Журнал Борьба Миров № 3 1924
(Журнал приключений) - авторов Коллектив - Страница 18

Я бросил газету и стал одеваться. Да, интересно бы теперь прогуляться по улицам Сан-Франциско в момент, когда ни одно колесо не вертится, и весь город предается невольным каникулам!

— Прошу прощения, сударь, — промолвил Браун подавая мне мой портсигар, — но м-р Хармед хотел повидать вас перед тем, как вы выйдете!

— Пришли его сюда, — ответил я.

Хармед был дворецкий. Когда он вошел, я прочел на его лице сдерживаемое волнение; он сразу приступил к делу.

— Что мне делать, сэр? Нужна провизия, а поставщики с тележками все бастуют, и ток прекратился — полагаю, и там рабочие забастовали!

— А лавки открыты? — спросил я.

— Только маленькие лавчонки, сэр. Приказчики не явились, и большие магазины не могут открыться; в маленьких же торгуют хозяева и их семьи.

— Тогда возьмите машину, — сказал я, — поезжайте и сделайте закупки! Накупите побольше всего, что вам нужно, или что может понадобиться. Купите коробку свечей — нет, полдюжины коробок. А когда справитесь, скажите Гаррисону, чтобы он подал для меня машину к клубу — не позже одиннадцати!

Хармед хмуро покачал головой:

— М-р Гаррисон забастовал вместе с профессиональным союзом шофферов, а я не умею управлять машиной.

— О, и он забастовал, вот как! — сказал я. — Ну, что ж, когда мистер Гаррисон покажется, скажите ему, что он может искать себе другое место.

— Хорошо, сэр!

— А вы не принадлежите-ли к союзу дворецких, Хармед? А?

— Нет, сэр, — был ответ. — И если бы даже я принадлежал, я не покинул бы своего хозяина в такой критический момент. Нет, сэр, я бы…

— Отлично, благодарю вас! Теперь приготовьтесь сопровождать меня: я сам буду управлять машиной, и мы столько запасем провианта, что сможем выдержать осаду!

Был чудесный день, первое мая — в мае, впрочем, все дни чудесны. Небо было безоблачно, ни ветерка, воздух был теплый — почти бальзамичный. Автомобилей виднелось немало, но управляли ими сами владельцы. На улицах было людно, но тихо. Рабочие, одетые в свои лучшие, воскресные платья, чинно прогуливались, дышали свежим воздухом и наблюдали действие стачки. Все было так необычно и притом так мирно, что я сам наслаждался картиной. Легкое возбуждение щекотало мои нервы. Это был что-то в роде мирного «приключения». Я проехал мимо мисс Чикеринг. Она сама сидела за рулем своего автомобильчика. Она повернула машину и поехала за мною, догнав меня на углу.

— О, м-р Корф, — приветствовала она меня. — Не знаете ли, где я могу достать свечей? Я заходила в дюжину лавок, и везде свечи распроданы! Это ужасно, не правда ли?

Но ее сияющие глаза говорили обратное. Как и все мы, она упивалась событиями. Поиски свечей — да это целое приключение! Только когда мы пересекли весь город и забрались в рабочий квартал, к югу от Базарной улицы, нам попались бакалейные лавчонки, еще не распродавшие свечей. Мисс Чикеринг решила, что одной коробки будет достаточно, но я уговорил ее взять четыре. Автомобиль у меня большой, и я погрузил в него дюжину коробок. Кто его знает, когда окончится забастовка! Я нагрузил также автомобиль мешками муки, порошком для печения, консервами и всеми необходимыми предметами, о каких мог вспомнить Хармед, шумевший и суетившийся над покупками как хлопотливая старая курица.

Замечательное дело: в первый день забастовки никто, решительно никто, не опасался ничего серьезного! Помещенная в утренних газетах прокламация организованных рабочих, что они готовы бастовать месяц, и три месяца, вызвала только смех. А между тем, мы в первый же день могли кой о чем догадаться уже по одному тому обстоятельству, что рабочий класс в сущности не принимал никакого участия в отчаянной погоне за провизией. Разумеется, нет! Целые недели и месяцы, умненько и тихонько, весь рабочий класс запасался продуктами! Вот почему рабочие спокойно прогуливались и позволяли нам раскупать запасы в лавчонках рабочих кварталов!

