Банда Кольки-куна - Свечин Николай - Страница 7

Алексей Николаевич ответил и за себя, и за Гартинга:

– Да мы так уже сделали. Во-первых, в Одесское ГЖУ[24] отправлена телеграмма: взять под наблюдение тех, кто еще не разбежался. Во-вторых, моряками будет заниматься Морской штаб, это тоже не по нашей части. Нам остаются сухопутные нижние чины, из которых поляков около сорока человек. Не так уж и много. Беда в том, что призваны они из самых разных местностей, от Варшавы до Тифлиса.

– Чтобы проверить панов, надо их сначала найти, – заговорил Герасимов. – И как мы будем их искать?

– Высочайшим приказом вернувшиеся из плена нижние чины, оборонявшие Порт-Артур, уволены в запас. Дослуживать остаток срочной службы им уже не придется. Также этим людям полагается жалование за месяцы, проведенные в плену. Вот на него и будем их ловить. За деньгами явится каждый, будьте уверены. Явится по месту призыва. Нам сейчас нужно найти тех русских солдат, которые жили в одном лагере с поляками. И допросить их насчет поведения последних: были ли подозрительные отлучки, непатриотичные высказывания, заискивания перед японцами…

Предложение сыщика решило спор. Четыре десятка поляков были поделены. Герасимов взял себе тех, кто призывался из Петербурга и губернии. Лавров обязался помочь ему с проверкой. Особому отделу в лице Гартинга поручили панов, проживающих в Привислинском крае, – половину от общего списка. А Лыков забрал остальных, кто призывался из прочих местностей империи. В итоге в его ведении оказалось семь человек. Коллежский советник поручил технические вопросы своему помощнику Азвестопуло, а сам занялся координацией.

Однако хитроумный грек уже вечером предстал перед начальством и заявил, что метод Лыкова ошибочен.

– Какая разница, кто где призывался? Это позволит только отыскать человека. А проверять его надо по другому принципу: кто в каком лагере сидел. Нам нужны тамбовцы, нижегородцы, рязанцы – те русские, которые жили бок о бок с поляками. А объединяет их именно местопребывание.

Сергей был прав, и Лыков сразу признал это. В самом деле, изменников можно выявить только путем опроса русских пленных. Найти тех из них, кто наблюдательнее, и долго-долго трясти. Алексей Николаевич поразмыслил и взялся за то, с чего и надо было начинать, – за изучение японских лагерей.

Для этого ему пришлось снова увидеться с Таубе. Сколько наших попало в плен? Где они сидели? По каким принципам японцы отпустили триста невольников? Ясно, что это сделали нарочно, чтобы спрятать среди них нескольких шпионов. Но ведь есть какое-то официальное объяснение, почему из множества людей отобрали именно этих для возвращения на родину.

Таубе сидел в преподавательской комнате академии и хмуро листал какой-то учебник. Лыков увел его в курилку и задал интересовавшие его вопросы. Виктор Рейнгольдович еще больше набычился.

– Ты чего такой? – почувствовал неладное сыщик.

– А ты еще не знаешь?

– Что случилось?

– Это пока неофициально, но скоро объявят, – генерал-майор говорил натужно, словно ворочал камни. – Эскадра Рожественского… Словом, ее больше нет.

Лыков так и сел, сердце его сжалось.

– Что значит нет? Их разбили?

– Разбили – это мягко сказано. Никогда прежде Россия не испытывала такого позора. До сих пор японцы гоняли нас на суше. Теперь еще и на море. Стыд и горе всем нам…

И Таубе рассказал жуткие новости. Японцы сообщили в международные телеграфные агентства предварительные итоги сражения между флотами, произошедшего вчера в Цусимском проливе. Вторая Тихоокеанская эскадра полностью рассеяна и большей частью разгромлена. Вице-адмирал Рожественский в бессознательном состоянии, после тяжелого ранения, захвачен в плен. Уничтожено двадцать русских боевых кораблей, а японцы потеряли всего два или три миноносца. Самое страшное – часть наших кораблей (отряд контр-адмирала Небогатова) сдалась японскому флоту! Невиданный доселе случай, если не считать давней истории с фрегатом «Рафаил»[25]. Количество пленных и погибших русских моряков еще непонятно, но счет идет на тысячи…

После таких новостей разговор между друзьями долго не ладился. Но времени терять было нельзя: шпионы где-то в России и уже начали свою деятельность. Переменят паспорта, и ищи их тогда… Алексей Николаевич спросил генерала: что творится с русскими в японском плену? Есть ли у Военного министерства сведения оттуда?

