Избранное. Том 2 - Петраков Николай Яковлевич - Страница 12

Русская рулетка (1998 г.)[11]

Двадцатый век для России – время огромных бессмысленных жертв, погони за несбыточными мечтами. Непрерывная, бесшабашная игра против здравого смысла, против исторической логики, против объективных законов социально-экономического развития. Страна на целое столетие превратилась в гигантскую лабораторию, менялись только экспериментаторы. Но при всей несхожести по социальному происхождению, жизненному опыту, убеждениям их объединяло одно – полное равнодушие к «человеческому материалу», над которым они позволяли себе ставить опыты. Беспрецедентное легковерие россиян, граничащее с полным политическим инфантилизмом, – национальная черта, приведшая в XX в. страну к катастрофе. Эта черта выталкивала на вершины власти совершенно безответственных фанатиков, зашоренных абстрактными построениями, считающих естественным разрешать свои личные комплексы неполноценности путем широкого социального экспериментирования.

Выдающиеся историки М. Геллер и А. Некрич совместно написали трехтомник по истории Советского Союза с 1917 г. до его исчезновения, т. е. охватили весь период, когда большевики правили страной. Меня восхитила глубина и точность названия этого труда – «Утопия у власти»[12].

Большевики выступили как активные строители идеального мира, имея в своем багаже довольно четкие представления о «язвах капитализма» и совершенно смутную картину этого идеального мира. Отсюда и концепция перехода от старого к новому: все должно быть наоборот, «кто был никем, тот станет всем». Если оказался у власти и не знаешь, как ей распорядиться, то самое простое взять на вооружение тактику разрушения: ликвидация частной собственности, буржуазных свобод, аристократии, предпринимателей, интеллигенции, затем кулачества как класса, еще позже врагов народа, «народов-изменников» и т. д. И все это во имя идеалов победы коммунизма в мировом масштабе[13].

Впрочем, массовыми народными жертвами во имя идеалов благоденствия этого самого народа не брезговали на Руси не только коммунисты. Николай II сделал все от него зависящее, чтобы ради идеалов самодержавия, православия и народности разрушить динамично развивающуюся страну с огромным экономическим и интеллектуальным потенциалом, способную при условии демократического развития играть позитивную роль в решении геополитических проблем начала века. Никто объективно не сделал столько для победы большевиков, как последний российский император. И только полное отсутствие юмора у марксистов-ленинцев не позволило им поставить памятник в честь заслуг Николая II перед революцией.

Практика последних лет, опыт постсоветской России свидетельствуют о том, что страна не имеет иммунитета не только против «утопического социализма», но и против «утопического капитализма». Отказ от коммунистических идеалов опять потребовал от населения огромных жертв. Почему жертвы должны быть столь значительными, до сих пор не объяснил никто. Ведь если оставаться в рамках здравого смысла, то следует признать, что снятие с экономики пресса коммунистической идеологии привело к огромному высвобождению ресурсов.

Резко сократились военные расходы, затраты на присутствие российских вооруженных сил в Восточной Европе, странах СНГ и других регионах мира; были заморожены амбициозные инвестиционные проекты, всегда волновавшие коммунистических лидеров; прекратилась помощь развивающимся странам и странам – политическим сателлитам, кардинально уменьшились государственные дотации сельскому хозяйству, угольной промышленности, сведено к минимуму финансирование космических программ, фундаментальной науки. Куда же делись высвободившиеся средства? Почему они не пошли на смягчение тяжести переходного периода для наиболее экономически уязвимых слоев населения? Да прежде всего потому, что о создании компенсационных механизмов, социальных амортизаторов никто из молодых экспериментаторов и не думал. Высокие цели заслоняли проблемы смягчения тягот подопытных граждан. Скорее наоборот, они гордились жесткостью (жестокостью) реформ, и не было большего оскорбления, как обвинение в отходе от жесткой линии. Идеалы бездефицитного бюджета сменили идеалы коммунизма.

Так весь двадцатый век Россию захлестывают утопии. И цена утопическим идеям (из которых ни одна не реализовалась в провозглашенном виде) огромна.

Измерение потерь – задача, не имеющая однозначного решения. В этой области существует много методик. Интегральные потери обычно пытаются оценить в денежных единицах. Однако здесь многое зависит от того, какие коэффициенты (цены) устанавливает тот или иной исследователь для каждого вида потерь. А они, как правило, мало или вообще несопоставимы друг с другом – скажем, экологические нарушения, моральный ущерб (социально-психологические деформации), интеллектуальный потенциал отдельных групп в различных социально-экономических ситуациях и т. д.

Кроме того, все реформаторы и их эпигоны в один голос твердят одну и ту же банальность: «История не знает сослагательного наклонения». Опровергать эту истину бессмысленно, пока не будет изобретена машина времени. Здесь уместно напомнить один журналистский штамп. Корреспондент спрашивает широко известного, но, к сожалению, старого человека: «Если бы вам дали второй раз прожить всю жизнь, какой бы вы путь выбрали?» В подавляющем числе случаев старец (старуха) отвечает: «Конечно, я прожил бы и вторую жизнь, как первую». Ответ верен и для мудреца, и для глупца. Мудрец понимает, что прожито то, что прожито, и время для него не имеет обратного движения. Глупец выпячивает грудь колесом и объясняет: все, что он делал в своей жизни, ставшей историей, было единственно правильным.

Так будем же выше этого житейского трюизма. Да, историю общества, страны нельзя повернуть вспять. Но это не значит, что следует игнорировать любые попытки в историческом аспекте рассмотреть альтернативные варианты общественного развития. Такой подход выхолащивает суть научного взгляда на мир, сводит науку к сухой фиксации фактов, к бухгалтерскому учету свершившихся событий. История стран, народов, культуры и искусства, безусловно, фиксирует и изучает уже случившееся. Но то, что стало историей, когда-то было настоящим и будущим. Поэтому специально для снобов не будем называть исследования исторических альтернатив и их последствий «историей», а взамен признаем, что крайне важно анализировать последствия тех или иных «исторических» решений в сопоставлении с альтернативными возможностями реализации других вариантов развития и, соответственно, наступления других событий. История ничему не учит только исторических детерминистов. Все должны знать цену своей истории. Особенно в России, где каждый исторический поворот имеет авторское клеймо, идеологическое обоснование и демагогический антураж. И каждый сегодняшний политический деятель завтра станет историей. Но он не должен сегодня или спустя некоторое время изображать себя слепым орудием кем-то выдуманного «исторического процесса», а должен отдавать отчет, что является активным его созидателем. Личная ответственность за историю сродни личной ответственности за исполнение преступных приказов.

Именно с этих позиций следует рассматривать любые оценки потерь, понесенных Россией в результате политических, социально-экономических, военных потрясений. Аптекарская точность здесь не только невозможна, но и неуместна. И чтобы не спорить о сопоставимости критериев измерения ущерба в различных сегментах общественной жизни, возьмем только один параметр (наверное, самый существенный с гуманистической точки зрения) – численность населения.