Только приехав в клуб после обеда, я заметил первые признаки тревоги. В клубе царило смятение. Не было оливок для приготовления замысловатых спиртных смесей, и вообще вся служба в клубе шла через пень-колоду. Большинство посетителей злились, и все были удручены. Меня встретил громкий хор восклицаний, генерал Фольсом, поглаживая свое объемистое брюхо в кресле у окна курительной, отбивался от полдюжины взволнованных джентльменов, которые требовали, чтобы он предпринял что- нибудь.

— Разве я могу сделать больше того, что я сделал? — говорил он — Из Вашингтона нет приказаний! Если вы, господа, можете протелеграфировать туда, я готов сделать все, что мне прикажут! Но я не вижу, как это устроить. Первое, что я сделал в это утро, узнав о забастовке, заказал войска из Президиума — три тысячи человек! Они охраняют банки, монетный двор, почтамт и все общественные здания. Беспорядков нет нигде, забастовщики ведут себя смирно. Не можете же вы требовать, чтобы я стрелял в людей, которые гуляют по улицам со своими женами и детьми в праздничных нарядах.

— Хотел бы я знать, что происходит в Уоллстрите! — услышат я голос Джимми Уомбольда, проходя мимо. Я хорошо понимал его тревогу, ибо знал, что он по уши залез в Акционерную компанию Консолидированных Западных дорог.

— Послушайте, Корф, — крикнул мне Аткинсон, — что, ваша машина действует?

— Да, — ответил я — А что с вашей?

— Сломалась, а гаражи заперты. Автомобиль жены где-то за городом, — возле Трэки, я полагаю. Не могу телеграфировать ей ни за деньги, ни даром! Она должна была бы приехать нынче вечером. Чего доброго, она умирает с голоду! Одолжите мне вашу машину!

— Ее нельзя будет перевезти через бухту, вмешался Гэльстед. — Пароходы не ходят. Но я вам скажу, что вы можете сделать. Вот Роллинсон, эй, Роллинсон, подойдите сюда на минутку! Аткинсону нужно переправить машину через бухту, жена его застряла в Трэки. Не можете ли вы отправить «Люрлетту» из Тибурона и перевезти машину?

«Люрлетта» была яхта типа шхуны, в двести тонн, ходившая даже в океан.

Роллинсон покачал головой.

— Нет ни одного грузчика, чтобы поднять машину на борт, даже если бы мне удалось пустить в движение «Люрлетту», но и это невозможно, потому что экипаж ее состоит в Союзе каботажных матросов, а они бастуют вместе с прочими!

— Но ведь жена умирает с голоду! — услышал я отчаянный вопль Аткинсона.

На другом конце курительной комнаты я наткнулся на группу людей, столпившихся и возбужденно о чем-то споривших с Берти Мессенером. А Берти подзадоривал их с присущим ему холодным цинизмом. Берти плевать было на забастовку, как и на все вообще! Он был разочарованный, «блазированный» — по крайней мере, во всех чистых сторонах жизни; а грязные не имели для него привлекательности. Его состояние оценивалось в двадцать миллионов, половина его была в солидных предприятиях, сам же он во всю жизнь не занялся никакой производительной работой — все свое состояние он наследовал от отца и двух дядей. Он везде бывал, все видел и на все был готов— за исключением женитьбы, и это — несмотря на мрачные и решительные атаки нескольких сотен честолюбивых мамаш! Уже много лет он был весьма заманчивой дичью, но счастливо избегал расставленных ему силков. А жених он был завидный! Помимо богатства, он был молод, красив и, как я уже говорил, опрятный мужчина. Это был рослый атлет, юный белокурый бог который все делал восхитительно, в совершенстве, за одним единственно исключением — брака. На все ему было наплевать. Он не имел ни малейших претензий, ни честолюбия, ни страстей, ни даже желания делать все то, что он делал много лучше других.

— Да все это бунт! — кричал один в группе. Другой видел в забастовке мятеж и революцию, а третий называл ее анархией.

— Не вижу ничего подобного! — отвечал Берти. — Я все утро бродил по улицам — повсюду полный порядок! Я никогда еще не видал более законопослушного народа. Зачем ругаться? Дело вовсе не в этом! Это именно то, что называется всеобщей забастовкой, и теперь ваш черед играть в эту игру, джентльмены!

— И мы ее сыграем! — крикнул Гарфильд, один из миллионеров транспорта — Мы покажем этой мрази, этим скотам, их настоящее место! Подождите, вот за дело возьмется правительство!