Кровь и туман (СИ) - "nastiel" - Страница 49

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

Ваня открывает рот. Его губы шевелятся, но я ничего не слышу. Я думаю о том, что оглохла, но мимо нас вдоль дома проезжает машина, и до меня отчётливо доносится урчание её работающего мотора.

– Ваня? – осторожно зову я.

Короткий рваный выдох, который я хорошо знаю.

Так звучит отчаяние.

– Лена умирает, – говорит Ваня.

Его голос дрожит сильнее, чем мои колени.

Критический рубеж. Глава 8

До рассвета ещё как минимум часа три. Мои пальцы совсем окоченели. Я растираю ладони, пока слежу за тем, что делает Эдзе. На крыше самого высокого здания в Дуброве – единственного двенадцатиэтажного элитного жилого дома, – нас только двое, и это напоминает мне Огненные земли, где я тоже была свидетелем приготовлений Эдзе к ритуалу.

Только в этот раз с того самого момента, как мы встретились, молчит не он, а я.

– Я обеспокоен, – говорит Эдзе.

От неожиданности услышать его голос я вздрагиваю.

– Чего? – переспрашиваю, нахмуриваясь.

Вести диалог в такую несусветную рань – это прям не моё. Особенно при нулевой температуре. И тем более с кем-то вроде Эдзе.

– Ты не задала ни одного вопроса за всё время, что мы здесь находимся. Хорошо себя чувствуешь?

Я качаю головой и лишь гляжу на Эдзе устало. Если это не объяснит лучше слов, куда ему сейчас следовало бы идти, то уже ничто не сможет.

– Понял, – Эдзе поднимает руку в примирительном жесте. Большим и указательным пальцем он при этом держит перо ворона. – Принцесса встала не с той ноги.

– Зато она с лёгкостью поднимет её, чтобы дать вам пинка, – произношу я еле слышно.

– Чего говоришь?

– Можем мы поскорее со всем этим закончить, спрашиваю?

– Будешь торопить меня, я ошибусь. Если я ошибусь, возникнут проблемы. Возникшие проблемы решать будешь сама.

Я лишь фыркаю.

– Вот и славно, – Эдзе подпаливает перо зажигалкой в форме распятия. Оно сгорает неестественно быстро, но ведьмак всё же успевает скинуть получившийся пепельный столб в ритуальную чашу раньше, чем его подхватывает ветер. – Мне нужно ещё буквально пятнадцать минут.

– У вас есть десять, – я подхожу ближе к чаше. Сейчас в ней густая жидкость тёмно-зелёного цвета. Добавленный пепел на её поверхности тает серыми бликами. – Когда Нина будет в порядке?

– Магию такого типа не провести за пару часов. – Я чувствую на себе взгляд Эдзе, но сама глаз не поднимаю. – Потребуется день как минимум, а ещё мне придётся забрать вашу подругу из штаба, потому что я не могу торчать у вас под присмотром всё это время.

Жидкость начинает бурлить. Я чуть наклоняюсь к чаше, чтобы уловить запах, но не чувствую ничего, кроме жара.

– Вы что-то скрывать от нас собрались? – спрашиваю, уже выпрямляясь.

Эдзе отталкивает меня в сторону. Достаёт из своей сумки несколько чёрных баночек одинакового цвета, откупоривает их по очереди. Из каждой несколько щепоток содержимого оказывается в чаше.

– Если бы, – Эдзе тяжело вздыхает. – От вас и не скроешь, и не скроешься. Липнете, как банный лист к одному месту. Просто из-за ваших дурацких правил я не могу находиться в штабе дольше четверти часа. А мне, я повторюсь, потребуется пара суток.

– Ладно, – протягиваю я недовольно. – Но при одном условии.

– Никаких условий, милочка. Это в ваших интересах.

– Пусть Шиго присутствует при всём процессе, – всё-таки прошу я. – Вы ей обещали.

Эдзе отрывается от своих дел, чтобы подарить мне полный удивления взгляд.

– А почему, позволь поинтересоваться, ты доверяешь моей дочери больше, чем мне?

– Они с Ниной нашли общий язык в том прошлом, в этом же они и вовсе были влюблены. Нина ей небезразлична, и она не позволит вам причинить ей вред.

– Обидно, конечно, такое слышать, – Эдзе наигранно дует губы. – Я ведь ни разу вас не подводил!

