Лабиринт Химеры - Чиж Антон - Страница 15

Времени было мало, действовать приходилось быстро. Ванзаров прошел по всем местам, где женщины имеют обыкновение устраивать свои маленькие тайники. Ничего особенного не обнаружилось: пачка ассигнаций тысяч на пять, явно на черный день, любовное письмо «от него», которое, при случае, могло стать козырной картой в политической игре, заграничный паспорт, дававший право выезда из страны. Все это не имело явного отношения к нынешнему делу. Зато под периной Ванзаров нащупал книжицу в твердом переплете. Это оказался личный дневник. Записи были краткие и немногочисленные. В основном отмечались встречи с «ним» и прочие женские страдания. А вот 19 марта появилась совсем другая запись:

«Что бы ни случилось, это не сломит меня. Никакие трудности не станут преградой к моей мечте – блистать на императорской сцене. Я все смогу, я верю, мне хватит сил. Это испытание послано мне, чтобы я доказала, что он не зря в меня поверил. Только бы хватило сил».

Последние строчки в дневнике. Ничего, кроме них, за неделю так и не появилось. Не было записей о планах Вольцевой на прошедший день.

Из прихожей донесся грохот. Ванзаров воровато сунул дневник на место и, заложив руки за спину, с невозмутимым видом появился в гостиной.

– Что так долго? – строго спросил он козырнувшего городового, которого помнил по второму Казанскому участку.

– Так ведь, ваш бродь, не понять, чего тютёха эта хочет! – принялся оправдываться он. – За локоть тащит, чуть руку мне не вырвала.

– Я говорить! Я говорить! – чуть не плача, вскричала Ирма. – Фонфароф! Фонфароф!

Городовой пошевелил в воздухе пальцами: дескать, попробуйте сами разберите!

– Егоров…

– Так точно, ваш бродь, у нас все рады, что вы вернулись.

– Ладно вам, – смутился грозный Ванзаров. – Значит, так. Горничной дать собрать личные вещи – и закрыть квартиру. Потом мигом в сыскную, передайте мое распоряжение: квартиру опечатать, пусть пришлют любого чиновника с веревкой и печатью. Ключ в сыскной оставить, дворнику не отдавать, дубликат у домовладельца изъять.

– Слушаюсь!

Ирма напряженно вслушивалась, пытаясь понять, о чем говорят эти страшные господа. Но понять быструю речь не смогла.

– Вам придется искать новое место, – сообщил ей Ванзаров. – Городовой даст время собрать вещи. Вам все ясно?

– Та… Та… Асно… – повторяла Ирма. Глаза ее наполнились слезами.

Женские слезы оказывали особо размягчающее действие на чиновника сыска, но сейчас ему требовалось быть тверже стали. Он отвернулся.

– И еще, – чтобы отвлечься, Ванзаров обратился к Егорову. – Если прибудет сюда посыльный из театра, сообщите ему… Сообщите, что для спектакля надо срочно искать новую балерину.

Городовой обещал передать в точности.

В желтой громаде Министерства внутренних дел, что располагалось на Фонтанке у Цепного моста, скрывался неприметный кабинет, выходящий окнами на речку. В кабинете этом располагался самый опасный для всех революционеров чиновник – заведующий Особым отделом департамента полиции. Он так умело создал себе репутацию грозного защитника устоев, что многие были уверены: именно Ратаев, и никто другой, держит стальной рукой гидру революции за горло. Стоит ему ослабить хватку – конец всему, развал, гибель и прочие ужасы. Сколько было в этом правды, а сколько умело слепленного мифа, вероятно, не знал и сам Ратаев.

Соображения эти мало беспокоили Ванзарова: ему предстояло сдать особый экзамен. Нельзя испытывать иллюзии, чем был этот первый доклад. Ванзаров и не испытывал. От предложенного чая отказался, сразу перешел к делу.

Ратаев демократично сел напротив него за стол для совещаний, слушал с подчеркнутым интересом. Описание внешнего вида жертвы и раны оставило его равнодушным. Зато он сразу среагировал, когда Ванзаров назвал время смерти.

– Следовательно, к вашему появлению она была жива?

– Именно так, – согласился Ванзаров. – Полицмейстер Сыровяткин был настолько испуган, что немного сгустил краски в ночном донесении.

