Осторожный убийца - Чейз Джеймс Хедли - Страница 5

• Предыдущая
• 5/45
• Следующая

— Я бы дал за нее двести тысяч лир. Симона приподнялась на кушетке и завизжала, оскалив белые зубы.

— Дурак! Она не стоит и ста тысяч! Ты с ума сошел?

Торрчи улыбнулся ей:

— Синьор Дэвид — мой хороший друг. Я не обманываю друзей. Настоящая цена — двести тысяч.

— Глупый баран! — рассердилась Симона. — Кто ее у тебя купит? Дай ему девяносто пять тысяч, если не хочешь разориться из-за своих друзей, и хватит.

— Не обращайте внимания, синьор Дэвид, она так говорит от своего дурного характера, — мягко пояснил Торрчи и, взяв в руки брошь, продолжал ее рассматривать, — на самом деле Симона вас очень любит. Не обращайте внимания. Я куплю брошь за двести тысяч лир.

Это означало, что брошь стоила по меньшей мере триста, может быть, даже четыреста тысяч!

Дрожащей рукой я взял брошь и сжал ее в кулаке.

— Синьора сама отдала вам брошь? — спросил Торрчи, пристально глядя мне в лицо.

— Нет, она забыла ее на столике, где мы обедали.

— Я знаю женщин, синьор Дэвид. Женщины не забывают таких вещей. Она подарила ее вам! У меня будут деньги сегодня в четыре часа.

— Можно купить на эти деньги паспорт? — спросил я.

Торрчи огорченно покачал головой:

— Думаю, нет, — паспорт стоит дороже чем двести тысяч, синьор Дэвид.

— Да. — Я допил виски, поставил стакан и поднялся. — Не можете ли вы одолжить мне пятьсот лир, Торрчи?

— Вы передумали продавать ее?

— Я еще не решил.

— Я даю двести тридцать тысяч. Это мое последнее предложение.

— Я уже сказал, я подумаю на этот счет. А сейчас мне нужно пятьсот лир.

Торрчи достал толстую пачку банкнотов.

— Возьмите больше. Возьмите пять тысяч. Берите.

— Пятисот достаточно.

Он пожал полными плечами и кинул пятисотенную купюру через стол.

— Если кто-нибудь предложил вам за брошь больше, чем я, пожалуйста, дайте мне знать. Предоставьте мне, так сказать, право первого выбора.

— Хорошо, — сказал я, убирая в карман и брошь, и купюру.

— Сумасшедший, дурак, обезьяна, — завизжала Симона, — ты же разоришь нас!

Провожая меня к дверям, Торрчи, перекрывая вопли Симоны, сказал:

— Она бесится потому, что хочет, чтобы я купил ей новую шляпку! У нее уже двадцать шесть шляпок, зачем ей еще одна?

— Вот уж не знаю. — Я пожал ему руку. — Я не очень-то хорошо разбираюсь в женщинах. Торрчи хитро подмигнул мне:

— Но при этом всегда получаете то, что хотите, а?

— Не всегда. — Я спустился по лестнице и вышел на залитую солнцем площадь.

Четыре мухи бесцельно бродили по потолку, а затем стали летать, с раздраженным жужжанием кружась по комнате. Затем снова устроились на потолке. Я валялся на постели и наблюдал за ними. Моя комната находилась в цокольном этаже огромного дома с меблированными комнатами позади оперного театра «Ла Скала». В самые жаркие дни в[Ла Скала» открывались все вентиляционные отверстия, и я отчетливо мог слышать музыку и пение. Таким образом бесплатно прослушивал целые оперы. К сожалению, все очень зависело от того, в какую сторону дул ветер. Иногда он менял свое направление прямо после спектакля.

Моя комната — небольшая, но в ней было одно достоинство — она была чистой. Именно поэтому я и снял ее; меблировка скудная и бедная, а обои такого неопределенного цвета, что смотреть на них без раздражения было невозможно.

В комнате находились кровать, кресло, умывальник, лоскутный коврик и на стене, напротив кровати, очень плохая репродукция боттичеллиевской «Весны».

В нише возле окна стоял стол, и на нем валялись блокнот и кожаная папка с рукописью книги, над которой я работал уже четыре года. Под столом лежали купленные за это время книги по искусству, большая часть которых стоила вполне приличных денег.

На деньги Торрчи я купил пачку сигарет, булку, салями и бутылку розового вина. Я уже поел и теперь курил, изредка делая глоток вина.

