Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой - Басинский Павел - Страница 14

Положение Дьяконовой незавидно. В отличие от Одинцовой, у нее нет никаких гражданских прав. А какими вообще правами обладала женщина в России конца XIX века?

1) Женщина до 21 года не имела права на отдельный вид на жительство без разрешения отца (в случае его смерти – матери или опекуна) или мужа.

2) Брак в России был церковным, и поэтому развод являлся крайне сложной процедурой, причиной для которого могли быть только два основания: измена одного из супругов или ее (его) неспособность к деторождению (в этом случае половое соитие считалось греховным, потому что не оправдывалось рождением детей). Но каждое из этих оснований требовало очень весомых доказательств, которые рассматривала духовная консистория, что превращало развод не просто в сложную, но и в унизительную процедуру.

(Кстати, не зная этого, мы никогда не поймем таких произведений, как пьеса Толстого “Живой труп” или рассказ Чехова “Дама с собачкой”. Почему, вместо того чтобы развестись со своей женой Лизой и позволить ей выйти замуж за Каренина, Федор Протасов устраивает запутанную историю с фиктивным самоубийством? Почему не могут обрести счастье Дмитрий Гуров и Анна Дидериц? Да потому что поменять семью в XIX веке было очень трудно.)

3) Женская часть наследства была намного меньше, чем мужская. Из родительского наследства дочери получали одну четырнадцатую часть движимого имущества и одну восьмую – недвижимого; остальное поровну делилось между сыновьями.

4) Для поступления на учебу и устройства на работу женщине требовалось письменное согласие отца или мужа.

Лиза все это прекрасно знала. Понятно, почему ей так нравилась Одинцова. Потому что была богатой вдовой.

Мы можем догадаться, что происходило в доме Дьяконовых, когда Лиза заявила матери о своем нежелании выходить замуж и решении поступить на Бестужевские женские курсы. Лиза скупо пишет об этом, умалчивая детали, но несложно догадаться, что в доме начался кошмар!

Мать видит всё по-своему, как она привыкла понимать эти вещи. Она подозревает дочь в чем угодно, но не в искренности ее стремления к высшему образованию. На самом деле у нее были для этого основания. Из дневника Лизы нельзя до конца понять, что для нее было целью и что – средством. Мечтала ли она о самостоятельности, чтобы поступить на курсы, или сами курсы представлялись ей способом обретения этой самостоятельности? Отказывалась ли она от замужества потому, что оно было противно ее нравственным убеждениям, представлениям о “чистоте”, или убеждения и представления о “чистоте” возникли от осознания того, что она не просто “товар”, но еще и не слишком-то привлекательный “товар”, который еще будут рассматривать, цокать языком и спорить о соотношении “цены и качества”? Во всяком случае, представление о своем “уродстве”, может быть, даже мнимом, терзало ее очень сильно, и в дневнике этому посвящено не меньше места, чем мыслям о “чистоте”.

Что должна была думать обычная мать о такой сложной дочери?

Мать начинает за ней “шпионить”. Устраивает тайный обыск в ее комнате, заставляет прислугу следить за Лизой, когда она уходит из дома. Мать подозревает, что дочь завела шашни со студентом из Демидовского лицея, а от студентов, известное дело, добра не жди! В этом она видит причину сопротивления Лизы свахам. И мать права! Ее дочь действительно водит шашни со студентом из лицея, который снабжает ее юридической литературой, сначала – через брата Шурку, а потом и напрямую. Причем не он, а Лиза назначает ему свидание на катке! Она сама ужасается этому в дневнике: “Боже мой, до чего я дошла!” Она оправдывает это тем, что ей необходимо разобраться в гражданском управлении России. “Мы, русские девушки, к стыду нашему, даже не имеем об этом понятия – так курс наших гимназий краток и так мало стараются сообщать нам сведений о своем отечестве. Огромное большинство, почти все женщины среднего круга, в особенности из купечества, совсем не знают, как управляется страна, а ведь это вопрос очень живой и серьезный. Наша француженка m-lle Marie, не особенно развитая особа вообще, с поразительным увлечением ратует далеко от родины о своих депутатах и выборах; там всякий сознает себя гражданином страны, в них развивается с малых лет сознательный патриотизм, и что может быть лучше этого?”

