Четвертый с Фринагара. Ад во мне. Дело вкуса. Пропавший Ромни. Охота за сокровищем. - Куин (Квин) Эллери - Страница 58

— Ну вот, — невинно заметил Брендон, — все это доказывает, как легко можно впасть в заблуждение. Если бы я не услышал мнение знатока лорда Питера — ведь никто не может спутать монтраше с сотерном, если решается называть себя Уимзи, — я сказал бы, что это не монтраше-старшее, а шевалье-монтраше того же урожая, которое чуточку слаще. Но, несомненно, как сказал милорд, из-за того, что мы пили его с супом, оно мне показалось немного слаще, чем на самом деле.

Граф бросил на него быстрый взгляд, но ничего не сказал.

— Съешьте еще одну оливку, — почти ласково сказал Питер первый. — Трудно распознать вино, если у вас во рту другой вкус.

— Премного благодарен, — ответил Брендон, — это напоминает мне… — и он пустился в довольно беспредметные рассуждения по поводу случаев с оливками, и продолжал говорить, пока ели суп, и заполнил антракт до появления изумительно приготовленного рыбного блюда — морского языка.

Граф задумчиво следил за янтарной струей, поочередно наполнявшей бокалы. Брендон, как и раньше, поднес свой к носу, и лицо его озарилось. Сделав первый глоток, откровенно взволнованный, он повернулся к хозяину.

— Боже правый, сэр…

Граф движением руки попросил его молчать.

Питер первый отхлебнул глоток, втянул воздух, снова отхлебнул и нахмурил лоб. Питер второй к этому времени, по-видимому, отказался от претензии подтвердить звание знатока. Он жадно выпил вино с блаженной улыбкой и очевидной потерей контроля над происходящим.

— Итак, господа? — негромко спросил граф.

— Это безусловно рейнвейн, — сказал Нигер первый, — и лучший из рейпвейнов, какие мне довелось пробовать, но должен признаться, что в данный момент я не могу точно сказать, какого он урожая.

— Не можете? — сказал Брендон голосом, похожим на дикий мед — сладким, но с горчинкой. — А другой джентльмен? А я все же надеюсь правильно определить, откуда это вино, может быть, с погрешностью в одну-две мили, хотя я не ожидал встретить его во французском винном погребе в наши дни. Это рейнвейн, как вы сказали, милорд, при этом рейнвейн из Иоханнесберга. Не его плебейский кузен, а самый настоящий рейнвейн из подвалов замка Иоханнесберг. Вам, милорд, конечно, не довелось его пить (о чем я весьма сожалею) в военные годы. Мой отец заложил несколько бутылок в наши погреба за год до своей смерти, но, по-видимому, в герцогских подвалах Денвера его не было.

— Я должен восполнить этот пробел, — решительно заявил оставшийся Питер.

Следующее блюдо — пулярку — сопровождал спор относительно лафита. Милорд отнес его к урожаю 1878 года, а Брендон утверждал, что вино — несколько перезревшая реликвия знаменитых семьдесят пятых, однако, оба оппонента согласились, что это старое вино благородного происхождения.

С другой стороны, оба знатока пришли к полному согласию в отношении кло-вужо. После первого предположения об урожае 1915 года, Питер первый пришел к окончательной дате — урожаю 1911 года, давшему вино столь же прекрасное, но немного более легкое. Последнее блюдо — пикантная баранина — было унесено под дружные аплодисменты, и на столе появился десерт.

— Нужно ли, — спросил Питер первый, с легкой улыбкой в сторону Питера второго, который радостно бормотал «чертовски хорошее вино, чертовски шикарный обед, чертовски интересный спор», — нужно ли продолжать эту комедию?

— Но, милорд, надеюсь, вы не откажетесь продолжать соревнование? — возбужденно спросил граф.

— По-моему, дело достаточно ясно.

— Но кто же откажется продегустировать вино, — сказал Брендон, — особенно, милорд, будучи таким авторитетом, как вы?

— Только не это вино, — ответил Питер первый, — честно говоря, я его не люблю. Оно сладкое и грубое, эти качества обрекают его на забвение в глазах — вернее во вкусах — знатоков. Что, ваш достопочтенный отец заложил и его в свои подвалы?

Брендон покачал головой.

