Были 90-х. Том 1. Как мы выживали - Маринина Александра Борисовна - Страница 7

Руководство предполагало сделать журнал флагманом всей издаваемой линейки. Правда, и конкурентов на детском журнальном рынке было у него немало. Так что ты, дорогой наш представитель в регионе, давай уж расстарайся, обеспечь нам соответствующую нишу.

И я старался. Бегал по школам и библиотекам, я уже не говорю про почты, детские поликлиники и парикмахерские. Но толку было мало. Новая продукция, она и есть новая. Покупатель должен попробовать ее на зуб, примерить, привыкнуть и только потом – возможно – полюбить!

Возвращаюсь как-то поздно вечером, волочу высунутый язык на плече от усталости.

Экран монитора мигает символом очередного письма – начальствующего циркуляра.

«Вам надлежит поехать на побережье, по детским санаториям, домам отдыха и лагерям. Там в большом количестве сконцентрирован наш потенциальный покупатель! Отправляем вам очередную партию товара и Гарфильда. Обеспечьте своевременный прием!»

В уставшей голове роились мысли.

«Встать утром, мчаться в аэропорт, потом еще сто семьдесят километров по забитой дороге на море. Да еще и не одному, а с каким-то Гарфильдом. Черти его несут на мою голову. Не было печали».

И терпение мое лопнуло.

Пальцы сами собой, независимо от моего мозга забарабанили по клавишам – ответ.

«Груз получу, проблем нет. Все оговоренные точки на побережье будут полностью мною окучены. Но вот этого еврея прошу ко мне не командировать, справлюсь сам – без помощников. Ваш региональный представитель…»

Все, спать. Надеюсь, они меня там, в Москве поймут.

Нет, меня не поняли, совсем не поняли.

Утром компьютер выдал ответ.

«Региональный представитель, сообщаю вам, что Гарфилд – это кот. А именно герой одноименного комикса. (Желательно, чтобы вы впредь хотя бы изредка читали журналы, которые имеете честь распространять!) Вам отгружен костюм Гарфильда в полный рост. Именно в нем вы будете раздавать детские журналы во всех оговоренных точках!»

Я оторвал взгляд от монитора. За спиной стояли уже одетые для похода в парк мои милые малыши. Они смотрели на меня и молчали. Ради этих дорогих мордашек я буду котом Гарфильдом, чего бы мне это ни стоило!

Москва

До 90-х – инженер, в 90-е – инструктор по теннису, после 90-х – работа в интернет-сфере.

1992 год. Курс доллара, начав со скромной высоты 30 рублей за доллар, быстро преодолел высоту 500 рублей к концу года, но скоро выяснилось, что это только начало рекордного взлета. Институтские заказчики работ, значительная часть которых оказалась после Беловежской Пущи на территории независимых государств, перестали перечислять деньги. Сам же институт по примеру Союза развалился на несколько фирм с независимыми счетами. Наш отдел оказался слишком научным, чтобы частники стали перечислять ему деньги. Мы стали числиться сотрудниками без зарплаты со свободным графиком посещения. Все стало с ног на голову. 25-летний стаж работы, который еще недавно был пропуском без очереди к профкомовскому распределителю, где выдавались квартиры, машины, дачные участки, дефицитные путевки в санатории, оказался обузой – труднее переучиться на то, за что могли заплатить деньги в условиях рыночной экономики.

1993 год. И поехали… В Турцию за товаром. Конечно, не все. Лауреаты с 25-летним стажем раздумывали. Заграничный паспорт оформлялся за три дня и без всяких анкет. Начальный капитал – 300 долларов, но в 93-м это было богатство. Где взять? В институте, в самом центре, между корпусами рядом с цементной скульптурой, изображающей женщину, держащую в руках нечто среднее между моделью первого спутника и ядром расщепленного атома, образовался клуб-обменник, где бывалые мешочники/челночники делились опытом и могли даже дать в долг капиталистические денежные знаки. Статья УК о спекуляции валютой еще не была отменена. Но кто в 93-м обращал внимание на законы. Революция. Свобода. Даже телепрограмма Невзорова «600 секунд» не очень пугала. Наконец паспорт получен, деньги взяты в долг, лишняя сотня долларов, превышающая разрешенную к вывозу сумму, зашита в трусы. Готовы ехать в Стамбул, на Восток, но для нас, бывших «невыездных», это сладкая неведомая заграница. Для нас это был Запад.

