Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху - Калдор Мэри - Страница 8

Поскольку различные воюющие стороны разделяют общее стремление сеять «страх и ненависть», они действуют методами, которые взаимно усиливают друг друга, помогают друг другу создать атмосферу тревоги и подозрительности — более того, примеры взаимной кооперации в военных и экономических целях можно обнаружить и в Восточной Европе, и в Африке, равно как в Ираке и Афганистане^. Часто в качестве первых мишеней среди гражданского населения оказываются те, кто привержен иной политике, кто пытается поддерживать недискриминационные социальные отношения и хоть какую-то общественную нравственность. Таким образом, несмотря на то что, по-видимому, новые войны ведутся между разными языковыми, религиозными или племенными группами, их также можно описать как войны, в которых представители партикуляристской политики идентичности кооперируются друг с другом, подавляя ценности цивилизованного поведения и мультикультурализ-ма. Иными словами, подобные войны могут быть поняты как войны между эксклюзивизмом и космополитизмом.

Следствия, вытекающие из данного анализа новых войн, имеют значение для управления конфликтами, о чем и идет речь в шестой главе. В рамках политики идентичности невозможно какое-либо долгосрочное решение. Учитывая, что новые войны — это конфликты, чреватые обширными социальными и экономическими последствиями, навязываемые «сверху» подходы скорее всего не дадут никаких положительных результатов. В начале 1990-х годов с большим оптимизмом смотрели на перспективы гуманитарной интервенции, призванной защитить гражданское население. Концепция «Обязанность защищать» (Responsibility to Protect), разработанная в 2001 году созданной при содействии канадского правительства Международной комиссией по вопросам вмешательства и государственного суверенитета, в 2005 году была одобрена Генеральной Ассамблеи ООН и в настоящее время имеет большое значение в рамках ООН²⁵. Тем не менее практика гуманитарной интервенции была, с одной стороны, подорвана событиями в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года и последовавшей за ними «войной против терроризма». С другой стороны, развитию «обязанности защищать» помешала, я бы сказала, своего рода близорукость относительно характера новых методов ведения войны. Не секрет, что гуманитарная интервенция часто не справляется с задачей предупреждения войн — и, откровенно говоря, может так или иначе способствовать тому, что они не прекращаются — например благодаря оказанию гуманитарной помощи (это является важным источником поступлений для воюющих партий) или в связи с легитимацией военных преступников, приглашенных за стол переговоров, или посредством настойчивого поиска политического компромисса, базирующегося на эксклюзивистских предпосылках. Основная причина этого — унаследованный от прошлого мандат, не утративший своей силы, и тенденция интерпретировать подобные войны с точки зрения традиционного восприятия. Даже когда ясно, что цели носят гуманитарный характер (как в войнах в Косове и Ливии), средствами зачастую являются средства обновленной старой войны, которые ведут к проблематичным последствиям.

Путь к любому долгосрочному решению этой проблемы лежит через восстановление легитимности и повторное установление органами власти (будь то локальные, общенациональные или глобальные органы) контроля над организованным насилием. Это предполагает сочетание и политических (воссоздание доверия к органам власти и поддержки этих органов), и правовых процессов (повторное учреждение верховенства права, в рамках которого функционируют органы власти). На основе партикуляристской политики все это не выполнимо. Политике эксклюзивизма должен быть противопоставлен альтернативный политический проект в прогрессивном космополитическом духе, который преодолевал бы водораздел глобального/локального и восстанавливал легитимность на основе недискриминационного демократического набора ценностей. Во всех новых войнах среди местного населения есть люди, ведущие борьбу против политики эксклюзивизма: те хуту и тутси, которые называли себя хутси (Hutsis) и пытались защитить свои родные места от геноцида; не являющиеся националистами жители крупных городов Боснии и Герцеговины, в частности Сарае-ва и Тузлы, поступки которых свидетельствовали об актуальности гражданских мультикультурных ценностей; те старейшины в северо-западном Сомалиленде, которые вели переговоры о мире; активисты гражданского общества в Ираке и в Афганистане, настаивающие на идее Афганистана и Ирака.