Был вечер, двадцать семь минут девятого. После ухода от Торрчи я долго бесцельно бродил по улицам, занятый своими мыслями, но так и не пришел ни к какому решению и вернулся в свою комнату. Меня мучили сомнения: оставить бриллиантовую брошь у себя или вернуть хозяйке. Конечно же то, что она оставила брошь на столике, было всего лишь случайностью, и ничем больше, она же достаточно ясно высказалась. Конечно, если бы мне удалось продать брошь за ту сумму, на которую можно было купить паспорт, я, скорее всего, поддался бы искушению и продал ее Торрчи. Но все равно соблазн велик. Если она и не стоит столько, чтобы я купил паспорт, на двести тридцать тысяч лир я мог бы купить новую одежду и еще полгода жить безбедно, не работая. Что же мне делать?!

Когда я говорил Лауре Фанчини, что меня не волнует получение вида на жительство в Италии, я лгал. Я не обращался в официальные инстанции, потому что меня разыскивала и итальянская и американская полиция из-за убийства, свидетелем которого я оказался, случившегося в самом конце войны, шесть лет назад.

Таким образом, двести тридцать тысяч лир, которые мне предлагал Торрчи, были большим искушением. Они не позволили бы мне купить паспорт, но дали бы душевный покой, комфорт и возможность продолжить работу над книгой. И все же я ничего не мог поделать с собой, меня волновал вопрос: почему Лаура оставила брошь? Пожалела ли она меня, и это была своего рода завуалированная милостыня, и оставила ее, чтобы я ее продал, или она оставила брошь на столе, тем самым давая повод к новой встрече?

Я курил, тупо смотрел в потолок, совершенно изнемогая от трудных размышлений, но так и не решил, как же мне поступить. Зачем мне продавать брошь? Ну, куплю я на вырученные деньги костюм, буду писать книгу, но жил же я до сих пор и не опускался до того, чтобы заниматься воровством или брать деньги у женщин. Моя гордость будет уязвлена! Но хотел ли я увидеть Лауру? Лежа в жаркой, душной комнате, я вызвал в воображении ее образ таким, каким видел в последний раз; в дверном проеме, залитую солнечным светом. И внезапно понял, что я не просто хочу видеть, я хочу эту женщину. Меня больше не сдерживало то, что ее муж искалечен и умирает. Какой же я нес бред в траттории, когда говорил о стрельбе по сидящим птицам! Да, уже тогда у меня «крыша поехала». Сейчас я думал иначе. Он обладал ею целый год, а теперь и он, и она испытывают одни только мучения, и поэтому я уже не считал, что то, что у него возьму я, будет преступлением против совести. Правда, ее муж мог не согласиться с моими рассуждениями. Но мне было наплевать на его мнение. Я решительно поднялся.

Простейший способ дать ответы на все вопросы — проявить решительность. Пусть решение примет она. Она предоставляла мне благоприятнейший случай поймать ее, а я ушел от этого. Теперь пришла моя очередь дать ей возможность поймать меня, и если она откажется, то и я со спокойной совестью выкину ее из своего сердца. Но право выбора я предоставлю ей! По пути к телефону я, перелистав справочник, нашел номер телефона виллы Лаго-Маджоре, она значилась под именем Бруно Фанчини.

Лаура подняла трубку сразу, словно сидела возле телефона.

— Кто это? — спросила она тихо. Я попытался представить себе комнату, где она сейчас сидит. И где сейчас ее безмолвный муж?

— Это Дэвид, — ответил я так же тихо, словно опасался, что нас подслушивают.

— Вот так сюрприз! Как вы узнали мой номер телефона?

— У меня ваша брошь.

— Что?

— Ваша бриллиантовая брошь у меня.

— Не может быть! Брошь лежит в моей сумочке.

Я немного приоткрыл дверь телефонной кабинки: нечем было дышать!

— Вы забыли ее на столике. Я обнаружил ее только после вашего ухода.

— Это ужасно!

— Что мне делать? Я могу отправить ее по почте, могу доставить вам домой. Как скажете.

Наступила длинная пауза. Я слышал ее дыхание.

— Хэлло, вы куда-то пропали! — позвал я.

— Нет, нет, я немного задумалась. Можете вы кое-что для меня сделать?

— Что?

— Приложите на минутку телефонную трубку к сердцу.

• Предыдущая
• 5/45
• Следующая