По локоть в крови (СИ) - Мансурова Екатерина Ивановна - Страница 6

Честно признаться, я до конца сама не понимала своих мыслей и действий. Но решительно была настроена на то, что жить мне хочется больше, чем умирать, к тому же, в этом дурацком сне приснилось, что у меня осталась всего одна жизнь. Собственно, мне итак уже перепало больше, чем другим. Но с этого момента я твердо решила, что пора прекратить жаловаться и стонать, что все плохо и встать на путь исправления. Как? Просто начать жить! В конце концов, я не голодаю, у меня есть крыша над головой, есть работа, любящая тетка и гламурная ехидна-сестрица. Да, к сожалению, моя жизнь началась лишь в 22 года.

За окном стояла отличная солнечная погода, хотя, казалось, что солнце уже шло по направлению к горизонту, но небо еще не налилось кровью. Интересно, сколько я проспала? За дверью послышались встревоженные разговоры и тихие всхлипывания Бэтти. Моя гувернантка никогда не отличалась особым умом или сентиментальностью, однако была весьма дружелюбна и исполнительна. Пожалуй, она единственная, кого я могла переносить в периоды жутких депрессий дольше пятнадцати минут. Пытаться свести счеты с жизнью мне не в первой. Раньше всегда кто-то приходил на помощь прежде, чем я совершала необдуманные поступки, однако сейчас кто-то словно дал мне второй, а затем и третий шанс, который я ни за что не упущу.

Накинув на плечи халат нежно-персикового цвета, я шмыгнула за дверь.

— Бэтти, все в порядке?

Увидев меня, женщина завизжала и убежала вниз по лестнице. Недоумевая, я повернулась к леди Кэтрин и, судя по белому халату, доктору.

— Добрый день, леди Кэтрин. А с вами мы, кажется, не представлены, — я дружелюбно поклонилась, извинившись попутно за свой внешний вид. — Я Леди Мередит. Можете звать меня Катилиной.

Кажется, леди Кэтрин сделалось дурно, не то от несвойственной мне ранее принятой в высшем обществе манеры словоблудить, не то просто от моего появления. Она побледнела, а доктор от изумления не мог прийти в себя, пока я не потрясла его за плечо.

— Да что с вами, может быть вызвать доктора? — я пыталась пошутить, но прошла еще пара минут, прежде, чем леди Кэтрин, с незнакомыми мне доселе эмоциями, смогла чуть слышно прошептать.

— Мы думали…. что надежды уже нет…

На ее глазах проступили скупые слезы. Чтобы скрыть их от меня, она отвернулась и, достав из кармана своего шикарного шелкового платья носовой платочек, быстро привела себя в порядок.

— Леди Мередит, вы должны вернуться в свою постель, я вас осмотрю, — наконец-то и доктор обрел дар речи.

Не вступая в лишние расспросы, я повиновалась доктору. У меня слишком хорошее настроение, чтобы пытаться понять, что происходит. К тому же, зачем мне это понимать? Я просто должна быть благодарна тому, что живу.

Доктор попросил леди Кэтрин известить повара о том, что мне необходим сытный ужин, с большим количеством витаминов и минералов, а так же обязательно бульон и остался со мной наедине. Достав из кожаной сумки фонендоскоп, он учтиво попросил меня распахнуть халат.

Всегда думала, что фонендоскоп — это не осуждаемое обществом средство, заставляющее женщину показать мужчине свою грудь. Доктор был уже не молод, потому я не особо волновалась, что его вдруг охватит возбуждение, и он меня изнасилует прямо тут. Мои походы к врачу на осмотр нередко заканчивались приставаниями… Фонендоскоп оказался по обыкновению холодным, и моя кожа мгновенно отреагировала на его прикосновение пупырышками. Зато руки доктора оказались теплыми и, к моей радости, весьма корректными и трогали меня лишь там, где положено.

— Что случилось, доктор? Почему вы здесь? — я решила сломать тишину.

— Сделайте вдох, — он напряженно послушал, — хмм. Вы совсем ничего не помните?

— Я помню, что мир круглый, а Луна — спутник Земли, — доктор осуждающее на меня посмотрел, — Нет, совсем ничего, — я покачала головой, запахивая халат. Доктор достал прибор для измерения давления, и я покорно протянула свою руку. Плечо приятно сдавило.

— Вас нашли на центральном мосту на следующее утро после пропажи, — доктор замялся.

— Что такое? — мой одобряющий тон подействовал.

