Крымская война. Соотечественники (СИ) - Батыршин Борис - Страница 17

А юнкер, что сидит рядом - в лихо заломленной фуражке, в кожанке с двумя рядами латунных пуговиц и бриджах цвета хаки, - он что, тоже думает об опасности? Сомнительно - ишь, как горят глаза! Мчится на рычащем восьмиколесной громадине: кум королю, не страшен никто на свете, и уж тем более, какие-то махновцы. Надо полагать, предвкушает, как задаст им жару...

Юнкер примчался в город на дребезжащем грузовичке, помог выгрузить раненых, таких же, как он, юнкеров. И узнав, что на помощь выдвигается рота с тяжелой техникой, категорически потребовал взять его с собой. Капитан-морпех не возражал - карта картой, а проводник не помешает. И вот юнкер трясся рядом с Андреем, прижавшись к башне, в обнимку с обшарпанным мосинским карабином. От автомата отказался: «Спасибо, господин офицер, со своим сподручнее. Вашего оружия я не знаю, а нам скоро в бой». Прапор, предлагавший юнкеру укороченный «калаш», посмотрел с уважением и отстал.

- Юнкер, а сколько вам лет? - спросил Андрей. Не спросил - проорал. Иначе не услышать: водила топит в пол, движок завывает на подъемах, шипит, выпуская излишки воздуха, клапан тормозной системы, матерятся бойцы. Шумное это дело - марш-бросок на броне.

- В январе девятнадцать будет господин... простите, не знаю вашего звания?

- Майор Митин. Скажите, вам довелось повоевать?

- Так точно, господин майор! В августе был на Каховском плацдарме, в сводной рота училища.

- «Каховка, Каховка, родная винтовка...» - пробормотал Андрей. - Выходит, понюхали пороху...

Совсем пацан, ему бы в институт бегать... Андрею вдруг вспомнился пакостный мем «онижедети». Те студенты, что бесновались на киевском майдане, тоже ничего не боялись и головы не берегли. Семнадцатилетние «онижедети», в каком бы веке, под какими звездами они бы не жили, готовы кинуться в любую заваруху, и неважно, с арматуриной или с мосинкой. И плохо дело, если не найдется нравственной опоры в виде присяги, погон, чувства долга, наконец.

Верху зарокотало - над колонной на север прошел вертолет. На кронштейнах пусковые контейнеры НУРов, в дверном проеме свесил ноги морпех с пулеметом.

- Ух ты, здорово! - восхитился юнкер. - Значит, авиаторы помогут?

- А куда они денутся? Это, конечно, не ударная вертушка, но тоже ничего.

Юнкер хотел что-то спросить, но замялся. Андрей выжидающе смотрел на него.

- Позвольте, господин майор? - решился юноша. - Бронемашины, оружие, гирокоптер - откуда это все? Никогда о таком не слыхал, а ведь рассматривал журналы с фотографиями с Западного фронта. Форма, штучки эти... - он ткнул пальцем в висящую на разгрузке рацию. - Это не французское и даже не американское!

Словно в ответ на непочтительный жест, рация пикнула вызовом. Юнкер от неожиданности одернул руку, и тут БТР резко затормозил. Андрей едва удержался, схватившись за ствол «тридцатки».

- Майор Митин? К комроты, срочно!

Андрей слегка развел руками - и рад бы, но, сам видишь, что делается! - и принялся сползать с брони. Сержант уже стоял внизу, готовый подхватить неуклюжее начальство.

II

Околиица села Улуккул-Аклес

Спасибо авиаторам, атаку сумели отбить. И еще одну. И третью. Эта стоила константиновцам потерянного «Остина» - броневик, расстреляв последнюю ленту, набитую собранными по рукам патронами, ринулся на таран летящих к околице тачанок. Варварская тактика сработала: броневой передок расколотил в щепки две брички, но с третьей под колеса кинули ручную бомбу. «Остин» осел, задымился, из приоткрывшейся броневой дверцы захлопали револьверные выстрелы, фигурки в хаки выскочили из подбитой машины и зигзагами кинулись к своим.

Добежал один Рыбайло; семнадцатилетнего Леню Деделе у самой околицы стукнула между лопаток пуля. Он так и остался лежать перед оградой - маленький, скорчившийся, на спине, затянутой в английское сукно, медленно расплывалось темное пятно.

