Иосиф Грозный
(Историко-художественное исследование) - Никонов Николай Григорьевич - Страница 2

Надежда была послушной женой совсем недолго — пока ходила беременной и кормила дитя. В Наркомнаце у мужа она не задержалась, недолго работала и помощником делопроизводителя в секретариате у Ленина, а точнее — у Фотиевой. Донельзя капризный Антихрист бывал вечно недоволен, угодить ему было, кажется, невозможно. Не ужилась в секретариате и Надежда. Довольно скоро она уволилась. Сталин был потрясен. Через нее и Фотиеву он хотел знать как можно больше о закрытой от всех жизни Антихриста. Как давно это было! Целое десятилетие прошло…

…А пока Надежда плескалась в ванной. Шумела вода. Пахло какими-то пряными восточными духами. Она любила благоухать, а он любил эту ее прихоть не слишком и всегда раздражался, когда обонял жену чересчур надушенной. Но в ванне… пусть…

Сталин курил, стоя у неширокого окна спальни, и глядел на круто спускающийся к морю лесной склон и парк. Парк был зеленый. Горы — мглисто-синие. Кипарисы почти черные. Их красиво оттеняла серо-голубая хвоя горных елей. За ближними к даче кустами лавров, жасминов и глянцевых магнолий Сталин заметил неподвижную фигуру охранника. Заметил и подумал, что надо сказать: пусть уберут с виду. Противно. Опять внятно ощутил себя охраняемым, несвободным. В сущности, так он и жил чуть не с раннего детства: училище, семинария, тюрьмы, ссылки, пересылки, побеги, розыски и опять охрана, охрана, охрана…

Заслышав мокрые шлепающие шаги, обернулся. Встретился взглядом с Надеждой. Была она в голубом расстегнутом халате, голубой сорочке, влажная, тугая, начинающая грузнеть. Но он любил ее именно такую, круглую и пахнущую водой и мылом. Приобняв, он улыбался ей, гладил ее, и ничто в нем не напоминало того Сталина, каким он мог стать мгновенно, как, впрочем, мгновенно отчужденной и холодной могла стать и она. Два сапога — пара, с той разницей, что он был всесильным и всевластным вождем — она всего лишь его женой, супругой… Но… Жены вождей, особенно еврейки, хлебом не корми, любят повелевать, крутить мужьями — все эти Эсфири, Сусанны, Далилы… Так уж повелось в Кремле: у каждого вождя своя повелительница. Крупская у Старика, Жемчужина (Перл) у Молотова, Екатерина Давыдовна у Ворошилова, Дора Хазан у Андреева, Ашхен у Микояна и дальше, дальше. Вся власть на поверку оказывалась как бы у этих жестоких женщин. Такой ЖЕНЩИНОЙ-ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦЕЙ, командующей самим Сталиным, и хотела быть Надежда Аллилуева. Все повадки матери, Ольги Евгеньевны, усугублялись здесь ее положением в Кремле. Вспоминается «Сказка о рыбаке и рыбке». С той разницей, что Сталин не был забитым стариком и лишь до поры терпел гневливые выходки супруги. В гневе он и сам был необуздан. Надежда знала это. И подчас боялась. Муж мог послать матом, дать пощечину и, бывало, пнуть сапогом. Она же в гневе — вся Ольга Евгеньевна — исступленно дикая, крикливая, могла наговорить все и вся, швырнуть чашками, тарелками и, хлопнув дверью, исчезнуть, уйти, всегда захватив с собой хнычущего, недоумевающего, кривящегося Ваську, а позднее — плачущую Светланку. Так, бывало, выйдя из Кремля, они бродили по кривым, запутанным улицам, уходили в Замоскворечье, но всюду за ними уныло плелись и ехали на машинах удрученные охранники. От них некуда было деться. И она уходила в молчание. А однажды решительно отправилась на Ленинградский вокзал и с детьми укатила к родителям. Ссору улаживали Киров и Бухарин. Надежда вернулась. На время притихла. Но ничего не изменилось в их отношениях. Они становились суше, хуже, холоднее. Надежда ушла на работу в журнал к Бухарину. «Сэкрэтаршей у Бухарчика стала! Или уже любовницей?» — Сталин откровенно издевался.

— Иосиф! Давай разойдемся! Я не могу больше так жить! Как враги…

— Хочэщь стат жэной этого прохиндэя?

К Бухарину он не то чтобы ревновал, но относился, как только мог именно Сталин, дружески-неприязненно. Может быть такое? Может. Бухарин слыл «другом дома», Бухарин жил в Зубалово. Бухарин все время пел дифирамбы Надежде, Ане (ее сестре), даже Ольге Евгеньевне. Вообще был таким: льстивый, ласковый, льющийся маслом — перевертыш. Иногда Сталин думал: случись, убьют, и тогда в вожди непременно полезет этот ласковый вьюн. Он и женится на вдове, сможет — ради этого. Скорей всего, вождь преувеличивал привязанность Николая Ивановича Бухарина, Бухарчика — так именовал его в глаза и за глаза — к Наде, но как человек болезненно мнительный не исключал и такой возможности.