Таубе, бледный и потерянный, нехотя ответил:

– Прямых сведений, конечно, нет. Мы получаем кое-что от французов. Посольство Франции в Японии выступает посредником в общении двух держав, в том числе по вопросу пленных. В России, как ты знаешь, этим занимается Центральное справочное бюро профессора Мартенса. Известно, что сейчас японцы удерживают около семидесяти тысяч наших. Из них самый большой приход был после падения Порт-Артура – тогда сдалось сорок четыре тысячи человек. Еще двадцать одна тысяча попалась под Мукденом. Вот считай…

– Офицеров среди них много?

– Больше тысячи. Да что офицеры! Сдались десять генералов! А теперь еще и два адмирала в придачу[26].

– Где и как содержатся наши пленные?

– В специальных лагерях. Есть лагерь Нарасино в окрестностях Токио, есть Мацуяма на острове Сикоку. Сейчас через Красный Крест удалось наладить связь с несчастными. Они получают письма, посылки и небольшое содержание. Нижние чины, к примеру, по пол-иены в месяц – это неплохие для тех условий деньги. Могут что-то купить, приодеться. В лагерях евреи наладили торговлю…

– Евреи из пленных? – поразился Лыков.

– Из кого же еще? Конечно. Нация предприимчивая, они и там не растерялись. Солдатики что-то производят кустарным способом, продают местному населению. В лагерях есть лавки, работает рынок. В Нарасино люди сами построили православный храм, костел, синагогу, мечеть и протестантский моленный дом. Живут как-то… По доходящим до нас сведениям, начальство старается избегать жестокостей. Японцы хотят выглядеть перед мировыми державами ровней и потому зверств, как это было, например, с пленными китайцами, не допускают. Но тем не менее в том же Нарасино отмечено два бунта, и при их усмирении некоторые пленные пострадали.

– Ты встречался с капитаном Шихлинским?

– Да, сегодня, – подтвердил Таубе. – Взял у него, как у начальника эшелона, копию списков. Заодно предупредил, чтобы забыл на веки вечные того немца из Цинтау, который вручил ему конверт.

– Правда хороший человек Али Ага? – воскликнул коллежский советник.

Барон скупо улыбнулся и согласился:

– Хороший. Побольше бы таких, и японцы бегали бы от нас, а не мы от них. Капитаны-то у нас лучшие в мире. И полковники есть приличные. Вот с генералами беда…

Лыков насупился. Таубе сам генерал, а говорит такое. Но ведь он участвовал в боях, видел все своими глазами. Алексей Николаевич несколько раз пытался расспросить друга, как там было, в Маньчжурии. Но тот отвечал неохотно и в конце концов попросил отложить любопытство. Сказал: вот пройдет время, я успокоюсь и тогда поговорим. А пока болит, не лезь.

– Ты смотрел списки Шихлинского? – вернулся к главной теме сыщик. – Заметил особенность?

Виктор Рейнгольдович кивнул:

– Конечно. Японцы отпустили из плена лишь артурцев. Понятно, почему: только они освобождены указом государя от дальнейшего прохождения службы. Генеральному штабу противника надо, чтобы его агенты вернулись в губернии и осели там. А потом начали подрывную работу.

– Мы в Департаменте полиции сделали такой же вывод. Я нашел нескольких нижних чинов Пятого Восточно-Сибирского стрелкового полка. Они попали в плен не в Порт-Артуре, а раньше. Когда обороняли какой-то… – Лыков справился по бумажке, – Цзиньжоуский перешеек. Мы с Азвестопуло пока расспрашиваем их подробно о поляках: как те держались в плену, не отлучались ли надолго из лагеря. Но солдаты раз за разом возвращаются к тому сражению. Очень они обижены на командование, а за что – не пойму. Расскажи, что там было?