Дорога в горы - Лозневой Александр Никитич - Страница 24

Красивый, молодой лейтенант с цветком любви и счастья на мундире сидел перед Головеней и смотрел на землю. На все вопросы он отвечал молчанием.

— Ну и шут с тобой! — махнул рукой командир. — Погоди, заговоришь…

Офицера увели. Начался допрос рядового.

Пожилой солдат в мундире мышиного цвета, перетянутом широким ремнем с крупной свастикой и надписью на бляхе: «С нами бог», уныло переступал с ноги на ногу.

— Фамилия? — спросила у него Наталка.

— Кернер. Фриц Кернер! — быстро ответил солдат.

Он рассказал все, что знал. Теперь уже не была тайной и буква «X», стоящая в дневнике после слова «обер-лейтенант»: пленный назвал командира горнострелкового батальона Хардера. Ничего не утаил он и о своем взводном Пельцере. Сообщил, что солдаты не любят Пельцера за излишнюю придирчивость, как, впрочем, не любят и командира батальона.

Головеня посмотрел на большие мозолистые руки Кернера, на его сутулую фигуру и вдруг сказал:

— Можете идти.

Солдат недоуменно взглянул на русского офицера, но не тронулся с места. Офицер повторил свое приказание.

— Да иди же, чертов фриц! — подтолкнул Пруидзе немца к тропе.

Солдат все еще медлил. Ему казалось, что не успеет он сделать и десяти шагов, как вслед прогремит выстрел. Кернер своими глазами видел, как вот так же провожал пленного русского командир взвода Пельцер: тоже вывел на дорогу, сказал «иди» и выстрелил русскому солдату в спину. Так делают все офицеры…

Пруидзе сердился, пытаясь объяснить немцу, что его никто не собирается расстреливать, но тот не понимал.

Снова подошла девушка, повторила, что в горах стоят хорошо вооруженные полки и Кернер немедленно должен идти к своим и рассказать об этом. Пруидзе еще раз махнул рукою на север и скомандовал:

— Марш!

Кернер зашептал слова молитвы и торопливо засеменил по тропе, поминутно оглядываясь.

В полдень состоялись похороны. Вместе с погибшими воинами опустили в братскую могилу и тело старого казака Матвея Нечитайло.

После первого боя гарнизон поредел. О пополнении не приходилось и думать, все надежды — на оставшихся в живых. Но защитники Орлиных скал не падали духом. «Гарнизон уменьшился, зато силы наши увеличились!»— говорил командир. И это было верно: вместо одного пулемета стало три, в глубине скал наготове трофейные минометы. Корректировать огонь теперь можно по телефону. Солдаты подобрали на поле боя все, что могло пригодиться для обороны перевала. На кухне появились походные термосы. Наталка обзавелась медикаментами. А Донцов наконец-то обулся в добротные яловые сапоги.

Обходя гарнизон, Головеня увидел странно одетого солдата: мундир и пилотка его были почему-то вывернуты подкладкой вверх. Заметив лейтенанта, солдат заулыбался, подбежал.

— Убийвовк? — удивился Головеня.

— Так точно! Ось я вэрнувся… Разрешите доложить?

— Постой, как же это?

— Та всэ просто, товарищ лейтенант. Мы там у них, як нимци, булы. А шкуру я вжэ тут вывэрнув, шоб свои не кокнулы: так всэ-такы не ясно, чи я нимыць, чи грэк.

В таком же одеянии заявился и Якимович.

Они принесли с собой килограммов тридцать тола, который добыли на заминированном мосту. Трудно было проникнуть в район моста, но бойцы переоделись в форму убитых ими немецких саперов и сняли часового. Пока Якимович собирал тол в мешок, Убийвовк исправно караулил мост.

Головеня радовался, что солдаты благополучно вернулись и теперь станут в строй, на место погибших. Но его волновала судьба Виноградова, командира минометного расчета. Где он? Что с ним?

— Трудно сказать, товарищ лейтенант, — пожал плечами Якимович.

Нагруженные толом и карабинами, которые «отшукали», как сказал Убийвовк, все трое возвращались в Орлиные скалы. Вечером, выйдя на тропу, они неожиданно нагнали гитлеровскую колонну. Надо было спасаться. Убийвовк и Якимович запрятались в чащу и подождали, пока колонна удалится. Потом вышли на тропу, стали ждать Виноградова, а он так и не появился. Погибнуть не мог, попасть в плен — тоже. Скорее всего — заблудился. Не дождавшись, Убийвовк и Якимович повернули на дедову тропу и вот пришли. А Виноградова и тут нет…

Выслушав объяснения солдат, командир, все еще прихрамывая, пошел на огневые. И только начал подниматься по каменистой тропе, как услышал зов подбегающего Егорки.

