Неизвестные тайны России (СИ) - Северюхин Олег Васильевич - Страница 1

В 1916 году мир вздрогнул, внутренне вздрогнул, когда был забит последний костыль Транссибирской железнодорожной магистрали, соединившей берега Атлантического и Тихого океанов. Но радость мира была недолгой. В 1917 году большевики совершили государственный переворот и почти на столетие перекрыли эту артерию, способствовавшую развитию европейского континента. Большая часть этой артерии проходила по территории России и географически находилась в Азии, отделенной от Европы Уральским хребтом, но в России Азией являлись территории Средней Азии, а все остальное было построено и существовало на европейский лад. Кроме железнодорожной колеи.

Сколько раз приходилось выслушивать сентенции, что русские недоумки специально построили железную дорогу с такой колеей, что европейским поездам нужно «переобуваться», то есть сменить колесные пары, чтобы проехать от Лиссабона до Владивостока.

Хочу сказать всяким умникам, что когда начинали строить Транссибирскую магистраль, то еще не было никаких европейских стандартов, они появились гораздо позднее. И европейский стандарт был четыре английских фута и восемь с половиной дюймов, то есть одна тысяча четыреста тридцать пять миллиметров. Русские взяли за стандарт ровно пять английских футов, одна тысяча пятьсот двадцать четыре миллиметра, чтобы в стране с метрической системой мер не возиться с футами и дюймами, и чтобы не заставлять страны с английской системой мер не возиться с вершками, локтями, пядями и прочими старорусскими единицами измерения. Вот так и получилась разница в ширинах железнодорожных колей на нашем континенте. Восемьдесят девять миллиметров. Типа, русский царь подал коробок спичек русским инженерам-железнодорожникам и сказал, чтобы колея была шире европейской на ширину коробка и чтобы европейцы не смогли сходу проехать по нашей стране и завоевать ее с помощью паровозов. Конечно, это ерунда, но в одна тысяча девятьсот семидесятом году те же большевики уменьшили стандарт на четыре миллиметра. Хотя и считалось, что широкая колея повышает устойчивость, но колея европейского стандарта позволяет перевозить грузы и пассажиров с большей скоростью без опасений за устойчивость паровозов и вагонов.

Если посмотреть на ширину железнодорожных колей в мире, то она колеблется от пяти футов и шести дюймов, то есть одна тысяча шестьсот семьдесят шесть миллиметров до одного фута и одиннадцати целых и шести десятых дюйма, то есть шестисот миллиметров. Всего в мире шестнадцать стандартов железнодорожных колей. Но самый широкий был в России на Царскосельской железной дороге, одна тысяча восемьсот двадцать девять миллиметров.

Откуда я все это знаю и не железнодорожник ли я? Не, я не железнодорожник. Просто приходится очень часто ездить по железной дороге по служебной необходимости и приходится разговаривать со встречающимися в дороге людьми, а в долгом пути такого наслушаешься, что только диву даешься.

Ровный перестук колес, сжатое пространство купе заставляют мысли и желания рваться наружу, освобождаясь от крепких уз, присущих свободе человека. Какой-то парадокс получается. На свободе человека сдерживают узы, а в заточении узы ослабевают и человека тянет выговориться и освободить свои чувства. Точно такое бывает и в тюрьмах, а так же в казармах.

В поездах все убыстряется. Как на курортах. Человек понимает, что он здесь не навечно. На курорте двадцать четыре дня, в поезде от двух до трех суток и нужно успеть все, на что на свободе уходят месяцы.

Я по этому поводу даже стихи в поезде написал.

А еще есть люди, которым нужно выговориться.

Вот, например, был один, седой, по повадкам — летчик и почти всю ночь рассказывал мне о космосе, о полетах с фотонным движителем, об обитаемых планетах о равновесии и еще много о чем. Я что-то помни, засыпал, просыпался, он говорил, я придремывал, но рассказывал он интересно да так, как будто он сам участвовал во всем этом, о чем говорил. Есть такие люди.

Утром он уже был как огурчик, ему через час выходить, а я был совершенно разбит. Узнав, что я писатель, он достал из сумки потрепанную тетрадь, дал ее мне и сказал:

— Если ты писатель, то опубликуй ее. Публикуй от своего имени. Пусть люди правду узнают. Меня они считают фантазером и выдумщиком, а я знаю, что когда в стране сменится руководство и придут люди, болеющие за нашу страну, к нам вернутся наши инженеры и ученые, вынужденные бежать за границу. Они поднимут все наши наработки и мы самыми первыми построим колонию на Луне и с нее будет летать на Марс, где будет наша вторая родина. Давай, писатель, не подведи. Я буду ждать выхода этой книги.

Он вышел на улицу на небольшой станции и исчез в здании типового для Транссиба вокзала.

Поезд снова тронулся, я попил чай и лег на полку, решив посмотреть, что же там написано.

Эти записи можно читать с конца. Разницы никакой. Только с конца можно будет читать тогда, когда я поставлю точку в моем повествовании, а до этой точки еще далеко. Хотя и не совсем далеко, смотря какую точку отсчета брать.

Все-таки нужно начинать сначала. А с чего все началось? Вероятно, началось все с того, что когда на очередном дне рождения меня спросили, кем я хочу стать? Я ответил:

— Космонавтом!

В то время о полетах в космос никто не думал. Только что запустили в космос искусственный спутник — блестящий металлический шар с передатчиком, который летал вокруг земли и передавал сигналы: пи-пи-пи-пи-пи… Запипикал всех.

Все большие страны мира всполошились. Если русские смогли вывести в космос свой спутник, то скоро они сами полезут туда.

В то время народ наш еще не потерял самобытности русской и смекалки со сметливостью. Все наш народ мог сделать, да вот только его останавливали враги внешние — империалисты всякие и враги внутренние — партийные руководители, которые загубили наше первенство в биологии, генетике и кибернетике, объявив последнюю продажной девкой и империализма.