Где-то там, высоко над Киевским вокзалом, проносились спутники, а инженеры, причастные к их созданию, уже в ранге челночников попивали чаек в вагоне поезда, который двигался, если смотреть оттуда, сверху, по большой дуге, все больше отклоняясь на юг. Через Украину в Румынию, потом в Болгарию. В Болгарии пересадка на автобусы, и оттуда прямо на Восток – в Стамбул. При подъезде к границе с Румынией разговор в вагоне только о том, что стоит ли перепрятывать лишние сто, а у некоторых и двести долларов из интимных мест на теле в укромные места в вагоне. Например, в плафон купейной лампы или полые держатели на стенах. Наконец поезд остановился, и по вагону пополз шепот – таможня идет. В вагон неторопливо вошла полноватая женщина средних лет, представитель украинской таможни в форме таможенной службы Советского Союза, и, приятно улыбнувшись, сказала: «Кто запрятал деньги в ботинки, доставайте». Потом, найдя взглядом два побледневших лица, добавила строго, уже обращаясь только к ним: «Вы и вы».

И вот поезд пополз к мосту через речку мимо рассыпающейся, потемневшей избушки, похожей на сгорбленную старушку. Мост – это граница, и сразу за ним белые блочные пятиэтажки румынского городка и дети в цветастых шапочках. Свершилось – и в каждой следующей анкете в графе «был ли ты за границей» мы могли с гордостью писать «Да».

В Болгарии пересели на автобусы. Долго поднимались и потом спускались по серпантину дороги, преодолевая перевал. Где-то недалеко гора Шипка, место русского подвига и славы, а нас, не убоявшихся позорного звания мешочников, водитель-турок катит мимо, в Турцию. Март. Деревья без листьев, и от этого поросшие лесом горы перевала выглядят, как головы с поредевшей шевелюрой. После перевала дорога прямо стрелой в Стамбул. Через два часа пути из дороги вырывается одна из полос и под прямым углом уносится вправо. Там Греция. Там Парфенон, статуи олимпийских богов. Но наш путь только прямо, в Стамбул. За джинсами, кожаными куртками, махровыми халатами и яркими цветастыми пластиковыми мусорными ведрами, которые в Москве уходили сразу с двойным «отбоем» – мечта любого челночника.

Ночь. Аморфная темень справа, слева, сзади, и только спереди фары автобуса нащупывают твердую дорогу. И вдруг, как это бывает в длинных коридорах коммуналок, когда свет пробивается из-под двери туалета, полоска света в направлении нашего движения. По мере нашего приближения она расширяется, становится заревом и наконец, выплескиваются, как праздничная иллюминация, залитые светом витрины магазинов. Нет, это не был Стамбул, а всего лишь мелкий городишко, выпрыгнувший из темноты на нашем пути, но все, с десяток магазинов на центральной улице были готовы торговать в два часа ночи. Какой контраст с Москвой 93-го года, тогда еще тускло освещенной и сонной в ночное время.

Рассвело. Вокруг низкие каменистые холмики без всякой растительности во все стороны, до горизонта. После нескольких часов неменяющегося пейзажа впереди показался холм большего размера, который по мере приближения стал превращаться в нагромождение домов. Нагромождение домов разбилось на улицы, заполненные плотной толпой. Вот и Стамбул.

Что покупать? Где покупать? По группе пронеслось – нужно покупать прямо с фабрик, чтобы купить дешевле, чем в магазине. Бывалые челночники тем временем исчезли по своим, известным только им адресам. Мы, новички, в растерянности остались на улице. Постепенно нас стали плотным кольцом окружать мальчишки – уличные торговцы. Вооруженные сияющими, как с фотовыставки, улыбками, предлагали купить пачку из пяти носков за один доллар. Но их дружелюбность обманчива. Неопытные челночницы, которые по привычке носили деньги в сумочках, попадали в группу риска. Были случаи, когда их окружала ватага таких вот улыбчивых ребят. Один выхватывал сумочку, другой бросался под ноги преследователей, и все врассыпную в узкие кривые улочки. Языкового барьера не было – все турки, вовлеченные в торговлю с нами, знали несколько слов, необходимых для обмена денег на товар по-русски. Скоро начали находиться фабрики. Как оказалось, фабрики – это двух-, трехкомнатные квартиры в обычном жилом доме.