— Что случилось? — остановился Головеня.

— Так что, — переводя дыхание, заторопился мальчик, — на кухне немец вроде русского!

Лейтенант рассмеялся:

— Что, что?

— Ну, он русский, а сам — как немец!

Пришлось вернуться.

«Немец вроде русского» сидел на камне, закинув ногу на ногу, болтал о чем-то с Наталкой и курил черную сигару. Увидев лейтенанта, он вскочил и приложил руку к лакированному козырьку фуражки:

— Ваше приказание выполнено! Все в порядке!

Серьезное лицо лейтенанта расплылось в улыбке. Он крепко сжал Виноградова в объятиях. Смущенный Егорка стоял в стороне и думал: «Разве тут не обознаешься? Ведь он, Виноградов, что артист: то в бабской кофте явился, а то вон в какого Гитлера вырядился!..»

На Виноградове был новый офицерский мундир с плетеными погонами. В петлице — три цветные орденские ленточки. На ногах — высокие хромовые сапоги.

— Шутки шутками, а свои могли пришибить, — заметил лейтенант, присаживаясь рядом.

— Меня? — удивился Виноградов. — Что вы? Я же ползком, с тыла… А бдительность у нас, прямо скажу, не совсем.

Командир нахмурился: насчет бдительности Виноградов прав, южный подход к скалам почти открыт. Но где взять людей, кого туда поставить? Так мало осталось бойцов…

— Старика, значит, убили?

— Пять человек потеряли, — вздохнул Головеня.

Оба замолчали.

— Да, совсем было забыл, — спохватился Виноградов и вытащил из-за голенища «Правду». — Там с самолета сбрасывали…

Лейтенант схватил газету: он, как и многие, давно уже ничего не читал. Пробежал глазами сводку Совинформбюро, хмуро задумался: немцы у Сталинграда… Подозвал Донцова, велел почитать газету солдатам:

— Пусть знают, как тяжело Родине, — и, помолчав, добавил: — Знаешь, Донцов, будь-ка ты вроде комиссара. Куда тебе теперь с одной рукой?

У Донцова загорелись глаза. Он и сам думал, чем бы заняться: нельзя же с утра до вечера лежать в пещере и смотреть на раненую руку. Окрыленный словами командира, Степан не пошел, а побежал.

— Значит, чуть не пропал? — снова спросил лейтенант у Виноградова.

— Было, — заулыбался тот. — Попал, понимаете, в затруднение. Неприятно, конечно: один остался. А тут их колонна движется. Эх, думаю, неужели я не солдат? Выполз на тропу, и — чап, чап, нагнал колонну, в хвосте пристроился. Сам в ихней форме — чем не «эдельвейс»? Топаю, лишь бы до поворота добраться. Светать начнет — шмыгну в кусты и поминай как звали! Но тут, понимаете, колонна, как на грех, остановилась. Солдаты коней, мулов развьючивают, на землю тюки летят. Присел я и кумекаю: дальше идти мне с ними не сподручно, надо прощаться. Думаю так, а сам запал вставил, связку гранат подготовил. Прощаться так прощаться: размахнулся — и в самую гущу!..

— Постой, а нас все-таки могут обойти?

— Что вы, товарищ лейтенант!

— Мало у нас людей, — еще раз с горечью произнес Головеня. — Послать бы кого за подмогой, может, партизаны где есть в горах. Или такие же, как мы, отставшие. Привести бы сюда…

— А что, я схожу! — с готовностью предложил Виноградов.

— Ты тут нужен: у нас же теперь и минометы есть.

— Верно. А может, Якимовича послать? Парень башковитый.

Час спустя Якимович покинул гарнизон и скоро скрылся в ущелье.

А лейтенант отвел Виноградова в низину, где стояли два трофейных миномета, и тут же назначил его командиром батареи.

Виноградов сразу взялся за дело.

К минометчикам пришел Донцов: его, артиллериста, привлекала военная техника. Минометы хоть и трубы без всяких нарезов, а все-таки сила! Степан начал выспрашивать у Виноградова тонкости минометного дела и тут же, на практике, закреплял их. Через час он уже знал устройство миномета и умел стрелять из него. Это настолько понравилось Донцову, что он даже ночевать остался на батарее.