Земные громы
(Повесть) - Дынин Иван Михайлович - Страница 13

— Штейн зи ауф, — сказал он и выразительно показал, что Грабин должен уступить ему место. И хотя в автобусе было довольно свободно, Василий Гаврилович поднялся и до самого конструкторского бюро стоял в проходе. Лицо горело от стыда. Но никто из немцев не предложил ему сесть, они будто не замечали его.

Придя к себе в рабочую комнату, Грабин застал Горшкова за чертежной доской и сразу же набросился на него:

— Почему не разбудил?

— Так ведь я не слышал, когда ты вернулся, — пояснил Иван, — думал, тебе разрешили прийти в КБ позже. Да ты и не опоздал.

— Лучше бы опоздать, чем так ехать, как я. Ты знаешь, Макс меня заставил стоять всю дорогу.

— А ты сел в автобус?

— Сел.

— Ну, парень, силен. Ты разве не знаешь, что есть специальное указание: наши могут ездить на работу вместе с немцами, но должны стоять в проходе. Потому мы и стараемся не попадать в автобус.

— Да, порядочки…

Этот случай заставил Грабина пристально взглянуть на сотрудников конструкторского бюро. Немцы были во всем на особом положении. Они ходили не в коричневых халатах, как русские, а в белых. Держались надменно. Особенно Фохт, возглавлявший иностранную группу. Высокий, прямой, как доска, он ходил по комнатам, будто командир на парадном смотре. Остановится перед кульманом, но не наклонится, только скосит глаз и не скажет, а словно процедит замечание. Один глаз у него искусственный, но это почти незаметно: в обоих светится одинаковая холодная надменность.

Так же свысока, как на рядовых конструкторов, Фохт смотрит на русского начальника КБ-2 Шнитмана. По своему положению тот должен руководить работой и советских и немецких конструкторов. Но Фохт полностью подавил его своим авторитетом. Дело в том, что Шнитман не был ни артиллеристом, ни конструктором. Работая в торговой организации, он бывал за границей, поэтому кто-то решил, что ему будет легче руководить иностранцами. Но Фохт и его конструкторы с первых дней оценили способности начальника КБ и потому относились к нему иронически, а другие просто его не замечали.

В противоположность Фохту Макс выглядел своим парнем. Он любил поговорить, откровенно критиковал Шнитмана, бросал нелестные реплики в адрес Фохта. Не скрывал он и того, что в первой мировой войне воевал против русских. Пытался даже хвастаться своими подвигами. В доверительном разговоре однажды сообщил Грабину, что состоит в партии национал-социалистов.

Но главное было не во взаимоотношениях, а в самой работе. Немецкие конструкторы занимались делом. Они разрабатывали проекты артиллерийских систем. Русские инженеры были заняты на вспомогательных работах. Чаще всего они помогали копировщикам размножать чертежи. И только в редких случаях Фохт доверял им проектировать отдельные детали, называя это осмысленной деталировкой.

— Чтобы заниматься конструкторской работой, надо выполнить не менее трех тысяч таких заданий, — говорил он.

Сначала Грабин принял его слова как само собой разумеющееся. Да и кто станет оспаривать, что конструктор должен иметь прочные навыки в работе с чертежами. Но вдруг пришла мысль: неужели все немецкие специалисты уже проделали такой объем вспомогательных работ? Ведь для этого требуется около десяти лет. А многим из иностранцев едва перевалило за двадцать. Не с десяти же лет они встали за кульманы. И тем не менее Фохт доверяет им самостоятельную разработку различных узлов и агрегатов. Значит, дело не в опыте, а в том, что Фохт стремится всячески затормозить подготовку советских кадров…

Догадка буквально потрясла Грабина. Он был уверен, что те, кто создавал смешанное конструкторское бюро, заботились прежде всего о том, чтобы оно стало школой для будущих создателей оружия. Внешне все выглядит благополучно. Немцы прислали опытных и знающих специалистов, рядом с ними трудятся наши молодые инженеры. И какую-то пользу от такого общения они, конечно, получают. Но и вред велик. Советские конструкторы стремились уйти из бюро в гражданские организации, их не удовлетворяла роль бессловесных чертежников, они тянулись к самостоятельному творчеству, готовы были создавать что угодно — тракторы, плуги, сеялки, только бы испытать свои возможности.