введение

То, что было необходимо, так это альянс между локальными защитниками цивилизованных порядков и транснациональными институтами, которые возглавили бы стратегию, нацеленную на контроль насилия. Подобная стратегия включала бы политические, военные и экономические элементы. Она действовала бы в рамках международного права, в основе которого лежит такой корпус международного права, который заключает в себе как «законы войны», так и законы, касающиеся прав человека (что, пожалуй, можно было бы терминологически обозначить как «космополитическое право»), и делала бы особый акцент на разнообразные формы правосудия переходного периода. В данном контексте, деятельность по поддержанию мира могла бы быть концептуально переосмыслена как деятельность космополитического правоприменения. Новые войны — это в определенном смысле некая смесь войны, криминала и нарушений прав человека, поэтому агенты космополитического правоприменения должны представлять собой сочетание солдат и полицейских. Я также полагаю, что новая стратегия реконструкции, включающая в себя реконструкцию социальных, гражданских и институциональных отношений, должна занять место господствующих в настоящее время подходов структурной перестройки или гуманизма.

То, каким образом неправильные представления о природе войны обостряют «новые войны», хорошо иллюстрируется на примере войн в Ираке и Афганистане. Казалось, падение Талибана в декабре 2001 года явило новый образец того, как наносить поражение авторитарным режимам. Администрация Буша была убеждена, что этот образец можно применить в отношении Ирака — при помощи новых технологий, заменяющих живую силу, быстро разбить Саддама Хусейна и установить новый режим по образцу послевоенных Германии и Японии. Однако в обеих странах она угодила лишь в нарастающий штопор новой войны, с вовлечением как государственных, так и негосударственных участников, с включением политики идентичности, криминализованной военной экономики и растущего числа потерь среди гражданского населения. Все это — предмет седьмой главы, написанной специально для этого нового издания.

В заключительной главе своей книги я обсуждаю следствия выдвинутого мной тезиса с точки зрения глобального порядка. Хотя новые войны и сосредоточены в Африке, Восточной Европе и Азии, они представляют собой глобальный феномен не только по причине глобальных сетей или из-за того, что о них сообщается в глобальных масштабах. Описанные мной характеристики новых войн можно обнаружить и в Северной Америке, и в Западной Европе. Ополченческие формирования правого толка в США не сильно отличаются от военизированных формирований в других местах. Более того, сообщается, что в США число сотрудников частных охранных фирм в 2 раза превосходит число полицейских. Не является специфически южным или восточным феноменом ни такая особенность, как политика идентичности, ни рост разочарования в формальной политике. В некотором смысле в качестве примера новых войн может быть описано насилие в городах Западной Европы и Северной Америки. В конце концов, террористы-смертники, ответственные за взрывы в Лондоне 7 июля 2005 года, были местными. Порой говорят, что развитый промышленный мир переживает процесс интеграции, а более бедные уголки мира — противоположный процесс — процесс фрагментации. Я полагаю,

что все стороны света характеризуются сочетанием интеграции и фрагментации, пусть даже тенденция к интеграции сильнее на Севере, а тенденция к фрагментации, возможно, сильнее на Юге и Востоке.

После событий 11 сентября 2001 года стало ясно, что невозможно дальше изолировать одни части мира от других. Если мой анализ меняющегося характера организованного насилия имеет под собой некоторые действительные основания, значит равно не выполнимы как идея того, что мы заново сможем построить какую-то разновидность биполярного или многополярного мирового порядка, основывающуюся на идентичности (христианство против ислама, например), так и та идея, что в некоторых местах, например в Африке и Восточной Европе, «анархию» можно будет обуздать. Именно поэтому космополитический проект должен быть глобальным проектом, даже если его применение — как ему и подобает — имеет локальный или региональный характер.