыл ладонь, и на ней появилось красное пятнышко. Классная штучка, я такой еще не видел.

– Ты бы посмотрел ночью. В темноте луч может дойти до другого берега озера Норман. Но с ней надо быть очень осторожным. Посветишь себе в глаз – и можешь ослепнуть. Хочешь попробовать?

– Да, сэр.

Он протянул мне лазерную указку. Я нажал на кнопку и навел луч на его руку.

Незнакомец сел у дороги и забрал у меня указку. Потом достал из кармана желтую конфету и сунул себе в рот. Я тоже хотел конфету, но просить не стал.

– Как тебя зовут? – Теперь он улыбнулся.

– Бен Уортингтон.

– Бен, ты хорошо поступил, когда сказал, что я потерял эту штучку. Ты не смог оставить ее себе. Ты – честный мальчик. Если б я дал ее тебе, ты был бы осторожен и не стал бы светить себе в глаза?

– Я был бы осторожен.

– Сейчас дать ее тебе я не могу. Мне нужно ею воспользоваться, но…

– Почему?

– Я потерял кое-что в туннеле и должен найти с помощью указки.

Я так расстроился, что не могу получить ее прямо сейчас.

– Но, может быть… Нет, лучше не надо. Твои родители, наверное, не разрешат…

– Разрешат.

– Нет, не думаю.

– Они точно разрешат.

– Бен, если я дам тебе указку, не показывай ее папе и маме. И брату не показывай. Он украдет ее у тебя и будет играть с ней. А родители заберут и выбросят.

– Я им не скажу.

– Обещаешь?

– Да, обещаю.

– Обо мне ты им тоже не скажешь.

– Не скажу.

– Вечером, попозже, я постучу в твое окно. Ты подойдешь к задней двери и откроешь ее, а я передам тебе указку. Сможешь сделать это, Бен?

– Да, смогу.

– Сделать все нужно очень тихо. Если кто-то проснется и увидит меня, мне придется уйти, а ты останешься без лазерной указки. Ты ведь хочешь ее получить?

– Да, сэр.

– Скажи, что хочешь.

– Я хочу ее получить.

– Скажи еще раз.

– Я хочу ее получить.

– Ты хороший, послушный мальчик. А сейчас мне пора идти. Увидимся вечером.

– Можно посветить еще раз?

Незнакомец вздохнул. Я подумал, что откажет, но он кивнул:

– Ладно, еще разок.

Лютер Кайт сидит, свесив ноги, на самом толстом суку, в пятнадцати футах от земли. На Шортлиф-драйв тихо – время ужина и детей позвали домой. В каждом доме теплый свет за окном и привычное для воскресного вечера оживление.

Урчит в животе. Он еще не ел. Поест потом, позже, потому что это – Северная Каролина, родина «Уофл-Хаус», которые никогда не закрываются. Там он проглотит горку блинчиков и омлет, связку сосисок, копченый бекон и гритс[5] и зальет это все кленовым сиропом. Особенно бекон.