Сталин и НКВД - Наумов Леонид Анатольевич - Страница 6

Сначала Блюмкин планировал выполнить ряд поручений Троцкого. Кроме того, он рассказал бывшим оппозиционерам К. Радеку и И.Т. Смилге о своих константинопольских встречах. Затем, поняв, что его могут арестовать, Блюмкин 14 октября 1929 года написал признательное письмо своему руководителю Трилиссеру и попытался сбежать, однако был задержан. Безусловно, дело Блюмкина резко подорвало авторитет Трилиссера. В 1928 г. Блюмкин успешно пережил партийную чистку, во многом благодаря отличной характеристике начальника иностранного отдела ОГПУ. Партийный комитет ОГПУ и руководитель чисток Абрам Сольц тогда характеризовали чекиста как «проверенного товарища». Даже после ареста Блюмкина, на Коллегии ОГПУ Менжинский и Ягода голосовали за расстрел, а Трилиссер – против. 5 ноября 1929 года было принято решение Политбюро о расстреле Блюмкина. Кажется, что позиция Трилиссера в «деле Блюмкина» могла предопределить отношение к нему Сталина.

Спустя два года в ситуации нового внутреннего конфликта в ОГПУ, который возник из-за якобы существовавшей военной контрреволюционной организации, Сталин вновь поддержал Ягоду. Остановимся на этой проблеме подробнее. Значительная часть офицеров царской армии, служивших в РККА, была настроена по отношению к Советской власти весьма скептически. В борьбе Сталина и Троцкого военспецы были на стороне первого, прежде всего, потому, что были «настроены юдофобски».

В первой половине 1930 г. накопилось достаточно много информации об «ужесточении отношения» многих бывших генштабистов к Советской власти. И связано это было, прежде всего, с политикой сплошной насильственной коллективизации села, с политикой уничтожения кулачества как класса. В ГПУ УССР от источников в Иностранном отделе стали поступать тревожные сведения, что «уже разработан план восстания», начало которому положили бы боевые действия перешедших советскую границу петлюровских отрядов. Затем в дело должны были вступать некоторые части Красной армии, дислоцированные на Украине и обработанные в антибольшевистском духе.

Руководство украинского ГПУ полагало, что часть секретных сотрудников являются «двойниками», подставленными польской разведкой.

Докладные записки по делу «Весна» (такое агентурное название оно получило в связи с тем, что восстание якобы планировалось на весну 1931 г.) были направлены в Центр, и их рассмотрели Менжинский и Ягода. Поскольку нити от «киевской организации тянулись в Москву и другие крупные военные гарнизоны», в октябре 1930 г. Менжинский проинформировал об этом Сталина: «Считаю необходимым представить Вам сообщение об… организации, открытой Украинским ГПУ, представляющей выдающийся интерес».

Сталин дал санкцию на активные действия, и уже в феврале 1931 г. украинские чекисты (В. Балицкий и И. Леплевский) заявили, что вышли на след «всесоюзной военно-офицерской контрреволюционной организации», а нити заговора тянутся в Генштаб РККА.

Этот вывод не мог «встретить понимания и поддержки у контрразведчиков и особистов из центрального аппарата ОГПУ», потому что получалось, что они проглядели «заговор военных» в Москве. Начальник Секретно-политического управления Е.Г. Евдокимов санкционировал инспекторскую проверку, которая показала, что «отдельные фигуранты дела «Весна» действительно настроены негативно к Советской власти, критиковали некоторые решения партии и правительства, многие знают друг друга, однако организационно не связаны». Эта формулировка («организационно не связаны») означает, что никакой «всесоюзной военно-офицерской контрреволюционной организации» не было.

