Кровь и туман (СИ) - "nastiel" - Страница 90

Кирилл, Валентин и Марья мертвы, как и ещё десяток тех, чьи имена мне не знакомы. Люди встают друг против друга, не осознавая, за что именно они борются. Ваня пропал после битвы перед штабом и до сих пор не выходит на связь. Влас потерял столько сил, что сейчас больше похож на свою копию, прогнанную через сканер и распечатанную заново, и всё же он работает с прибывшими членами Совета и союзниками над восстановлением призмы, делая вид, что каждый шаг и каждое действие не даётся ему с непосильным трудом. Лия вздрагивает каждый раз, когда кто-то начинает слишком громко говорить. К Лене вернулась страшная мигрень, из-за которой она не спит уже неясно какие по счёту сутки. Даня выкинул краски и все свои наброски после того, как взял кисть в руки и понял, что дрожь никуда не делась. Дмитрий пытается пережить потерю лучшего друга, полностью погрузившись в работу и, – иногда, когда мама не видит, – алкоголь. Тётя Аня пьёт вместе с ним, а потом идёт на улицу и пытается найти хоть кого-нибудь, на ком можно будет выплеснуть всё накопившееся.

Я запрокидываю голову, позволяя сильному водному напору бить прямо в лицо. Самое странное и самое страшное во всём этом – факт моего кристального спокойствия и мраморной холодности. Когда умерла едва знакомая мне Марья, я невольно выпала из жизни на несколько дней, я лелеяла своё горе, оно окутывало меня как тёплое одеяло. Тут же не стало лучшего друга и крёстного папы, а я… нет . Разумеется, я чувствую что-то, но это другое. Смерть Марьи была ножевым ранением. Это резало меня в самом начале и заставляло страдать в процессе, но в конце остался лишь шрам. Боли больше не было – только сожаление. Смерти Валентина и Кирилла – ампутация обеих нижних конечностей. С таким невозможно свыкнуться. Мозг никогда не позволит мне осознать отсутствие чего-то настолько важного.

Я не горюю только потому, что всё ещё надеюсь увидеть знакомую рыжую шевелюру и грязно-жёлтый твидовый пиджак в коридоре за поворотом.

Я выключаю воду, провожу ладонями по лицу и волосам. Взгляд скользит по собственному телу и останавливается на шраме, обнимающем бок. Рану от оружия оборотня пришлось зашивать, а это – вмешательство иного вида, поэтому клятва хоть и помогла тканям восстановиться, но лишить меня пожизненного напоминания о произошедшем уже не смогла.

Шрам зигзагообразный и выпуклый. Я касаюсь его подушечкой указательного пальца. Прошло трое суток, а боль всё ещё пульсирует где-то в моих нервных клетках. Но воспоминания – лишь иллюзия, напоминание. Они исчезают так же быстро, как и появляются.

Воспоминания – не проблема. Проблема – ядовитое чувство, таящееся где-то под рёбрами и иногда распускающееся огненным цветком. Оно заставляет меня задыхаться. Теперь я понимаю, зачем Марсель делает то, что делает. Когда настоящая физическая боль выходит на передний план, душевная утихает, не в состоянии ей противостоять. Жаль, что эффект у подобного действия временный, и когда раны на коже затягиваются, те, что не существуют, снова начинают кровоточить.

Я хватаюсь за занавеску и дёргаю в сторону, когда раздаётся короткий стук.

– Занято, – отвечаю я. – Ещё пара минут.

– Слав, – за дверью – Марк. – Ваня пришёл.

Я выпрыгиваю из ванной и едва не падаю на колени, скользя по холодному кафельному полу. Наскоро одеваюсь, не думая о том, что на сухое тело это сделать было бы гораздо проще, и вылетаю из наполненного горячим паром помещения, лишь чудом не сталкиваясь с Марком в дверях.

Мы идём по коридору, спускаемся по лестнице. Иногда я всё ещё слышу гул, исходящий от стен. Они кричат голосами моих друзей и моим собственным, угасающим до зловещего шёпота.

В общей гостиной много народа. Я уже была частью похожей сцены с теми же главными героями, но в ином месте, где вместо диванов, журнального столика, камина и двухъярусного стеллажа с книгами во всю стену были больничные койки, а в воздухе витал стойкий запах хлора и медикаментов.