Надо было что-то делать. Но что? Жаловаться на то, что советские конструкторы вынуждены выполнять вспомогательные работы, бесполезно. Ведь кто-то должен размножать и копировать чертежи, кому-то надо заниматься фохтовской «осмысленной деталировкой». И, конечно, не немцам, более опытным и знающим.

Настораживала, правда, одна деталь. Нередко копировщики скучали без дела, а конструкторы, призванные мыслить масштабно, дерзать и творить, подменяли их. Дело в том, что копировщики организационно были закреплены за каждым отделом. Нагрузка на них распределялась неравномерно. В одном отделе для них работы было много, в другом мало, какое-то время объем копировальных работ возрастал, затем уменьшался.

— А что, если всех копировщиков вывести из состава отделов и объединить? — поделился Грабин своими мыслями с Горшковым.

Иван удивленно пожал плечами:

— Ну, Вася, у тебя и замашки. Не успел прибыть, уже собрался ломать организацию. Зачем тебе это?

— Не мне, а нам.

— Но все молчат.

— А мне молчать нельзя. Я, Иван, член партийного бюро.

Сказал и сам же удивился, как просто найден выход из положения. Раньше он как-то не думал о том, чтобы использовать для решения организационных вопросов партийную организацию. Ведь ни Фохт, ни его подчиненные не имели к ней отношения, а все дела вершили они. Это было ошибкой. КБ-2 — советское учреждение и в нем не могут хозяйничать иностранцы.

Партийное бюро горячо поддержало Грабина. Чувствовалось, что положение с копировщиками беспокоило многих, но все почему-то считали, что менять порядки, установленные Фохтом, нельзя. Ободренный поддержкой, Василий Гаврилович заговорил о положении советских конструкторов в КБ-2. Все притихли. Вопрос оказался сложным. Решено было создать комиссию во главе с Грабиным, которой поручалось сделать подробный анализ деятельности молодых конструкторов.

Итоги просто ошеломили членов комиссии. За два года совместной работы с немцами ни один советский инженер не выполнил самостоятельного конструкторского задания. Лишь в отдельных проектах они перечислялись среди исполнителей, но только на вспомогательных, малозначительных агрегатах и деталях.

Вооружившись данными, Грабин пошел к начальнику КБ-2. Шнитман к этому времени был освобожден от должности. На его место пришел Николай Алексеевич Торбин, выгодно отличавшийся от своего предшественника. Он был хорошим инженером и умелым конструктором.

Выслушав Грабина, Торбин долго расхаживал по кабинету. Василий Гаврилович ждал его решения, но вместо этого Николай Алексеевич сам обратился к нему с вопросом:

— Что будем делать?

Грабин понимал его положение. С Фохтом бороться трудно. Его нельзя ни наказать, ни заставить перестроить свою работу. Он формально выполняет все условия контракта. Любой конфликт с ним может обернуться против начальника КБ.

Хотя в кабинете начальника КБ-2 Грабин не услышал ничего определенного, разговор с Торбиным еще больше убедил его, что нельзя сидеть сложа руки. Он решил действовать. Появилась мысль написать обо всем в газету. Уже подготовил статью, но в последний момент посылать ее в редакцию раздумал. Вопрос весьма узкий, касается отношений с иностранцами, вряд ли статью опубликуют. Решил напечатать материал в стенной газете, которая выпускалась на русском и немецком языках.

Выступление Грабина взбудоражило коллектив. Возле стенгазеты толпились люди в белых и коричневых халатах. Немцы отнеслись к статье с пренебрежением. Русские спорили. Одни горячо поддерживали Грабина, другие не менее горячо осуждали. Обвиняли даже в уклоне, в отсутствии такта. Появился Фохт, скосил единственный глаз, читал долго, застыв среди коридора как изваяние. Отошел молча, по-солдатски печатая шаг.

По тому, как в комнату забегали конструкторы, искоса поглядывая на Грабина, можно было догадаться, что над ним сгущаются тучи. Перед вечером пришел сам Торбин, сообщил: