Побратимы
(Партизанская быль) - Луговой Николай Дмитриевич - Страница 52

— Что думаете делать дальше? — спрашиваю Толю.

— Готовим крупную диверсию! — в голосе Толи звучат нотки ребячьей хвастливости.

— Какую диверсию?

— Мост через водосточную канаву на улице Карла Маркса знаете?

— Знаю.

— Подорвем этот мост. Немецкие машины скопятся, а мы вызовем советских летчиков, и они разбомбят.

— Да-а… А как у вас с конспирацией?

— Порядок!

— Сколько людей в организации?

— Почти полсотни.

— И все они знают друг друга в лицо?

— Знают.

— Да, порядок, ничего не скажешь…

Второй юный гость — светловолосый, невысокого роста крепыш. Элизе Вильгельмович Стауэр.

— О, немец! — восклицаю, не скрывая радости.

— Нет, — резко обрывает он мою радость. Лицо его стало суровым. — Немцем я никогда не был и быть не хочу. Хотя, как комсомолец, я за дружбу народов, но к немцам симпатии не испытываю.

Элик — латыш, ученик той же 9-й симферопольской школы. Отец, Вильгельм Стауэр, — московский рабочий. Был комиссаром батальона Чапаевской дивизии, потом студентом Крымского пединститута. Женился на студентке того же института Екатерине Поляк. Имя Элизе студенты дали своему сыну в честь героя Парижской коммуны Элизе Реклю. В молодежном подполье Элик с первых дней его возникновения. В лес взят Григорием Гузием, чтобы служить постоянным связным от организации Косухина — Хохлова.

— А дороги предгорья и леса хорошо знаешь?

— Первый раз прошел по ним. Старался запомнить, но, признаться, ночью трудно…

Картина знакомая, не раз уже вызывавшая серьезные раздумья и тревоги. Желание бороться за Родину огромно, воля крепка, а опыта никакого. Даже книг о подпольщиках старого времени и гражданской войны до обидного мало. Кого ни спросишь — не читал, не знает. А враг сильный, опытный, коварный.

Передаю Толе листовку с описанием геройских дел краснодонцев. Советую перестроить организацию по опыту «Молодой гвардии». Ломаем головы над тонкостями конспирации. Потом зовем Григория Гузия. Тот приносит мины — разбираем и собираем их, помогаем ребятам изучить основные принципы действия. Под конец берем карту и придирчиво гоняем Элика и Толю по ее квадратам и линиям. А перед их возвращением в город редактор газеты Евгений Степанов вручает им походную типографию — набор шрифтов и портативный станок. Тут же обучает печатанию.

Стою в стороне и наблюдаю, какой ребяческой радостью горят глаза молодых подпольщиков.

За этим уроком застает нас Александр Ломакин, командир группы минеров.

— Немцы! — кричит он.

С другой стороны подбегает вестовой — словак Александр Тира. Он тоже встревожен.

— Товарищ начальник бригады! На лесе немцы.

— Где? Сколько их?

Тут они, — показывает он в сторону шамулинского дровяного склада. — Одиннадцать повозок.

— Быстра к Федоренко;— говорю словаку, — пусть поднимет отряд.

— Я уже был на отряде, — вновь козыряет словак. Подбегает Федоренко. Его отряд к бою готов.

— Веди! Но имей в виду: это, вероятно, разведка.

Мы приводим в боевую готовность остальные отряды и посылаем во все стороны дополнительные дозоры: не появились ли гитлеровцы и в других секторах.

— А не ложная ли у нас тревога? — говорит вдруг Котельников. — Какой-нибудь интендантишко остался без дров, послал десяток повозок в лес, а мы…

— А мы уже так зазнались, — перебиваю его, — что обоз в одиннадцать повозок, двадцать две лошади со взводом солдат считаем пустяком.

— А почему ты думаешь, что это разведка? — спрашивает Петр Романович.

— Потому что дивизия десять дней обыскивала все районы зуйских и ангарских лесов. Партизан не нашла. И Енекке было доложено, что нас тут нет. Но немецкое командование ежедневно получает и другие доклады: там взрыв, там засада, там листовки, и над лесом по-прежнему кружат самолеты. Дураку ясно: партизаны живут и действуют. Надо вновь искать. Вот и разведывают. А дров немцы могли набрать в течение тех десяти дней, когда в лесу хозяйничали восемь тысяч карателей.

Наш разговор прерывает стрельба: отряд Федоренка завязал бой.

Спустя полчаса все стихает. Появляется Федоренко. Задание выполнено. Обоз разбит. Румынский взвод разгромлен. Пятеро солдат взято в плен. Один убежал верхом. Остальные убиты. Взяты трофеи: оружие, одиннадцать лошадей…

— Молодцы! — жмем Федору руку.

— Николай Дмитриевич! — говорит секретарь обкома, — а что, если пленных отпустить? Поговори с ними, пусть идут с миром. Они лучше контрразведки донесут.

Поручаю Котельникову устроить своеобразную «демонстрацию» партизанских сил, а сам беру переводчика Володю Черного и вместе с Федоренко иду к пленным.

Вокруг румын — партизаны. Одному из пленных медсестра Фира перевязывает на ноге рану.

— Вот видите! — толкует вражеским солдатам Вася Воробейник. — Еще полтора десятка румынских голов сложено. А кому из вас нужна наша советская земля?

Румыны молчат. Усаживаю их в круг, сажусь и сам рядом.

О положении дел на фронтах румыны имеют весьма смутное представление. Они опасаются, что война затянется, и румынские солдаты все погибнут. Ругают Гитлера и Антонеску.

С картой в руках пытаюсь растолковать пленникам: вот тут Волга, тут были вы с немцами зимой, а вот где Днепр. На восемьсот — тысячу километров назад отброшена немецкая армия. Под Курском и Орлом гитлеровцам устроен второй Сталинград. Красная Армия уже подошла к Крыму.

Переводчик Володя даже вспотел, но румыны явно безразличны.

— Вы — оккупанты! Вместе с немецкими фашистами вы принесли нам войну. Миллионы смертей, разорения. Ограбления. А партизаны — это народные мстители. Вы понимаете, что это означает?!

Тут врывается Георгий Свиридов, командир группы.

— Товарищ командир соединения! — делает он ложный доклад. — Докладывает комбриг девятой. Все десять отрядов моей бригады к походу готовы.

— Выступайте, — отпускаю Свиридова. Вижу, что наша «демонстрация» сил тоже проходит мимо румын. Сейчас им не до наблюдений. Они что-то говорят — быстро, взволнованно.

— Просят пощады, — переводит Володя.

Продолжаю:

— Есть, правда, и другой выход. Отпустить вас с миром. Партизаны так поступают, когда в солдатах вражеской армии видят друзей.

Румыны кивают головами и, размазывая по щекам слезы, робко улыбаются:

— Ла партисан, ла румын — товарищи.

— Партизаны и румыны — друзья! — переводит Володя.

Ну, ладно, поверим вам. Отпустим. А вы расскажите солдатам правду: что видели и что слышали в лесу. Это будет ваш вклад.

Румыны, конечно, согласны. Но я предупреждаю их:

— Только чтоб честно! Если обманете, тогда за вероломство поплатитесь.

Получаем новые заверения.

Садимся за накрытый стол — разостланную палатку. Наливаю ефрейтору спирту. Тот отрицательно мотает головой.

— Боится, — высказывает догадку Федоренко. — Думает, что отраву даем. Вам самому бы надо выпить. Но вы же непьющий, — смеется Федор. — Дайте мне.

Федор взял кружку.

— Смотри! Вот так у нас пьют за дружбу.

После Федора румыны стали пить. Сразу повеселев, они закусывают. Но ефрейтор продолжает отказываться. Выясняем — он крепких напитков не пьет. Пришлось подавать вино.

— Передайте солдатам, — говорим в заключение румынам, — чтоб не стреляли в партизан. Ведь никакой командир не уследит, куда стреляет солдат: в цель или в небо. А партизаны заметят, что пули свистят в небе, и тоже не будут бить румын.

Тут вновь появляется Котельников. Он тоже с ложным докладом.

— Товарищ командир соединения! — едва сдерживает он улыбку. — Еще две бригады донесли о готовности. Прикажете выступать?

— Да, пусть выступают.

Встаем из-за стола.

— Кто их выведет на дорогу? — спрашиваю Котельникова.

— Я поведу! И я! — вызываются бойцы. Заметив активность партизан и, видно, поняв ее по-своему, румыны вновь дрожат от страха.

— Выведи их сам, — говорю Котельникову. — Видишь, как они задрожали. Думают, что партизаны ослушаются и учинят расправу.