Оба раза мы собирались ради Вани. Тогда – уже мёртвого, но ещё человека. А сейчас…

На Ване жёлтый спортивный костюм. Чужой, но по размеру подходит идеально; должно быть, Данькин. Вокруг Вани столпотворение, каждый требует от него ответ на свой вопрос, хотя все вопросы, по сути, не отличаются оригинальностью – одно и то же, с разницей по формулировке: “Ты в порядке?”, “Где ты был?”, “Почему не выходил на связь?”.

Я громко зову Ваню по имени, и он слышит. Мы смотрим друг на друга несколько секунд, прежде чем я первая быстро подхожу и заключаю его в объятия.

– От тебя странно пахнет, – сообщаю я.

Отстраняюсь и вижу, как Ваня шевелит носом, словно принюхиваясь. Лена тем временем протягивает ему очки, которые он сразу и с неким облегчением на лице надевает. Оранжевые глаза гаснут, уступая место привычному карему оттенку.

– Это шерсть, – говорит Лена, принимаясь убирать невидимую грязь с рукава Ваниной спортивной кофты. – И лучше бы тебе не принести на себе блох или лишая.

– Если ты вдруг забыла – я лис, а не дворняжка, – скашивая на девушку недовольный взгляд, напоминает Ваня.

– От стригущего лишая никто не застрахован. – Лена замолкает, быстро обводя взглядом всех присутствующих. – Спать сегодня будешь отдельно, – в конце концов произносит она.

Кто-то смеётся, и я быстро нахожу, кто. Бен. Когда наши взгляды пересекаются, он легко качает головой.

– Предлагаю вообще постелить ему на коврике у входа, – говорит он, протискиваясь вперёд. Оказываясь рядом с Ваней, он хлопает того по плечу.

Я ожидаю стать свидетелем перепалки, но вместо этого вижу, как хлопок и крепкое рукопожатие внезапно превращаются в однорукие объятия.

– Рад, что ты в порядке, чувак, – сообщает Бен.

– Аналогично, – кивает Ваня.

Пауза после этого заполняется неловким движением Вани, которым он поправляет съехавшие очки, и тем, как Бен суёт ладони в задние карманы джинсов и принимается переминаться с ноги на ногу.

– Даня говорил, тебе удалось обратиться в лиса, – говорю я тихо.

– Угу, – кивает Ваня. – А вот с обращением обратно в человека возникли проблемы.

– Поэтому ты не выходил на связь?

– Да. Мне хотелось справиться со всем самому.

– Это всё, конечно, хорошо, но стоило подать нам хоть какой-то знак, – строго заявляет Дмитрий.

Как бы я не хотела игнорировать его присутствие, он, так или иначе, сам даёт о себе знать. Точнее, запах. Именно это я и все остальные чувствуем первым, когда Дмитрий входит в помещение.

Похоже, он не мылься столько же, сколько не отрывался от бутылки.

– Знак? – переспрашивает Ваня. – Что-то вроде этого?

Когда Ваня поднимает оттопыренный в кулаке средний палец, я разве что не кричу от неожиданности. Единственным человеком, который, как мне всегда казалось, будет соблюдать субординацию до самого конца и, скорее, нагрубит собственной матери, чем Дмитрию, ведёт себя так, как обычно веду себя я.

– Ваня! – шепчет Лена сквозь пальцы, прижатые к губам.

– У меня отец умер из-за того, что кое-кто излишне педантично относится к выполнению обязанностей. Мне кажется, в этот раз я имею полное право на то, чтобы высказать своё мнение, даже если оно противоречит приказу.

Дмитрий всё это выслушивает молча. Ни единый мускул на его лице не дёргается. Когда Ваня заканчивает, всё, на что Дмитрий оказывается способен – это завести руки за спину и сказать, обращаясь ко всем сразу и ни к кому в отдельности:

– Здесь не на что больше смотреть. Возвращайтесь к своим делам.

Стражи переглядываются между собой, но слушаются, несмотря на то, что после выходки Вани можно с уверенностью сказать – влияние Дмитрия пусть и немного, но подорвано.

Ваня продолжает топтаться на месте. Видимо, их разговор ещё не окончен. Бен что-то шепчет на ухо Лене, она кивает в ответ и они вместе с Марком идут к выходу. Я хочу последовать за ними, когда меня из толпы за руку выхватывает Влас.

– Нужно поговорить, – произносит он, наклоняясь к моему уху и отвечая на немой вопрос, который я выражаю округлившимися глазами.