Махновцы, обозленные потерями, подтянули на прямую наводку две горные пушки и швырнули по Улуккул-Аклес дюжины полторы снарядов. Артиллеристы они были никудышные: единственным результатом этой «артподголовки» стали разбитые мазанки, царапины от разлетавшихся щепок, да легкая контузия у самого Адашева - трехдюймовая граната лопнула шагах в пятнадцати, по счастью, не задев никого осколками.

То ли «украинские повстанцы» жалели боеприпасы, то ли просто надоело ждать, но пушки утащили в тыл, и теперь перед околицей накапливались для атаки свежие сотни.

- Нет патронов... - прохрипел Штакельберг. - Совсем ни пса не осталось. Разве револьверы у кого...

- Примкнуть штыки! - проорал Адашев. - По моей команде - отходи, укрывайся за хатами, в садах, группами! И за плетни не вылезать, порубают!

Вот и все. Минута, две, может пять, а потом - хриплое дыхание, взмахи штыка, выстрелы в упор... И все. Живыми их не выпустят.

Он помотал головой. В ушах гудело, настырно, низко, пульсируя на одной ноте.

Контузия? Не похоже. И почему звук становится сильнее?

Адашев увидел, как другие юнкера стали озираться, в поисках... чего? Они что, тоже слышат?

...громче... громче...

Стена мазанки рассыпалась в глиняное крошево, из облака пыли прямо на юнкера выдвинулось скошенное железное рыло. Гул превратился в оглушительный механический рык, и теперь стало ясно, откуда он шел - давя татарские халупы, выворачивая с корнем абрикосовые и черешневые деревца, из глубины Улуккул-Аклес выползли три огромные машины. Назвать их броневиками язык не поворачивался - «Остин» и «Ланчестер» выглядели рядом с этими чудищами детскими игрушками. Не меньше английских «Уиппетов», прикинул Адашев - он видел такие на каховском плацдарме. Бронемашины разворачивались, перебирались через канавы, походя крушили изгороди из саманного кирпича. За ними, в пыли, мелькали фигурки, увешанные незнакомым оружием.

- Сашка! Адашев? Живой, чертяка?

Коля Михеев. Карабин под мышкой, рожа в пыли, улыбка до ушей.

- А где поручик? Надо отвести наших за деревню, майор приказал. Здесь сейчас та-акое начнется!

- Рукавишникова убило. - с трудом прохрипел Адашев. - Я принял роту. Ты толком говори, что за майор, куда отходить? Что тут вообще...

- Майор Букреев зам.командира батальона, морская пехота. А вы, как я понимаю, старший?

Адашев уставился на подошедшего. Такого он еще не видел: незнакомая форма в мелкую зелено-бурую крапь, глубокая каска, сдвинутые на лоб широченные очки-консервы. Сам огромный и какой-то угловатый - наверное, из-за снаряжения, которым увешан торс, пояс, даже бедра. В руках... карабин? Скорее, ружье-пулемет, вроде «Шоши», только обойма не так сильно изогнута…

- Конницу мы отбросим к реке, а дальше по ним отработают «Торнадо». А вы отведоте своих за дальнюю околицу.

Адашев хотел было спросить, что это за «торнадо» и как они собираются «отработать», и тут бронемашины ударили. Тонкие, длинные стволы в замысловатых башенках выбрасывали полотнища огня, в махновцев летели светящиеся трассы.

«Ду-дут! Ду-дут!-Ду-дут!»

Юнкер краем глаза видел, как рассыпаются вдоль ограды бойцы в такой же пятнистой форме, как выползает, круша стену, увитую диким виноградом, гусеничная машина с круглой, плоской башней из которой торчит длиннющий ствол солидного калибра. Танк взревел, плюнул сизым дымом, замер и ударил огнем Раз. Другой. И еще. И снова.

«Так не бывает!»

Вдали, там, где только что мельтешили махновские тачанки, вырастала пыльная туча. В дыму взрывалось, грохало, мелькали пулеметные трассы - и вдруг какофония стрельбы оборвалась. Тишина навалилась, глухая, непроницаемая, будто уши залепило воском. Юнкер качнулся, уцепился за какую-то скобу, торчащую из брони. Ноги не держали.

-.. да очнись ты, чудак-человек! - проник сквозь восковые затычки голос Михеева. - Собирай наших, айда к грузовикам. Надо раненых погрузить и... остальных.

- Стой, Никол, погоди... - Адашев понемногу приходил в себя. - Какие грузовики? А как же махновцы? У нас приказ - удерживать...