Кровь и туман (СИ) - "nastiel" - Страница 33

Конечно, Сергей не имеет в виду конкретно Нину, ведь ей просто не повезло подчиниться соблазну. Но во всём её образе, в пожелтевшей сухой коже, в потускневший волосах, в истощённом лице обозначены те самые риски, на которые именно защитники должны быть готовы пойти: ранения, несчастные случаи, смерти.

– Хотя, о чём это я, – Сергей вздыхает, и я перевожу на него взгляд. – Конечно, представляешь. Ты же одна из них.

Разве?

– Ну да, – соглашаюсь я нехотя.

И возвращаюсь к карточкам, хотя ненавижу работу подобного рода. И Даня тоже; именно поэтому в нашей комнате всегда царил беспорядок – просто некому было превратить хаос в закономерность.

Сейчас для Дани этим занимается Ваня. А моя комната всё так же похожа на проекцию бардака в голове.

– Обрати внимание на карточки с красным ярлыком, – Сергей запускает руки в картонные обложки. – Их лучше вообще держать отдельно.

– А что с ними не так?

Сергей достаёт из уже выставленных по порядку карточек три папки с красным прямоугольником в правом верхнем углу. На обложке каждой карточки – фотография, имя, фамилия, год рождения и направление её держателя.

Одно из имён мне хорошо знакомо, и я задерживаю дыхание в ожидании ответа на свой вопрос.

– Особые случаи, требующие внимательного наблюдения.

– И сколько таких?

– На данный момент – тринадцать.

– Если я спрошу о диагнозе одного из них, – я киваю на карточки в руках Сергея, – это будет считаться разглашением врачебной тайны?

– Только в том случае, если сам больной не хочет, чтобы кто-то об этом знал, – Сергей откладывает карточки с красным ярлыком в пока пустующий ящик. – Кто тебя интересует?

– Лена Никитина, – моментально отвечаю я.

Лена, которую я знаю как близкую подругу Вани и умнейшую хранительницу, внешне не только красива, но и совершенно здорова. Что с ней может быть не так?

– Никитина, – повторяет Сергей. – Помнится, однажды она сказала мне, что не видит смысла в сокрытии своего диагноза, так как это всего лишь необычный процесс в её организме, пусть и не такой привлекательный, как рыжий цвет волос. Удивительно прямолинейная девчонка.

– Как и любой хранитель, – говорю я, переиначивая недавно сказанное самим Сергеем, но сохраняя общий смысл.

– Да, – соглашается он.

Замолкает. Оттягивает момент перед тем, как я узнаю ответ на свой вопрос? Неужели, всё настолько плохо?

– Она, вроде, встречается с Даниным братом? С Ваней, да?

– Нет. Они просто друзья.

– Знаешь, я ведь никогда не путал их, что удивительно, ведь внешне их не отличишь.

– Для меня они абсолютно разные.

– Вы хорошо общаетесь?

– Дружим с самого детства.

– И Ваня не рассказывал тебе о Лене?

Наверняка. Если, конечно, знает сам.

– Нет, – вру я. – Не думаю, что это такой уж секрет, просто не было подходящего момента.

– Его и не будет. К такому подготовиться невозможно. У неё опухоль головного мозга.

Как только Сергей произносит это, я понимаю – Ваня не знает. Он бы не смог держаться так стойко.

– Это ужасно, – тихо произношу я.

– Лена проходит курс лечения, – голос Сергея приобретает оттенок успокоения, убаюкивания. – Пока опухоль не разрастается, Лена в порядке.

– Почему нельзя просто вырезать её?

– Лена дала согласие на медикаментозное лечение, но от любого оперативного отказалась, заверив, что оставит подобный вариант на самый плохой случай.

– Думаешь, это правильно?

– Я думаю, каждый из нас сам способен принимать решение относительно своей жизни. Точка зрения медицины и точка зрения пациента не всегда совпадает. К тому же, Лена знает статистику: при полудоброкачественной опухоли слишком велик шанс рецидива.

На этом в разговоре ставится точка по обоюдному согласию. Сергей отлучается в соседнее помещение, а мне приходится по несколько раз перепроверить, не спутала ли я порядок карточек. Мыслями – теперь не здесь, а в теоретическом будущем, где Ваня проводит ночи напролёт у постели умирающей Лены. Не хочу думать, как сильно ему будет больно, но воспоминания без спроса бьют по черепной коробке. Когда “погиб” Кирилл, я была подавлена, разрушена, уничтожена, разбита…

Он был моим лучшим другом, а отношения Вани и Лены тогда, сейчас и, вероятно, в любом месте, где они будут сосуществовать, имеют гораздо больше граней.

