Орленок - Харченко Людмила Ивановна - Страница 6

Говорит, немцев навел на ложный след — они одного товарища искали. Ну, немцы почувствовали, что мальчишка крутит, и за ним… Да ты знаешь его, на всю школу был самым отчаянным! Словом, ты, Вадим, смотри. И зря никуда не лезьте. Понял? Дня через два придешь ко мне.

— А листовки мы сами напишем, Нина Васильевна?

— Я сказала, придешь ко мне!

Ольга Ивановна уже в который раз заглядывала в опустевший чемодан. Что продать, чтобы купить хлеба и картошки?

А сегодня Ольга Ивановна сказала:

— Я больше не могу… — Слезы задрожали у нее на ресницах. И, чтобы не показать их, нагнулась, будто в поисках шпильки, а сама украдкой вытерла глаза.

— Больше ты, мама, не пойдешь менять вещи. Я буду работать.

Геннадий видел, как вздрогнула мать.

— На немцев? Нет, нет, сынок…

— Да, мама, — твердо сказал Геннадий. — Нас же трое, — он показал на маленькую соседскую девочку Галю. Она подняла бледное личико на Геннадия, указательным пальцем старательно ковыряла дырочку в сатиновом платьице.

…Отец Гали погиб в самом начале войны. Мать осталась одна с тремя детьми. Получала на детей пенсию, сама работала. Жили не богато, но и безбедно.

С приходом гитлеровцев поняла: не прокормить ей, нет, не прокормить троих детей… Хоть и устроилась на хлебозавод, грузчицей в цех. Из-за лишнего куска хлеба работала часто по две смены.

Голеневы старались, как могли, помочь этой семье. Особенно жалели маленькую Галочку, синеглазую, с крошечными косичками — на чем только и ленточки-тряпочки держались! И девочка привязалась к ним, а за Геннадием так и ходила по пятам. Мать уходила на работу, Галочка тут же являлась к Голеневым.

— Что сегодня будем? — деловито всякий раз спрашивала она Геннадия. И Геннадий предлагал ей много всяких, одно важнее другого, «дел», но почти всегда первым Галиным желанием было жарить кукурузу — и интересно, и поесть можно!

Геня брал Галочку на руки, доставал из кармана желтые зерна и бросал их на плиту.

Когда кукурузники начинали подпрыгивать и распускаться, словно маленькие белые цветы, девочка хлопала в ладоши и заливалась счастливым смехом. Радость девчурки откликалась болью в сердце Гени. Чтобы хоть как-то скрасить безрадостные дни своей синеглазой подружки, Геня мастерил ей деревянную лодочку, рисовал куклу с огромным бантом, домик с трубой и дымом, деревья, дорогу и солнце с длинными лучами…

Осторожный стук в дверь. Вошел Миша, поздоровался и взглядом показал Гене на дверь. Тот понял его, вышел.

На улице поджидал Вадим.

— Геня, мы решили пригласить тебя на наше… — Вадим замолчал, пока мимо проходил гестаповец, — на… наше собрание. Сможешь?

— Еще спрашиваешь? — Геннадий сиял. — Что, важные дела предстоят, да?

— На собрании решим, что и как. Ну, так идем?

Недалеко от дома, где жил Вадим, на камне сидел мальчик. Когда Вадим и Геня поравнялись с ним, мальчик лукаво подмигнул и как ни в чем не бывало продолжал обстругивать перочинным ножом длинную палку.

Квартира Вадима Шевцова была удобна для сбора: она имела два выхода — один в сад, другой на улицу. Войдя в комнату, Геня увидел старых знакомых: Валю Зорину, Таню Соколову, Виктора Мищенко, Бориса Ларченко, Толю Володина и других ребят из бывшего седьмого «в». Все сидели необычно торжественные.

— Ребята! — негромко начал Вадим. — Комсомольское собрание считаю открытым.

Это были сейчас особенно значительные слова. Голос у Вадима дрогнул. Волнение передалось остальным. Валя нервно теребила косу, Таня обвела заблестевшими глазами присутствующих, заметила, как еще строже нахмурился Анатолий. Борис покраснел, и от этого сильнее обозначились веснушки на носу. Чуть подавшись вперед, жадно слушал Вадима Геннадий.

