Иосиф Грозный
(Историко-художественное исследование) - Никонов Николай Григорьевич - Страница 10

«Государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны, военных установлений (Уставов! А ни один воинский устав тридцатых годов не обходился без тщательной проверки и редактуры вождя…) и военной науки, ибо война есть единственная обязанность, которую правитель не может возложить на другого».

«Военное искусство наделено такой силою, что позволяет не только удерживать власть тому, кто рожден государем, но и достичь власти тому, кто родился простым смертным».

«И наоборот, когда государи помышляли больше об удовольствиях, чем о военных упражнениях, они теряли и ту власть, какую имели. Небрежение этим искусством является главной причиной утраты власти, как владение им является главной причиной овладения властью».

«Франческо Сфорца, умея воевать, из частного лица стал миланским герцогом, а дети его, уклоняясь от тягот войны, из герцогов стали частными лицами».

(Не отсюда ли идет попытка Сталина сделать своих сыновей военными?)

«Ибо вооруженный несопоставим с безоружным».

«Никогда вооруженный не подчинится безоружному по доброй воле, а безоружный никогда не почувствует себя в безопасности среди вооруженных слуг».

(Не здесь ли объяснение, что Сталин никогда не расставался с пистолетом в кармане шинели и в правом кармане кителя?)

«Так государь, не сведущий в военном деле, терпит много бед, и одна из них, что он не пользуется уважением войска и, в свою очередь, не может на него положиться».

Здесь зарыта будущая судьба всех Тухачевских, Егоровых, Блюхеров, Якиров, Уборевичей, Шмидтов и прочих. Могли он положиться на них, не слишком скрывавших даже свой откровенный глум над штафиркой «кавказцем», не знавшим якобы, с какого конца заряжается пушка. Так сказал о нем «рубака» Шмидт, «герой» Гражданской, да еще пригрозил «шутя-любя», по-пьяному: «Сталин! Гляди… Уши отсеку!» А Сталин никогда не забывал ничего. НИЧЕГО! Тем более такие «шуточки»…

Самое главное:

«Упражнять свой военный дух государи должны чтением истории: при таком чтении они должны внимательно изучать образ действий великих завоевателей, обдумывать причины их побед и поражений, чтобы в первом случае воспользоваться их опытностью, а во втором — избежать их ошибок. Государям очень важно следовать великим полководцам в том, что каждый из них избирал себе образцом для подражания кого-нибудь из государей древности, и всегда стараться припоминать, как избранный им для подражания человек поступал в том или ином случае».

Здесь Сталин принял мысль Макиавелли с усмешкой, потому что подражать кому-то он не любил, слушая советы друзей и врагов, чаще всего поступал даже не вопреки советам, а просто находя свое и нередко гораздо лучшее решение. Здесь ошибка всех историков, с пеной у рта буквально набрасывающихся постфактум на Сталина: «Не внял!», «Не послушал!», не желая понимать того, что, если бы Сталин поступал так, как ему советовали, он вверг бы страну в еще больший хаос. Замечу также, что Гитлер, например, следовал Наполеону, и даже Цезарю, и даже Александру Македонскому… И что?

«Мудрый государь должен никогда не предаваться праздности даже и в мирное время, ибо все его труды окупятся, когда настанут тяжелые времена, и тогда, если судьба захочет его сокрушить, он сумеет выстоять под ее напором».

Записывая, Сталин с полуулыбкой думал, что в чем-чем, а в праздности, даже в малой степени, его упрекнуть нельзя. Всю жизнь он работал, работал, работал, учился, думал, высчитывал, работал даже за едой, в застольях, на праздниках. Старался за каждым словом сказавшего, за невольной мимикой, за интонацией, жестом, взглядом прочесть спрятанную там суть. Это была постоянная, ежедневная, ежечасная школа без окончания, без завершения, оценок, дипломов. И в застольях именно (он давно уже пил обычно либо воду, замаскированную под водку, либо самое легкое вино, сок) открывались ему дураки и умные, плуты и те, кто, притворно улыбаясь, таил камень за пазухой. Вино и водочка — лучшие его друзья… А что касается героев для подражания, Сталин скорее ориентировался не на обветшалых героев туманной античности, а на куда более близких ему русских царей, императоров, их было порядком, и вовсе не один Иван IV Грозный или Петр. Тайно даже от своих соратников, Сталин читал о деяниях Екатерины, Александра I, Николая I, последнего — особенно. Нравились его точность, ясность ума, строгость, никогда не переходившая в жестокость, и даже его строгое великодушие. Никто из писавших о Сталине не проанализировал его речи, жесты, поступки, парадоксы в сравнении с такими же поступками Николая (чего стоит всячески перевранная история взаимоотношений Сталина с Мандельштамом, Булгаковым, Шолоховым). Были углубленно изучены Сталиным в указах деяния Александра II и Александра III. Он отнюдь не считал дураком Павла, постоянно помнил его судьбу, перечитывал биографию и подчас думал, что нравом сам он близок к странному императору, как все Романовы, оболганному и оболваненному перьями сатанистов.

