Я мисс, и мне плевать (СИ) - Секирина Мария - Страница 2

Юность. Ставший обветшалым календарь все также раскрыт на последнем зимнем месяце, но от зимы остался лишь одинокий белый островок снега в углу сада, который уже почти истаял, как и девять раз до этого. Последний год обучения в пансионе подходит к концу.

Таким коротким был бы мой рассказ о жизни до того не по-зимнему весеннего дня, веди я свою страницу в книге судеб. Спустя год мне вновь довелось посмотреть из того окна на подтаивавший снег, и вот, что я поняла: снег каждый год был другим, но оставался тем же. Как и я, каждый год была другой, но оставалась той же. Однако теперь на снег смотрел другой человек, который по какой-то причине завладел чужими воспоминаниями.

Мой отец, бывший младшим магистром в ордене Желтого света, мог позволить себе отдать меня в пансион мадам Жижинды, где девочек обучали по их склонностям и способностям.  Самым любимым моим занятием были уроки вдохновения. На них мы собирались в небольшой гостиной, все убранство которой было выверено в светлых тонах. Стены были обиты светло-зеленым сукном, под ногами лежал светло-коричневый пушистый ковер, шторы, обрамлявшие окно струились тяжелым светло-желтым бархатом.

Расположиться можно было на любом из кованых медных кресел, с мягкой подкладкой на сиденье и спинке. Подлокотники их были украшены распустившимися медными розами, каждая из которых навечно застыла в своем великолепии. Прислоненный к стене в той гостиной стоял диван, похожий на стулья во всем, кроме своей ширины. Помнится, мы уговорили нашу учительницы, мадам Линоху принести туда множество маленьких подушек, чтобы была возможность садиться прямо на пол.

Мадам Линоха занималась тем, что заранее подбирала легенды, рассказывала, которые ученицы по очереди зачитывали вслух. Больше всего мне запомнился день, когда очередь читать выпала мне.

- Давным-давно, в далеком краю жила-была прекрасная мисс, - начала я дрожащим от волнения голосом. - Пред ее очи, цвета темной крови, - на этих словах я запнулась и взглянула на подругу. Она заинтересованно блестела кроваво-красными глазами. В наших краях такой цвет был редким.

- Пред ее очи, цвета темной крови приходили склониться многие знатные мужи. Высокие, статные и нередко прекрасные, они воспевали ее красоту в песнях. Но каждый из них уходил ни с чем. Однако неудачи предшественников не отвращали других, наслушавшихся рассказов о прекрасной мисс, от попытки поискать счастья, - от этих слов мне стало немного грустно. К тому времени я уже достаточно наслушалась насмешек над своей необычной внешностью и была непоколебима в своей уверенности, что мне никогда не услышать, как знатный мсье складывает песню, с желанием воспеть мою красоту.

- Так продолжалось до тех пор, пока однажды в те края не забрел хромой, ослепший на один глаз уродливый карлик. Он и не думал набиваться прекрасной мисс в мужья, только попросил воды, чтобы напиться. Но девушка пригласила его в дом, накормила, напоила и предложила ночлег. На такую щедрость странник не мог и рассчитывать, потому с радостью согласился. Наутро его нашли мертвым и обескровленным в сточной канаве, - воображение живо нарисовало картину, вплоть до подтеков грязи на белой, как мел коже. - Но стражники, пришедшие заковать преступницу, тоже были найдены мертвыми и обескровленными. Под покровом ночи соседи подперли ее дом и подожгли, - я будто слышала треск, с каким занимался огонь и пронзительный крик, который возвещал, что пламя добралось и до жившей там девушки. - Певчие птицы подхватили ее крики, и вместо трелей стали издавать только их. Никто не мог выдержать такие песни дольше нескольких дней, и все кто жил в тех краях уехали. Больше в тех краях никто не селился.

Захлопнув книгу, я еще долго пыталась унять дрожь в руках. Позже мы обсуждали это с Мелисандрой.

- Книга, в которой была эта легенда, называлась «Сказание о суккубах». Надеюсь, они не существуют, даже если когда-то существовали,  - я прихлебывала ароматный ромашковый чай, стараясь унять свое воображение.