А податливая на ласку Надежда явно дарила Бухарчика своим вниманием и в спорах по политическим событиям, постоянно вспыхивающим в семьях тогдашних большевиков, становилась на его сторону. И это обстоятельство еще больше сердило Сталина. И однажды, застав Бухарчика и Надю гуляющими по зубаловскому саду и о чем-то согласно беседующими, Сталин бесшумно подкрался к ним и, схватив Бухарина за плечи, полушутя-полугрозя крикнул:

— Убью!

О, как часто в жизни реальной даже шутливое, сгоряча брошенное обвинение и обещание сбывается.

Но мы отвлеклись от спора меж супругами.

— Чьто жэ… ти… Оставышь дэтэй… Ти — кукушка? Нэт? Ти… Ти просто ненаситная блядь! Вот кто ти! И я нэ развод тэбэ могу дат… А ссылку туда… Гидэ я был… Поняла?

Опять недели и месяцы молчания, перемежаемые редкими безудержными встречами в постели, когда измученные друг другом вдруг бросались в объятия, вспоминали прошлое, забывали настоящее, как и бывает меж супругами, исступленно, истерически любили друг друга. Оба невротики. Невесть кто больше, кто меньше.

Но именно после таких вспышек любви, как после порывов ветра, приходила вновь полоса тяжелого, устойчивого отчуждения. С ее стороны — почти отчаяния. И вот в такой период она попросила брата Павла, постоянно ездившего в Германию, привезти ей пистолет — дамский «браунинг». Неизвестно, как отнесся брат к странной просьбе взбалмошной, неуравновешенной сестры, — будь он умнее и предусмотрительнее, он не привез бы ей этой «игрушки». Но Павел пистолет привез и вручил Надежде маленький «вальтер», который она стала постоянно носить в своей сумочке.

Если бы Сталин знал о «подарке», вероятней всего, он отобрал бы этот «дар», и как самой Надежде, так и Павлуше, так звали его в семье, досталось бы крепко. Но — не знал! А жена никогда не демонстрировала этот «вальтер», может быть, из-за страха, что мнительный и всесильный муж не только отберет пистолет, но и всыплет всем Аллилуевым.

Пистолет же и не в романе, если он появился, должен выстрелить…

Вечером 8 ноября 32 года на квартире у Ворошилова на празднование 15- годовщины Октября собралась обширная и веселая компания. Были с женами, в отличие от приемов Политбюро и большого приема в Кремлевском дворце. В квартире у наркома было лишь избранное общество: Молотов со своей «жемчужиной-перл», Микоян с Ашхен, Андреев с Дорой, Каганович с Марией Марковной, из военных — Егоров, ходивший тогда в фаворе, с красавицей женой Цешковской, Бухарин, успевший развестись с первой женой Эсфирью Исаевной Гурвиц, и нет смысла перечислять остальных, ибо на этом не то празднике, не то ужине был и сам вождь с Надеждой, разодетой, наверное, впервые (подражая Сталину, она долгое время одевалась сверхскромно, под работницу, и даже, бывало, носила красную «пролетарскую» косынку) в бархатное величественное платье с алыми розами у корсажа и в волосах! Две розы — плохой признак, но, очевидно, Надежда готовилась к этому вечеру — была сверх меры возбуждена, пила вино, глаза ее нездорово светились, какая-то дрожь постоянно сотрясала ее, и даже муж, сидевший напротив (Надежда сидела с Бухариным, ее теперешним начальником, главным редактором журнала «Революция и культура»), с неудовольствием заметил:

— Чьто такое? С тобой?

— Ничего…

— Всо у тэбя… Нычего…

Гости и сам хозяин застолья (Ворошилов) были весьма уже в приподнятом настроении — пили накануне праздника, пили вчера на приеме в Кремле, пили сегодня. Был навеселе и Сталин, имевший неприятную уголовную привычку в таком состоянии шутить с кем угодно грубо, хамски, получая злое удовольствие от этого своего всесилия, хамства и ощущения страха всех перед ним. Развалясь, ковыряя ногтем в желтых зубах, он озирал застолье и Надежду в ее бархатах, с этой розой в волосах, где поблескивала уже ранняя неврозная седина, с розой, так не шедшей к ее, Надежды, больному, замученному лицу. Она уже почти год болела, ходила по кремлевским эскулапам, ездила лечиться «на воды» в Карлсбад. Ах, эти «воды-курорты», кому они и в чем помогли?