Несмотря на всю абсурдность, Эдзе прав. Последствия, которые вела за собой его помощь, и цена, которую за неё приходилось платить – это одно, но, так или иначе, он всегда помогал нам.

– Простите, – бурчу я себе под нос, надеясь, что до Эдзе это не дойдёт, а совесть моя очистится.

Однако губы мужчины кривятся в улыбке.

– Только разве что по доброте душевной. И, будь любезна, встань вот здесь, – он показывает мне на место, где до края крыши и шага нет. – Чтобы ветер не мешал.

Я выполняю его просьбу.

Приготовления к ритуалу продолжаются. Так, спустя некоторое время, густая жидкость из чаши, напоминающая мне смолу, перекочёвывает на крышу в виде контуров незнакомого символа: круга в квадрате, разделённого двумя параллельными линиями на три части. Первую Эдзе заполняет чем-то сыпучим, имеющим кристаллическую форму и приятный глазу зелёный цвет. Центральную – как мне кажется, битым стеклом. Чтобы заняться последней, Эдзе достаёт из гримуара тот самый тонкий нож.

– Руку, – требует он у меня.

Собираясь с мыслями и собирая в кучу оставшуюся храбрость, я прокручиваю в голове все порезы, которые когда-либо получала. Всё равно это не помогает – когда Эдзе быстро проводит ровную линию вдоль моей ладони от запястья и до кончика среднего пальца, я вскрикиваю.

– Вы собрались меня зарезать, что ли? – спрашиваю я.

– При всём желании… – начинает Эдзе, но то, что он говорит дальше, я уже не слышу.

Ноги предают меня, и я падаю в сторону, наваливаясь на Эдзе. Тёмно-бордовая, практически чёрная кровь, несмотря на неорганизованную естественную потерю, падая на крышу, пачкает только последнюю треть круга. Его граница, очерченная смоляной жидкостью, вспыхивает многочисленными искрами, на глазах твердеет, превращаясь в камень, и тут же даёт трещину, сквозь которую просачивается красно-оранжевый свет, даже через затуманившую зрение пелену виднеющийся мне языками пламени.

– Я предупреждал, девочка, – басит Эдзе, помогая мне выровняться. – Десять из десяти.

Других слов ободрения мне от него ждать не стоит.

– Десять из десяти, – повторяю я сквозь сжатые зубы.

Порезанную руку от пальцев и до локтя совсем не чувствую. Сейчас я не смогу вспомнить, как много нужно потерять крови, чтобы двинуть ноги, но по ощущениям, когда тело держится в вертикальном состоянии только лишь за счёт чужой грубой хватки, я понимаю, что максимально приблизилась к этой границе.

Даня говорил, мы по-настоящему можем видеть предел лишь тогда, когда оборачиваемся назад на то, что сделали, и понимаем, что момент, когда стоило остановиться, остался в прошлом. Полагаю, Дане никогда не подворачивался шанс умирать, истекая кровью. Потому что вот он – предел. Я не просто вижу его, а чувствую в том, как рана внезапно перестаёт болеть, а онемение поднимается выше к плечу.

“Ладно, Романова. Соберись”.

Нина того стоит. Я это заслужила.

Я делаю глубокий вдох, затем долго выдыхаю.

Десять из десяти. Я готова.

Эдзе словно чувствует это. Возможно в том, что я начинаю увереннее стоять на ногах, а может он просто не первый раз проводит такие ритуалы и знает, когда стоит продолжать. Он просит меня встать на выступающие за края квадрата линии.

– Только носками, – предупреждает он, словно это очень важно.

Я слушаюсь.

Мне кажется, что под ногами зыбучие пески. Я знаю, что это невозможно, но стопроцентной уверенности нет, и приходится притворяться.

Притворяться, что я в порядке, когда земля буквально уходит из-под ног.

Насколько сумасшедшей я покажусь любому психиатру, по шкале от одного до десяти?

Десять из десяти, – эхом раздаётся в голове.

Эдзе берёт мою порезанную ладонь и прижимает к одной из страниц гримуара. Я чувствую жжение, перерастающее в нечто нестерпимое. Из горла вырывается крик. Я дёргаю рукой, пытаясь вернуть её, но Эдзе держит не по-человечески крепко.

Язык, на котором он читает заклинание, напоминает смесь английского, итальянского и китайского. Я пытаюсь вслушиваться в слова, чтобы отвлечься от боли, но это становится невозможным, когда она переходит на новый уровень.