- Глупости все это, - подруга беззаботно махнула рукой. – Мама рассказывала мне про этих существ. Все, что они умели, так это обольщать. Кровью они не питались, пили скорее всего чай, как вот мы сейчас.

Успокоившись тогда, я больше не поднимала эту тему.

Десять лет, проведенные в пансионе, пролетели, словно один миг. Перебирая то, что осталась от такого долгого срока, я могла бы отыскать многое. Самым ценным, среди этого всего были, пожалуй, обретенная дружба и сгладившееся отношение к себе и своей самости. Также весьма полезным можно считать обретенное умение шить, вышивать и создавать уникальные наряды, которые, постепенно накапливаясь, заполнили мой шкаф почти битком. Все это помогало отвлечься от потери близкого человека, и рана, оставшаяся в моем сердце после смерти отца, понемногу затягивалась.

После выпуска я планировала устроиться в небольшую мастерскую по пошиву одежды, находившуюся неподалеку от пансиона. Гарантией мне служило приглашение, присланное оттуда после моего участия в конкурсе по созданию дорожных костюмов. Этот конкурс проводили среди начинающих мастеров по всей столице, и я просто не могла в нем не поучаствовать. Заданием было создать новую практичную модель женского дорожного костюма, взамен давно устаревшей. К моменту проведения длинные юбки постепенно заменялись, но единого стандарта их изготовления не было, потому как каждый мастер, привнося в заказ что-то свое, все же не думал об улучшении такого костюма в целом, а лишь исполнял предпочтения заказчика.

Хозяйкой мастерской была милая улыбчивая женщина, по возрасту схожая с нашей директрисой. На этом, однако, их сходство заканчивалось. Мадам Мирца, хоть и говорила быстро, не создавала ощущение того, что хочет отделаться от собеседника поскорее. Такая скорость речи скорее проистекала из-за того, что в ее голове теснилось огромное множество мыслей, которые хором требовали быть высказанными.

Стоило хозяйке мастерской заговорить, как ее руки начинали жить отдельной жизнью и активно сопровождать сказанные слова. Когда она обещала мне выделить комнату при мастерской, ее правая ладонь указала на меня, при этом левая, как бы копируя ее позу, смотрела немного в бок. Оттого складывалось впечатление, что руки хотят сказать: «Что, мол, такого? Жилье не проблема».

Мадам Мирца даже сводила меня посмотреть, в каком состоянии находится комната, чтобы я могла оценить ее предложение собственными глазами. Предложенное помещение располагалось на первом этаже и выглядело достаточно уютно, хоть уступало по размеру моей комнате в пансионе. Чья-то уверенная рука изобразила на побеленных стенах загадочное переплетение узоров, в которых угадывались животные, люди и деревья. Небольшое окно выходило на оживленную улицу и впускало достаточно света, но при желании можно было задернуть его плотными серыми шторами. Прямо под окном стоял простой деревянный стол, который выглядел таким тяжелым, что не возникало никаких сомнений, что возникни у меня страсть к перестановкам, сдвинуть его не выйдет. Между столом и стеной была втиснута кровать с мягкой периной. Довершал обстановку низенький табурет, скромно спрятавшийся за дверью.

Несмотря на все это я надеялась вскоре отыскать уютную съемную квартирку неподалеку и съехать, не обременяя добрую женщину своим присутствием дольше необходимого. Возможно, позднее я бы стала собирать библиотеку книг, которые мне понравились, но то были лишь надежды.

Были у меня и мечты, которые я опасалась лишний раз бередить. Ведь для того, чтобы открыть свою мастерскую, которая будет задавать столичную моду, необходимо было долго и много трудиться. Излишние же думы на этот счет создавали ложное ощущение того, что свершение задуманного неизбежно. А то, что неизбежно, ниспослано судьбой, а значит и делать ничего не надо, раз все получится само собой.

Оттого я предпочитала думать, что единственным, что точно случится, будет ночь снятия печати – Вирипурия. В нашем мире все рождаются с печатью, которая перекрывает связь с магическими потоками.