— Ко мне попала одна из листовок, сброшенных нашим самолетом, — продолжал Вадим. — Ставропольский крайком комсомола призывает нас активно бороться с врагом. Слушайте…

«Дорогие товарищи, друзья! Часть территории Ставропольского края временно оккупирована врагом. Недалек тот день, когда Красная Армия освободит вас, но для этого нужна и ваша помощь. Объединяйтесь в подпольные группы, партизанские отряды и срывайте все мероприятия оккупантов…»

Листок дрожал в руках Вадима. Звонким голосом он дочитал:

«Не дайте одурачить и угнать в гитлеровскую Германию молодежь».

Вадим посмотрел на товарищей:

— Вы видели, сколько фашистских плакатов расклеено по городу? Давайте возле них наклеим наши листовки?!

— А где мы возьмем столько листовок, — озабоченно спросил Виктор.

— У меня есть штук тридцать, — сообщил Шевцов.

— А что, если размножить? — воодушевился Борис.

— А машинку где возьмешь? — спросила Валя.

— Ну, это пустяки. «Позаимствуем» из машины у каких-нибудь фашистских растяп, — сверкнул озорными глазами Голенев.

— Не надо, Геня, мы от руки напишем. Зачем рисковать? — возразил Шевцов.

— Из одной десять сделаем, — оживилась Валя.

— Ребята, но есть у нас и другое дело, — снова продолжал секретарь, — незаметно нам надо установить дежурство у здания гестапо, чтобы узнать, кто предает советских людей. У меня есть предложение, чтобы этим делом занялись Борис, Виктор, Валя. Я тоже буду с ними.

— И я.

— И я.

— Дел хватит всем. Дежурство устанавливаем с завтрашнего дня. С утра — Борис и Виктор, с обеда — мы с Валей. Предупреждаю, торчать у здания нельзя. Продумайте, как вести себя, чтобы не мозолить глаза, но видеть входящих и выходящих. Проследите за подозрительными, узнайте, где живут, и скажете мне. Тебе, Геннадий, особое поручение. На хлебозаводе работает много подростков. Устройся туда и предупреди ребят, чтобы не попались на удочку врага и не поехали в Германию. Ну, всем ясно задание? А теперь за мной, и кто куда.

Вадим выпустил ребят в сад, с девочками вышел в парадную дверь.

Прошло несколько дней. Геннадий устроился чернорабочим на хлебозавод. Вместе с другими подростками разгружал машины с мукой. И стоило мальчикам замедлить темп работы, как ходивший рядом гитлеровец окриком поторапливал их.

Разгруженная машина ушла. Ребята сели на бревна. Невесело смотрели глаза. Невысокий чернявый парнишка повернул вверх ладонями руки, лизнул языком прорвавшуюся кровавую мозоль, сплюнул и со вздохом выдавил:

— Эх, жизнь!

— Сиди, без тебя тошно, — обозлился на него один из товарищей.

— Тошнее будет тем, кто поедет в Германию, — вмешался Геннадий. — Только дураки верят в красивые картинки о райской жизни там…

Геннадий не успел договорить: к ребятам направлялся гитлеровец. Он подошел вплотную и потребовал носить дрова.

— Это не наша обязанность!

— Нам положен получасовой перерыв!

— Иди отсюда, морда, — прошипели ребята.

Видимо, лицо Геннадия ярче всех выражало ненависть, потому что солдат замахнулся на него. Вдруг кто-то из ребят ударил немца головой в живот и свалил на землю. Немец вскочил, выхватил из чехла финку. Секунда — и нож ударил бы Геннадия. Двое ребят, стоявших позади, вовремя схватили гитлеровца за руки.

Обозленный Геннадий сшиб гитлеровца, зло усмехнулся.

— Пруссак попал впросак. — Оглянувшись, добавил — Бежим, ребята.

Почему Геннадий избрал самый людный путь, он и сам бы не смог объяснить. На проспекте, на противоположном углу от гестапо, увидел Валю и Вадима. Девушка что-то оживленно говорила, смеялась. Кому могло придти в голову, что ее интересует не сверстник, а массивная дубовая дверь страшного учреждения. Она могла широко открыться, пропустить в здание какую-нибудь жертву и захлопнуться для нее навеки. Из этого здания свободно выходили только предатели.