Лиза еще не слышала слова “суфражизм”[15]. Но она интуитивно, без помощи извне, поняла, что корень зла заключен не только в отсутствии достаточного образования для женщин, но в лишении женщин других важных прав, в частности избирательного права. Удивительно, как стремительно развивалась эта девушка!

Но давайте посмотрим на нее глазами матери. 1894 год. Лизе вот-вот исполнится 20 лет. Подавляющее большинство девушек выходили замуж в возрасте от 17 до 20 лет. Не выйти замуж в этом возрасте означало “засидеться в невестах”. Между тем мать не такая дура. Она заметила, что ее дочь часто рассматривает свое отражение в зеркале. Дочь что-то от нее скрывает. К брату Шуре ходит студент-репетитор, с которым у Лизы явно какие-то отношения.

Что мать должна была подумать, если бы она узнала, что ее дочь сама назначает студентам свидания на катке? Что она интересуется избирательным правом? Ну, это несерьезно!

Хорошо, посмотрим на это глазами Лизы. Она встретилась со студентом на катке… О книгах договорились быстро, но ведь о чем-то надо еще поговорить.

Случайно разговор коснулся брака; мой собеседник очень удивился, когда я заметила, что отношусь к нему совершенно безразлично. “Вы рассуждаете, как старуха! Слишком рано вы разочаровались в людях. Непременно надо вам принести Макса Нордау”. – “Что ж, если я так рассуждаю – этому меня научает жизнь”, – грустно сказала я. “Но потом вы можете очень раскаяться”. – “Это почему же?” – “Да потому, что вы вдруг встретите человека, которого полюбите”. Я ожидала это возражение и приготовилась к нему. “Полюбить? Merci, – засмеялась я, – этого никогда не случится”. – “Отчего?” – “Я ни в каком случае не могу рассчитывать на взаимность, а любить так, одной, – против этого восстает мое самолюбие”. – “Но ведь в этом же вы не властны”, – уверенно ответил студент. “Будто бы? Напрасно так думаете: это зависит от самообладания…” Я немного позировала перед ним; не знаю почему, мне иногда доставляет удовольствие казаться хуже, чем есть в действительности.

Очаровательная сценка для характеристики русской провинции эпохи fin de siècle! Гимназистка, полагая, что она изображает Одинцову, заигрывает со студентом, напрашиваясь на комплимент. А студент с душевной туповатостью не ведется на эту “игру”, советует умненькой, но некрасивой девушке прочитать книгу “Вырождение” норвежского врача Макса Нордау о “дегенеративных типах”. Его оправдывает то, что он не знает, как она страдает из-за своей внешности, рассматривая себя по вечерам в зеркале в ночной рубашке. И как она на самом деле ревнует его к своей младшей сестре Вале, которой он уже увлечен и на которой в конце концов женится. Валя не интересуется Нордау и гражданским правом, она, в сравнении со старшей, наверное, даже глуповата. Но зато у нее в порядке со всем остальным, и она из тех, что позволяют мужчинам чувствовать свое превосходство над женщинами, таким образом кратчайшим путем заманивая их в силки.

Наступит май, растает пруд, засвищут соловьи, и Лиза однажды увидит своего студента с Валей.

Они шли вдвоем по аллее, такие молодые, красивые, стройные: Валя шла, опустив голову, он старался смотреть ей в глаза, и обоим было весело; а я стояла за деревьями и смотрела на них. Вдруг что-то кольнуло меня; я вспомнила, что еще нынче зимой он так же разговаривал со мной… хотя немного интересовался мной… а теперь? Слезы навернулись у меня на глаза, и я побежала к пруду, обошла его и, став у забора, могла немного овладеть собой.