Смерть цвета бейсик - Прост Александр - Страница 15

Хлопали дверцы, раздавались голоса и смех. Отдельных слов было не разобрать, но меньше всего это напоминало разговор безжалостных убийц. Так звучат разгоряченные школьники после получившейся спортивной игры, вспоминая удавшиеся броски и передачи.

Хрустнул ключ. Силуэт в проеме показался Айвену одетым в форму и даже обрадовал на нелепую долю секунды. Вспыхнул, ослепляя, свет. Прозвучала негромкая фраза, определенно на русском, и тут же грохнул многоголосый хор жеребячьего хохота.

На склад неторопливо зашло человек двадцать. Большая часть была ряжена полицейскими, шестеро-семеро, включая бритого в наколках, одеты в строгие костюмы, под киношных агентов. Почти все походили на славян, но двое или трое были азиатского типа, татары, наверно, или какие-нибудь туркмены, был даже один негр, одетый полицейским. Кроме негра, выделялся немолодой мужчина, походивший на первого брюнета, только грузный, лет на двадцать старше, с растрепанными седыми кудрями и наполовину седой бородой. В отличие от остальных, бородач был в терморегулируемом спортивном костюме, переливающимся всеми цветами радуги. Большой китайский концерн производил и навязчиво рекламировал этот новый материал технологическим прорывом. Даже на распродажах такие костюмы стоили тысяч десять-двенадцать.

Террористы молча выстроились полукругом, разглядывая Айвена, как казалось, с дружелюбным интересом.

— Это Бульдог его так отмудохал? — негр кивнул на Айвена, тронув нос пальцем. Говорил он с чистейшим выговором скверных кварталов.

Никто не ответил, может быть, не поняв. Молодой брюнет вернулся из каморки, неся складной стул. Проходя мимо Айвена, он пнул доску, заскрежетавшую гвоздем по бетону. Доска отлетела недалеко, футов, может, на десять, но с тем же успехом она могла улететь на Луну. Аккуратно разложив стул, брюнет хлопнул ближнего соседа и качнул головой к двери. Мужчины молча двинулись на улицу, оставляя его с седым, так деликатные люди помогают разругавшимся близким уединиться для примирения.

Мужчина поерзал, устраиваясь на стуле, огляделся и поставил сумку роскошной французской марки прямо на пол. Если сумка не подделка, то обошлась в кучу денег. Полминуты помолчав, он заговорил:

— Не так тебя представлял. Не ожидал, что ты окажешься совсем ребенком. У меня сын был старше, — произношение было безупречным, даже с легким английским акцентом.

— Был? Он умер? — Айвену необходимо было наладить контакт, сделаться для мужчины живым человеком.

— Умер? Ну нет. Ты его убил. Дочку еще… Бобер, — он усмехнулся, — тебя ведь Айвеном зовут? Я, кстати, Умар. Помнишь, из пушки свадьбу расстрелял?

— Послушайте, — Айвену стало жарко, — это был несчастный случай…

— Несчастный случай? Ну, тогда никаких претензий, все в порядке. Извини, что побеспокоили.

Они помолчали. За неплотно прикрытой дверью раздавались приглушенные голоса, ощутимо потянуло табаком, снова хохотнули.

— Поймите, я ничего не понимал и не решал. У меня был только второй выход на боевые, — бессмысленно врал Айвен, выход, на самом деле, был шестым, — все что я делал, это ждал координаты и команду на открытие огня. Когда вы… ваши начали стрелять, наша летка… дрон-разведчик…

— Позывной Сметана?

— Да… он решил, что по нему, дал координаты, а офицер…

— Краб?

— Да… он подтвердил приказ на ведение огня.

— Удивительная глупость, правда? Взять и расстрелять свадьбу. Не знаю, тысячную, наверно. Что ж вы не учитесь-то ничему?

— Мы просто не были… Нас не готовили. Мы слышали, конечно, что на юге так справляют, но не знали, что на севере тоже может быть…

— И теперь, когда ты все так славно объяснил, мы должны забыть это досадное недоразумение?

— У вас великолепный английский, — Айвен пытался нащупать человеческий контакт.

— Да, учился тут у вас в университете, да и в школе… немного. Больше в Англии. Кстати, в бейсбол играл, не за главную, конечно, команду, но на неплохом уровне. У нас, знаешь, с бейсболом и до войны было не очень… Сам играешь?

Айвен качнул головой, сначала отрицательно, а потом положительно.