Читал же Сталин только дореволюционные жизнеописания и верил далеко не всему. Но — читал. Читал постоянно и думал. Он был думающий император, хотя слово это про себя не любил произносить. Но «царем», и не без веского основания, в душе считал себя постоянно. И в последние годы говорил уже не «я», а «мы», как самодержец.

Макиавелли же поразил его отнюдь не глубиной ума. Здесь все было довольно усредненно. Поразил бесстыдной точностью изображаемых ситуаций и суждений, не считающихся ни с нормами общепринятой морали, ни с тем, что принято называть элементарной порядочностью. Для философа этого как бы не существовало ни морали, ни нравственности, ни этики, ни разницы между добром и злом, и всем этим он удивительно напоминал Антихриста. Был его предтечей. Но куда ему было до дел Антихриста, ибо Сын Сатаны, не колеблясь, лил кровь миллионов. Читая Макиавелли, Сталин невольно теперь анализировал деяния Старика, чьим «верным учеником» сначала старался быть и слыть.

«Ибо расстояние между тем, как люди живут и как должны жить, столь велико, что тот, кто отвергает действительное ради должного, действует скорее во вред себе, нежели на благо, так как, исповедуя добро во всех случаях жизни, он неминуемо погибает, сталкиваясь со множеством людей, чуждых добру. Из чего следует сказать, что государь, если он хочет сохранить власть, должен уметь отступать от добра и пользоваться этим умением, смотря по надобности».

«Благочестивому Государю следует избегать тех пороков, которые могут лишить его господства, от остальных же воздерживаться по мере сил, не более».

«И еще государь не должен бояться осуждения за те пороки, без которых невозможно сохранение за собой верховной власти».

Сталин с восторгом уже переписывал эту книгу. В ней, ей-богу, все, что требовалось ему или хотя бы требовало подтверждения. Вот, к примеру, глава о щедрости и скупости.

«Следовательно, — выписывал Сталин, — государь не должен быть великодушно-щедрым в такой степени, чтобы эта щедрость приносила ему ущерб (таким позже был глупец Хрущев. Вспомните, кто «подарил» Крым!), и, если он мудр, не должен бояться прослыть скупым, так как с течением времени он будет казаться все более щедрым, имея возможность при помощи своих доходов и своей казны вести войны, как оборонительные, так и наступательные, не отягощая народ налогами».

«В наше время все государи, прославившиеся своими действиями, принадлежали к таким, которых народ считал скупыми, никто из великодушно щедрых не достиг никакой известности».

«ЧТО ЛУЧШЕ — ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЛЮБОВЬЮ ИЛИ ВОЗБУЖДАТЬ СТРАХ?»

Замечательная глава, где Сталин нашел абсолютное подтверждение того, что он сам творил в стране.

«Что для него полезнее: чтобы его любили или чтобы боялись?»

«Я нахожу, что желательно было бы, чтобы государь достигал одновременно и того и другого, но так как осуществить это трудно и государям обыкновенно приходится выбирать, то в целях личной выгоды их замечу, что полезнее держать подданных в страхе. Люди, вообще говоря, неблагодарны, непостоянны, лживы, боязливы и алчны, если государи осыпают их благодеяниями, они выказывают приверженность к ним до самоотвержения и, как я уже выше говорил, если опасность далека, предлагают им свою кровь, средства и жизнь свою, и детей своих, но едва наступает опасность — бывают недалеки от измены».