Побратимы
(Партизанская быль) - Луговой Николай Дмитриевич - Страница 45

Попытки сломить упорство гестаповского прислужника остались бесплодными. Разговор зашел в тупик. И, хорошо зная, что выход из этого тупика один — наступление, Женя перешла к тем средствам, какие Емельян Колодяжный назвал резервными.

— Господин Демишаев! Хотела договориться с вами по-хорошему. Но ничего не получается.

С этими словами она достала из сумки незаклеенный конверт и подала ему третье послание.

По мере того, как он читал новое письмо, лист все сильнее дрожал в руках. Но Бейтулла взял себя в руки. Порвал письмо, положил его вместе с конвертом в пепельницу и зажег.

— Панеси теперь на эсдэ! — тычет Бейтулла пальцем на догорающие бумаги.

— Пепел мы оставим вам. А в эсдэ будет отправлен второй экземпляр. Он будет вручен, если я с вами не договорюсь или не выберусь отсюда. В том письме к донесению о продаже вами на черном рынке большой партии краденых товаров приложены и фотокопии документов, которыми прикрыто это хищение.

Наступило тяжелое молчание. За дверью слышался размеренный стук кованых ботинок.

— Што хочит от мене твоя опком? — наконец совсем тихо спросил Демишаев.

— Мы не требуем и не просим. Победим и без вашей помощи. Вы видите и сами. Мы просто желаем помочь вам хоть частично искупить вину.

— Што нада? — совсем вяло проговорил Бейтулла.

— Совсем немногое: прежде всего список членов мусульманского комитета. И характеристики каждому. Самые краткие, но чтоб вся правда была написана, — начинает партизанка с мелкого, но острого крючка, на который должен пойматься Бейтулла.

— Карашо. Приходи завтра.

— О, нет! — останавливается перед столом Женя. — Пишите сейчас. Без списка я не уйду.

— Но сюды хто-нибудь прийдет!

— Пока я тут и пока солдат под дверью, к нам никто не войдет. Пишите!

Грузно навалясь на стол и взяв ручку, Демишаев стал писать.

Григорий Гузий ждет Женю на Красной горке, в квартире подпольщика Бокуна уже долго. Всегда спокойный и уверенный, сейчас он чувствует себя очень плохо… Не вывернулся ли Бейтулла? Не отдал ли Женю немцам? Многое он передумал за эти часы ожидания. Тяжелее всего то, что ему запрещено даже наблюдать за местом встречи Жени с Бейтуллой. Легко сказать: сиди и жди.

Время, отведенное на операцию, истекло, а Жени нет. Хозяйка квартиры Мария Михайловна, вторично посланная на Кооперативную улицу, возвратилась ни с чем.

— Все там тихо, вроде все нормально, — говорит она, стараясь быть поспокойнее. Но бледное лицо и встревоженные глаза выдают ее волнение.

В муках ожидания протянулась и вторая половина дня. Вечереет, а Жени по- прежнему нет. Это смахивает на провал. Григорий берет с полки фуражку, потуже натягивает ее на голову и идет к выходу, но в дверях сталкивается с Сашей-«спасительницей». Девочку так прозвали подпольщики за то, что часто, играя с братиком на улице, она предупреждает домашних об опасностях.

— Тетя Женя идет! — радостно кричит «спасительница».

Следом за девочкой входит Женя.

— Написал? — нетерпеливо спрашивает Григорий.

— Собственноручно. — Женя устало опустилась на скамейку. Из-за ворота кофты достала сложенные вчетверо листы, подала Грише.

Тот пробегает глазами по страницам:

— «Состав Симферопольского мусульманского комитета… этого времени особых изменений не произошло… А только в составе руководящей тройки… Выборы проходят… по указанию гестапо…»[53]. Молодец, Женя! Ну, как он, поверил?

— Поверил, — отвечает Женя, — во все поверил, кроме нашей ему амнистии. Слишком тяжел груз его преступлений. Такое сразу не сбрасывается.

— А письмо кольцовское взял?

— О! На письмо накинулся, как шакал на падаль. Утопить Кольцова, чтоб самому выслужиться перед Минцем, — это в его духе. Такой мать родную продаст.