— Нет, — сказал он, — нет. Боюсь, что настоящий императорский токай выходит за пределы возможностей Граб-стрит, хотя я согласен с вами, что его сильно перехвалили, — со всем моим уважением к вам, господин граф.

— В таком случае, — ответил граф, — мы сразу же перейдем к ликерам. Признаюсь, я собирался озадачить этих господ местным вином, но поскольку один из участников вышел из игры, нам подадут коньяк — единственный напиток, достойный завершить список вин.

В несколько напряженном молчании на стол поставили большие пузатые бокалы, в каждый налили по нескольку капель драгоценной влаги и слегка покачали их, чтобы высвободить букет.

— Это, — сказал Питер первый, снова обретший дружелюбие, — это и в самом деле чудесный старый французский коньяк. Думаю, ему с полсотни лет.

— В вашей оценке, милорд, не хватает тепла, — отозвался Брендон, — это Коньяк с большой буквы, первый из всех коньяков, непревзойденный и несравненный, настоящий Наполеон. Ему надо отдать честь, как самому императору, чье имя он носит.

Брендон поднялся, держа в руках салфетку.

— Сэр, — сказал граф, поворачиваясь к нему. — Справа от меня сидит самый замечательный знаток вин, но ваши способности уникальны. — Он сделал знак Пьеру, который торжественно внес пустые бутылки уже с открытыми этикетками: от скромного шабли до гордого «Наполеона», чья императорская печать была выгравирована на стекле. — Каждый раз вы правильно называли происхождение вина и год урожая. В мире не может быть больше шести таких знатоков, как вы, и мне казалось, что только один из них — англичанин. Не окажете ли вы на этот раз нам честь и не назовете ли свое настоящее имя?

— Неважно, как его зовут, — сказал Питер первый и встал. — Руки вверх, все присутствующие; граф, давайте формулу!

Брендон рывком поднял руки, все еще сжимая салфетку. Белые ее складки извергли огонь; выстрел попал точно между курком и стволом пистолета Питера и взорвал в нем патрон, нанеся непоправимый ущерб хрустальной люстре. Питер первый тряс онемевшей рукой и изрыгал ругательства.

Брендон, продолжая держать его под прицелом, бросил настороженный взгляд на Питера второго, который, когда выстрел развеял его розовую дремоту, стал проявлять агрессивность.

— Поскольку развлечения становятся все более разнообразными, могу я попросить вас, граф, о любезности обыскать этих джентльменов и выяснить, нет ли у них еще какого-нибудь оружия. Благодарю вас, а теперь почему бы нам не сесть и не допить вино?

— Вы… вы… — прорычал Питер первый.

— О, мое имя действительно Брендон, — весело откликнулся молодой человек. — Терпеть не могу вымышленных имен. Вроде чужой одежды эти псевдонимы никогда не приходятся по-настоящему впору. Питер Дит Брендон Уимзи; имя, конечно, длинновато, но очень удобно, если его использовать частями. У меня есть и паспорт, и все прочее, но я их не показал, поскольку репутация этих документов здесь была несколько подмочена. Что до формулы, граф, я предпочел бы вручить вам мой собственный чек. Похоже, кто угодно имеет возможность размахивать банкнотами Английского банка. Я считаю, что вся эта тайная дипломатия — ненужное дело, но это уже забота Военного министерства. Очевидно, все мы привезли сюда одинаковые документы. Я так и думал. По-видимому, какой-то сообразительный умник успешно продался сразу двум претендентам. А вам двоим, джентльмены, пришлось пережить веселенькое время, думая, что другой — это я.

— Милорд, — с нажимом заговорил граф. — Эти двое — англичане или были ими. Мне безразлично, какое именно правительство оплатило их предательство. Но я, увы, недалеко от них ушел. Будучи монархистом, я не считаю себя подданным нашей продажной, вконец разложившейся республики. Но у меня болит душа из-за того, что бедность заставила меня согласиться продать свою страну Англии. Возвращайтесь в ваше Военное министерство и скажите там, что я отказываюсь передать им свою формулу. Если между нашими странами, не дай Бог, разразится война, я буду на стороне Франции. Это мое последнее слово, милорд.

Уимзи поклонился.

— Сэр, — сказал он. — Совершенно очевидно, что я не выполню своей миссии, чему я рад. Ведь по существу торговля средствами уничтожения — грязное дело. Захлопнем же двери за этими двумя — они безлики и ничтожны — и допьем коньяк в вашей библиотеке.