Вот что писал о деле «Весна» в своих мемуарах чекист Шрейдер: «Году в 1931-м… заместитель председателя ОГПУ Мессинг, начальник административного отдела Воронцов, начальник особого отдела Ольский, полпред ОГПУ по Московской области Бельский, начальник секретно-оперативного управления Евдокимов (см. об этих чекистах ниже… – Л. Н.) и кто-то еще подали заявление в ЦК ВКП(б) с жалобой на Ягоду, ориентирующего периферийные органы на создание «раздутых» дел… где были арестованы значительные группы бывших офицеров и прочих контрреволюционно настроенных элементов без достаточных оснований и конкретных обвинений. Вместо тщательной проверки материалов обвинения, Ягода поспешил доложить в ЦК о раскрытии «заговоров» и т. п. Заявление группы руководящих работников ОГПУ слушалось на заседании Политбюро, и, как мне потом рассказывал Л.Н. Бельский, Сталин, выслушав его, сказал примерно следующее: «Мы никому не позволим позорить наши органы и клеветать на них. Люди, подписавшие это заявление, – склочники, и их пребывание в ОГПУ может принести только вред, так как они не смогут вести должной борьбы с вредителями». В тот же день поздно ночью Бельский и другие жалобщики получили пакеты с выписками из решения Политбюро об их откомандировании из ОГПУ в другие наркоматы. Бельский, Ольский и Воронцов были направлены на работу в Наркомпищепром. Мессинг, по словам его жены, чуть ли не год оставался без назначения. Один Евдокимов, кажется, остался в органах».

Остались также и официальные документы, освещающие этот конфликт. В письме Сталина от 10 августа 1931 г. руководителям региональных партийных организации написано: «тт. Мессинг и Бельский отстранены от работы в ОГПУ, тов. Ольский снят с работы в Особом отделе, а т. Евдокимов снят с должности начальника Секретно-Оперативного управления с направлением его в Туркестан на должность ПП (полномочного представителя. – Л.Н.) на том основании, что:

а) эти товарищи вели в руководстве ОГПУ совершенно нетерпимую групповую борьбу против руководства ОГПУ; б) они распространяли среди работников ОГПУ совершенно не соответствующие действительности, разлагающие слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является «дутым» делом; в) они расшатывали тем самым железную дисциплину среди работников ОГПУ».

По делу «Весна» было репрессировано более 3 тысяч человек. А.А. Зданович считает, что «события, происходившие с января 1931 г., предопределили появление феномена под названием «1937 год». Представляется, что этот исключительно верный вывод нуждается в конкретизации и детализации. Суть событий не только в том, что в начале 1931 года в органах была сформирована организационная и политическая атмосфера, в которой сомнения в возможности военного заговора стали считаться политически вредными и опасными для карьеры. Дело еще и в том, что в 1931 году была сформирована технология формирования «дела о военном заговоре». Основой для создания таких дел являлись реальные разговоры военных, которые должны были подтвердить их оппозиционность. В 1936–1937 гг. в качестве доказательств использовались сведения о беседах, которые вели Тухачевский и Якир, обсуждая некомпетентность ставленника Сталина, наркома К.Е. Ворошилова. На следующем этапе важную роль должен был сыграть «вброс» информации от иностранного отдела, который должен подтвердить, что «заграница поможет заговорщикам». Затем заявления ИНО усиливались предположением, что «разоблачаются» «двойники», которые дезинформируют руководство». Одновременно чекистам необходимо было получить санкцию высшего политического руководства. Как я показал в исследовании «Сталин и НКВД», именно так и разворачивались события в 1936–1937 гг.

Уход Мессинга, Бельского, Ольского, Воронцова и понижение Евдокимова привели к возвышению новых руководителей. В первую очередь это, конечно, Яков Самуилович Агранов, который сменил Бельского на посту руководителя ОГПУ по Московской области, а затем должен был возглавить Главное управление государственной безопасности, но на февральско-мартовском пленуме 1937 г. Агранов оправдывался: «Действительно, еще в конце 1935 г. по прямому предложению т. Сталина я был назначен начальником Главного управления государственной безопасности. Я ждал выписки из постановления ЦК. Этой выписки не было до конца 1936 года. Когда я спрашивал Ягоду, что означает эта задержка, т. Ягода говорил, что, видимо, ЦК считает правильной точку зрения его, Ягоды, что Главное управление государственной безопасности должно возглавляться самим наркомом. Ат. Ягода упорно в продолжение ряда лет сопротивлялся тому, чтобы кто-нибудь руководил ГУГБ помимо него. (Микоян: А почему вы не сказали ЦК партии об этом?) Я после решения ЦК заболел и долго отсутствовал. А когда я приехал, то занялся следственным делом по троцкистам. К тому же я должен был проявить в отношении себя немного скромности. Я считал, что если нет постановления ЦК о моем назначении начальником ГУГБ, значит, у ЦК имеются какие-то соображения на этот счет». Так или иначе, Ягода не отдал Агранову контроль над структурами ОГПУ.