— Но связь с лесом он согласился поддерживать?

— Согласиться-то согласился. Да шел он на это с такой неохотой, будто на расстрел шагал… Когда уходила от него, дрожала — все ждала преследования. Весь поселок Анатра исколесила, потом на Украинке следы запутывала…

Из рассказа Жени стало ясно, что уничтожение Кольцова можно считать обеспеченным. В руки доктора Минца попадут те донесения Кольцова, которые тот доставил в лес и под которыми теперь поставлены свежие даты. Демишаев скажет начальнику, что письмо было обронено Кольцовым, а он подобрал во время совместной выпивки. Подлинные письма Кольцова вместе со свидетельством такого лица, как Демишаев, — этих улик достаточно, чтобы убрать агента, который стал уже известным в подполье и потому ненужным для фашистов.

Что же касается спасения арестованных подпольщиков, то это дело остается под сомнением. За таких, как Григорий Орленко и Валентин Сбойчаков, Бейтулла, пожалуй, открыто не вступится. Пуще огня боится он навлечь на себя подозрения. Действовать через подставных лиц не станет — побоится напороться на провокатора.

Гузий не стал опровергать Жениных опасений, но и не собирался отступать.

— И все же не будем менять курс, Женя, — сказал Григорий, — других средств спасения ребят пока что не вижу. Значит, попробуем через Демишаева.

А пять дней спустя, прохладной сентябрьской ночью, мы слушали рассказ Жени, возвратившейся из Симферополя.

— Я хочу вот что сказать членам обкома, — заканчивает Женя. — Не верю, что Демишаев спасет Алика, Гришу и Валентина. Но по тому, как он ухватился за донесения Кольцова, видно, что провокатору не поздоровится.

— Ему уже нездоровится, — отвечаю ей. — Белла сообщил нам, что словацкие солдаты посетили квартиру Кольцова. Там они обнаружили, что мать его лежит убитая горем. Солдаты переговорили с соседями, вроде хотели выяснить, нельзя ли стать к Кольцовой на постой. А соседи стали отговаривать. Сын Кольцовой, сказали они, замешан в каких-то делах. Полицаи ищут его. Приезжали и из СД.

— Не понимаю, — глядит Женя то на меня, то на Гришу, — куда ж он девался?

— Куда девался? — переспрашивает Колодяжный. — Можно считать, что это уже не загадка. Его дорожки ведут на тот свет. Загадкой пока остается другое: кто спровадил его туда? Подпольщики Лексина и Топалова, разведчики группы Серго или сами гестаповцы по доносу Бейтуллы?[54]

В очередной радиограмме командование благодарило партизан за активное участие в рельсовой войне.

«Для вас подготовлено два важных самолета, — запрашивала Большая земля. — Можете ли принять?»

Лес отвечал: «Самолёты принять можем. Координаты прежние. Сигнал „я свой“ — три костра углом.»

Жизнь и борьба партизанского леса продолжается.

Как ни старались партизаны в те сентябрьские дни, но полностью сорвать замыслы Енекке и Клейста не смогли. Враг был не так слаб и глуп, как нам того хотелось бы. И если партизан, имеющих аэродромы, каратели не разбили, то аэродромы у нас отняли. Во время сентябрьского прочеса один из вражеских батальонов с пушками, минометами и пулеметами засел в скалах пещеры Хаджи-Хоба, взяв под прицельный огонь Караби-яйлу с обоими нашими баксанскими аэродромами. Другой отряд окопался на западной опушке суатского леса, по соседству с нашей малой посадочной площадкой на Орта-Сырте, в центре зуйского лесного массива.

Соседство с блокировщиками принесло нам много трудностей. Самые надежные лагеря — Яман-Ташский и Тиркенский — оказались буквально в двух-трех километрах от фашистов. Под удары попали многие дороги, связывающие подпольный центр и бригаду с городами, районами и партизанскими отрядами. Усложнилось авиационное сообщение с Большой землей. Теперь у нас остался лишь один из четырех аэродромов. Но врагу не трудно понять, что у партизан есть еще один аэродром, и он попытается блокировать и его.