— Понимаете, вы были…. как бы это правильно сказать…. вроде как мертвы.

Я усмехнулась.

— Как ни странно, но ученые до сих пор еще не пришли к общему выводу, какие признаки с достоверностью бы указывали на то, что человек умер…

— Да идите? — чем вообще занимаются эти ученые, если они даже не могут сказать — мертв ли человек? Интересно, сколько же на свете таких, как Гоголь? Похороненных заживо? Похоже, мне чудом удалось избежать участи великого писателя…

— Зря смеетесь… — неодобрительный взгляд доктора заставил меня посерьезнеть, — мы испробовали большинство средств, чтобы определить, живы ли вы. Кардиограф не показал даже малейшей электрической активности сердца, однако атропин вызвал расширение зрачков… у нас были такие противоречивые результаты, что самым верным средством оказалось оставить вас и подождать…

— Подождать чего? — освобождаясь от прибора, я посмотрела на врача, который был достаточно смущен, сообщая такое мне.

— Появления трупных пятен. Процессов разложения.

— Ой, доктор, любой школьник знает, что они появляются уже через несколько часов.

— Мы не были до конца уверены. Вы неделю пролежали без признаков жизни. Как очевидных, так и неочевидных. И я, как врач, расписался в своей полной беспомощности, объявив, что наука бессильна вам помочь и остается надеяться на чудо. На чудо, что это какая-то странная форма каталепсии. Сегодня я пришел, чтобы сообщить это вашей тетушке и подписать кое-какие бумаги.

— Будем считать, что мне повезло! — с улыбкой заключила я, хлопнув доктора по плечу. Хоть новость о своей преждевременной кончине выслушала я, но ободрение требовалось доктору. Казалось, сейчас наступит та самая молчаливая пауза, при которой кто-то из нас обязательно должен что-то сделать или сказать, чтобы ее прервать. К счастью, у меня зазвонил мобильник, и доктор попрощался со мной. — Катилина, кому обязана? — радостно потягиваясь на кровати, поинтересовалась я.

— Катилина, это Кайл. Надеюсь, ты не забыла, что сегодня вечером должна быть в Октавианском дворце на выставке? — его деловой тон вернул меня с небес на землю. Капец! Я совсем забыла об этой выставке. Интересно, а нахождение при смерти является уважительной причиной прогула работы?

— Не-е-ет, Кайл…. конечно нет!!!! Напомни, она в восемь, кажется? — оглянувшись в поисках часов, я радостно вздохнула, было около пяти.

— Вообще-то полседьмого, — с укоризной произнес он.

Ой, подумаешь, не угадала на полтора часа.

— Конечно, не волнуйся, все будет отлично!

— Уж постарайся. Форма одежды парадная. Не наделай глупостей. Пока.

Вот ведь дерьмо! Послать на выставку в Октавианский дворец именно меня. Нет, внешность-то у меня, конечно, располагает к шикарным нарядам и открытым плечам, и декольте, но вот мои манеры в светском обществе всегда ставили меня в глупое положение. Надеюсь, там обойдется без обеда с десятью вилками и четырнадцатью блюдами. Да и вести приличные беседы без скабрезностей я еще не научилась.

Что всегда удивляло в Мелфриде, так это его противоречивость. Казалось, Мелфрид — деревенька, где с равной жаждой разводят коров, свиней, овец и занимаются сельским хозяйством на просторных полях, ведь у нас очень плодородный чернозем. Но с другой стороны, город имеет богатую историю и архитектуру. Несколько веков назад он являлся пересечением многих торговых путей графства Эйтингейл, потому здесь охотно жили весьма высокочтимые и богатые люди. Они строили прекрасные замки и поместья, которые и сохранились по сей день, как дань уважения истории. Наш мэр, мистер Мэдисон, уделяет большое внимание сохранению исторической составляющей города. Как он любит говорить: «Наша история — это наша кровь. Позволяя разрушить историю, мы позволяем разрушить себя». Противоречивость городских жителей примирял как раз наш мэр, которому своей мудростью удавалось воссоединять противоборствующие коалиции. Жители как бы делились на две категории — простые сельские рубаха-парни, полагающиеся на авось, и открытые миру, и аристократичные особы, считающие по сей день себя если не владельцами первой категории жителей и самого Мелфрида, то основоположниками города точно. Так вот ко второй категории я явно не относилась душевно, хотя мой официальный статус говорил об обратном. Для мира я была Леди Мередит, а для своих просто Катилина. Так что, можно сказать, что мне повезло — я была вхожа в оба слоя.