– Какой ранимый полицейский. Плохо, что личность жертвы не установлена.

– Не совсем так. Это Надира Вольцева, балерина Императорского Мариинского театра. Сегодня должна танцевать сольную партию в «Лебедином озере».

Судя по дрогнувшим бровям, Ратаев был удивлен. Или сам собирался быть в Мариинском сегодня.

– Каким образом вы это выяснили? – спросил он.

– Случайно. Заметил ее фотографию на афише.

– Для чего же она оказалась в Павловске накануне премьеры?

– Установить пока невозможно, – ответил Ванзаров. – Этому есть веская причина.

– Не затруднит ее изложить, Родион Георгиевич?

– Она очевидна: способ убийства.

– Что вас смущает?

Вопрос не подразумевал эмоций, как дискуссия врачей над телом больного.

– Судя по тому, что было обнаружено в храме Аполлона, это ритуальное убийство. Вернее: мистическое, которое сопровождал ритуал особого рода.

– Кровавое жертвоприношение?

Ванзаров аккуратно кивнул.

– Вы это серьезно или желаете произвести впечатление? – спросил Ратаев.

Обмануть такого человека не стоило и пытаться.

– Во всяком случае, в это заставляют нас поверить, – сказал Ванзаров.

– Это разумное замечание.

– В любом случае тут может быть замешана одна персона…

– Здесь вы можете называть любые имена.

Ванзаров назвал. Судя по затянувшемуся молчанию, заведующий Особым отделом был в курсе балетных предпочтений названного лица.

– Кто еще знает об этом? – наконец спросил он.

– Это только мое логическое заключение. С учетом того, где это лицо сейчас находится.

– Как вы будете использовать эту информацию?

– Она не попадет ни в один протокол.

Ратаев впился в Ванзарова взглядом, как клещами. Но тут сила нашла на силу. Чиновник сыска не отвел глаза.

– Родион Георгиевич, я искренне верю, что вам удастся распутать это дело до конца. Для этого у вас есть умения и талант, – сказал Ратаев. – Но вот вопрос: как вы собираетесь воспользоваться плодами своей победы?

– Мое дело найти факты и передать их вам, – ответил Ванзаров.

– Благодарю за честность, – сказал Ратаев, вставая и подавая руку. – Держите меня в курсе ежедневно. В случае необходимости – телефонируйте, мой номер вам известен. Любая помощь, какая будет нужна, будет предоставлена вам незамедлительно…

Ванзаров поклонился и вышел. Когда дверь за ним плотно затворилась, в кабинете, как будто ниоткуда, появился все тот же господин в черном.

– Держать под постоянным наблюдением, – сказал Ратаев, разглядывая столешницу. – Слишком умен и хитер, ломает из себя простачка. Себе на уме. Не упускать его ни на секунду. Все проверять. Недопустимо, чтобы важные сведения мне приходилось узнавать от него. Это безобразие, ротмистр. Задействовать всех наших людей в Павловске. Вызывайте на подмогу московский летучий отряд[4]. Вижу, их помощь понадобится.

Господин в черном привык исполнять приказания молча. Он растаял, как и появился: беззвучной тенью.

В полицейском доме города Павловска царило умиротворение, какое случается в любом казенном учреждении в провинции, когда высокое начальство убралось с глаз долой, пожурив и пригрозив, но, в сущности, сурово не наказав, а на грешки милостиво закрыв глаз. Теперь все пойдет, как прежде, неторопливо и по-семейному. Городовые, уморенные долгим днем, развалились на лавках в приемной части, оставив улицы под охраной наступившего вечера. Да и что может случиться. После такого в Павловске лет десять ничего не произойдет. Во что каждый из них искренне верил.

Сыровяткин, уставший куда больше подчиненных, что и должно быть, все-таки груз ответственности и прочее, окончательно выпустил вожжи, предоставив участку делать что вздумается, удалился в свой кабинет, расстегнул мундир и вынул из книжного шкафа графинчик с прозрачной жидкостью. Пить в горе и в радости в одиночку полицмейстер не умел. Компанию ему составил пристав Толстоногов. Закуска была скромная: соленые огурчики, холодная говядина, пирожки, оставшаяся с обеда половина пирога с кроликом, парочка паштетов и моченые яблоки. В такой час не до изысков.