Когда, – жаль, что не “если”, – этот мир потеряет Лену, мы потеряем Ваню. Другого исхода быть не может.

– Закончишь с этим, займёмся более интересной работой, – сообщает Сергей, возвращаясь. Он хлопает по задвинутым ящикам, отбивая быстрый, одному ему известный ритм. – Или, – Сергей облокачивается бедром на шкаф, – ты можешь немного вздремнуть. Тебе не повредит.

– Это же дежурство, – напоминаю я. – К тому же, скоро ночь.

– Я никому не скажу, – заверяет Сергей.

– Ладно. Спасибо.

Сергей отвечает улыбкой. Из тех карточек, которые я ещё не отсортировала, он быстро находит нужную: одну из самых пухлых, с множеством вложенных листов. Я не вижу её лицевой стороны, но по смятым уголкам узнаю в ней Нинину.

Так и есть. В подтверждение моим догадкам, Сергей идёт к койке Нины. Проверяет аппарат искусственной вентиляции лёгких, осматривает саму Нину. Вносит новые поправки в карточку, которые, как я уже успела изучить за многочисленные посещения, необходимо делать ежедневно, чтобы не упустить каких-то, пусть даже незначительных, изменений в её состоянии.

Я возвращаюсь к сортировке. Имена сливаются в яркие вспышки калейдоскопа, сменяя друг друга, когда я нахожу место для одной карточки и беру другую. Стоит только попасться знакомому, как я сразу, пока Сергей не смотрит, откладываю её в сторону, пряча под собственной курткой, которую, игнорируя крючки и вешалки, по приходу в медкорпус кинула на шкаф с выдвижными ящиками.

Я уже вижу, как выношу их из медкорпуса и провожу полночи за изучением. С этой самой секунды я решаю навсегда перестать быть пленником истории.

***

Когда с карточками покончено, до подъёма остаётся около пяти часов. Я решаю наконец отдохнуть, но выходит со скрипом. Несколько раз из дремоты меня выдёргивают страшные судороги в ногах, единожды – громкий хлопок за окном. В конце концов я сдаюсь, беру с тумбочки телефон, надеваю наушники и включаю музыку в надежде забыться. Но снова не выходит. Тогда я иду на кухню, где наливаю себе чай.

А по возвращению застаю в своей комнате полуночного гостя.

– Тоже не спится? – спрашивает Артур.

Он сидит на моей кровати, упираясь спиной в стену. Его лицо освещает экран планшета. В разъём вставлены наушники, и через них до меня доносятся обрывки диалогов.

– Ага, – я забираюсь на кровать и размещаюсь рядом с Артуром.

Он не убирает планшет, позволяя мне заглянуть в экран. Идёт какой-то фильм. Я не узнаю ни сюжет, ни актёров.

– Что пьёшь?

– Чай, – я протягиваю Артуру кружку. – Хочешь?

Артур кладёт планшет себе на ноги, принимая её. Делает глоток, морщит нос.

– С молоком? – Артур отплёвывается. – Гадость какая.

Я не успела ещё отхлебнуть, а потому сначала принюхиваюсь к тому, что сама же и налила. Странно. Не помню, чтобы добавляла сюда молоко. Такие напитки всегда были Даниной любовью, не моей.

Похоже, ясно, почему мне так плохо спится. Эта крошечная комната кажется огромной, когда я живу здесь наедине с собой.

– Что смотришь?

– Если честно, помню только, как последний раз вводил в поисковике: “Можно ли научиться играть на гитаре без гитары”, – Артур тычет пальцем в экран, сворачивая видео. – А это, похоже, какая-то социальная реклама.

– Не так уж и плохо, – я делаю небольшой глоток. Чай с молоком на вкус напоминает разбавленное мыло. – Тут могло бы быть порно, например.

– Уже просмотрено, – заявляет Артур с усмешкой.

Я толкаю его локтем в бок, едва не разливая чай на пижамные штаны.

– Можем посмотреть какой-нибудь фильм, – предлагает Артур. – Если хочешь и не собираешься пока спать.