— Послушайте, — говорить было тяжело, рот все время наполнялся кровью с зубной крошкой, Айвен сплюнул, — послушайте, это же не метод, так ведь ничего не исправишь.

— Конечно, не исправишь. Ничего уже не исправишь.

— Так зачем же вам это? Вы культурный, образованный человек, вы прекрасно понимаете, как…

— В смысле, белому сагибу не годится вести себя как немытому чурке? Даже если он выглядит как немытый чурка? Я, кстати, не всегда был таким. Всю жизнь одевался, боролся с весом и бегал по утрам. Но последнее время как-то потерял интерес. Жру что попало, килограмм, наверно, двадцать нажрал. В старые костюмы не влезаю, вот, вернулся к корням, — он ткнул пальцем в переливчатую ткань. — Понимаю, что выгляжу жлобом, но мне как-то насрать. Удобно.

— Кровная месть. Вендетта… Какая уж там кровная месть. Вот мой отец любил порассуждать о таких делах. Что может простить мужчина и чего не может простить мужчина, что подобает мужчине и что не подобает мужчине. Но это слова. Когда нужно, отец был одним из братьев Чичей, а когда не нужно, респектабельным бизнесменом. Джигита и горца в нем было не больше твоего. Ловкий был человек и оборотистый.

— Вот мои дяди, его старшие братья, кажется, действительно были такими. Их убили. — Он улыбнулся, точнее, обозначил улыбку, приподняв кончики губ. — Давно, я ребенком еще был. Так что вы ни при чем. Кто знает, почему? Я думаю, именно, думаю, окончательной правды выяснить не удалось, для них обещания, месть, обида значили больше денег. Времена изменились, такие стали мешать… А может, я все придумываю, они ведь были бандиты, разбойники, могли просто положить глаз не на тот кусок. Кто знает?

— Отец всю жизнь как бы намекал, что он из братьев Чичей, тех самых Чичей. Люди побаивались, но на самом деле он близко не подходил ни к чему такому. Умный был человек, хотя и трусоват. В самые горячие времена его отослали учиться в Австрию. До сих пор не понимаю, почему в Австрию? В общем, даже в нем мало было от горца, он в местах-то наших с детства не бывал.

— Там ведь опять селятся?

— Не у нас. У нас еще лет двадцать ждать. На конгрессе, правда, каждый год болтают о программе дезактивации. Может, когда и расчистят клочок-другой. Устроят горнолыжный курорт с ряжеными в черкесках с газырями…

— С чем?

— Неважно. Папахи будут продавать. Сувениры. Какая разница? Такая же показуха, как стрельба на свадьбах и отцовская брутальность. Во мне, не говоря о детях, больше американца, чем горца, и русского, чем американца. Жаль только никому этого не докажешь.

— Куришь? — Умар вытащил пачку.

— Эээ… Да.

Умар аккуратно вставил ему в рот сигарету и зарылся в сумке. Айвен ждал роскошную зажигалку тяжелого метала, но тот достал грошовый штампованный пластик.

— Я чего-то тоже начал. Лет двадцать не курил, — он чиркнул, давая прикурить, — курево, скажу я тебе, совершенно невменяемо у вас стоит.

— А чего с собой не привезли? — самое важное было не закашляться.

— Забыл. Привычки нет. Знаешь, что обидно? Я ведь не хотел этой свадьбы. Не хотел привозить детей обратно. Салман, папа жениха, настоял. Он дурак и всегда был дураком, хоть и умный человек. Не понимает, что стоит вам уйти, и нас порвут. Рассчитывал опять договориться. Может, и теперь рассчитывает. Давно не виделись, его после вашего недоразумения до сих пор по кускам собирают, то на Кубе, то в Израиле. Он депутат, дядя там… тоже, ну, и мальчик, конечно… неловко играть свадьбу заграницей… боялись, в сеть попадет. Добоялись.

— Я давно собирался уехать, все продать и уехать. Понятно же, чем дело кончится. Но всегда казалось, пусть в следующем году, почему сейчас? Я ведь уважаемый человек… Был. Строительные подряды, банк, камень, много чего. Ваши предпочитают с нашими вести дела. Тоже, наверно, в папахи верят и черкески. Кто я тут? Так, чурка с бабками. Всегда считался в семье умником, а оказался баран. Брат давно в Карачи живет, сестра в Австралии. Нельзя, нельзя было привозить своих…