Царство женщин. Сердце Аризеля (СИ) - "Йель" - Страница 49

― Развивает наблюдательность и учит ловкости и незаметности. Навыкам, без которых не выжить, когда поблизости от твоего дома обитают великанши, ― я хлопнула его по спине. ― Вперёд.

Мы вернулись в здание, которое посещали самым первым. Воняющего мужчину заменила парочка солдат, сжимавшая подлокотники кресел потными ладошками.

― Ты уверена, что справишься одна? ― шепнул мне Арчи, когда мы уже готовились разделиться.

Я кивнула. И Арчи отсыпал волосатому хозяину несколько серебряных. Нас провели в узкий проём за разноцветную занавеску. Я продолжала томиться в неведении относительно назначения данного места и услуг, что должна была получить. Хотя могла бы просто спросить у Арчи, но предпочла этого не делать, всё равно вот-вот сама узнаю.

Миновав короткий коридор, мы прошли в просторное, светлое и чистое помещение, посреди которого в один ряд стояли люди не похожие ни на кого, виденного мной прежде. А ведь, казалось, что после сильно волосатого лица удивляться больше нечему.

Худенькие как тростинки, с распущенными волосами длиной до самых бёдер, в шёлковых локонах которых сияли многочисленные стеклянные бусинки. Тощие ручки висели вдоль бледнокожих тел, редко видевших солнце. Полупрозрачная ткань облегала, доходя до самых пят, была обрезана по бокам и полностью обнажала костлявые ноги. Тонкие бретельки небрежно спадали с покатых плеч. Из-под длинных ресниц, накрашенных чем-то густым и чёрным, на меня глядели опустошённые взгляды, в то время как измазанные красной краской губы растягивались в неискренних улыбках. Я бы легко приняла эти фигурки за фигуры пятнадцатилетних девочек, но худоба легко скрадывала несколько лет. И ни одна девочка, которую довелось мне повстречать, не выглядела настолько хрупкой.

Немощные тела изгибались в неестественных позах. Они выпячивали задницу, демонстрировали ноги, откидывали назад голову, проводя кончиками пальцев по тонкой шее. Я заметила оторопь, с которой Арчи тыкнул в раба, вскоре скрывшись за дверью одной из прилегающих к помещению комнат. Перед этим он успел шепнуть, что предупредил хозяина о моём незнании имперского языка.

И волосатый мужчина выжидательно уставился на меня, скаля зубы в угодливой улыбке. В сравнении с остальными здесь присутствующими он казался ещё толще. Проходя вдоль ряда, я почти не отличала одного раба от другого. И как понять, какой из них мог встречать похищенных женщин? В итоге указала пальцем на того, что улыбался вымученнее прочих.

В комнате, в которую нас отвели, пахло уже другими травами. Мягкий застеленный нежно-розовой тканью матрас занимал большую часть, покрытого толстым ковром, пола. Ни одного окна. А сбоку на шкафчиках стояли пузырьки с разноцветными маслами. Дверь с щелчком затворилась, оставив нас наедине.

Раб какое-то время просто стоял, робко поглядывая на меня из-под длинных опущенных ресниц. И что нам полагалось здесь делать? Я опустилась на край матраса. Может он сделает мне массаж или споёт колыбельную? Крепкий сон на удобной постели точно бы сейчас не помешал.

Заметив, что я села, раб стал стягивать с себя одежду. Он сбросил и без того мало что скрывающую ткань, оказавшись передо мной полностью обнажённым. Теперь и мне довелось лицезреть разницу, отличавшую женщину от мужчины, и всё-таки я оказалась обескуражена. Почему он разделся?

Раб опустился передо мной на колени и потянулся к шнуровке на штанах. Наконец, поняв, что тут происходило, я отпрянула, резче, чем хотелось бы, и оттолкнула раба на ковёр. Появилась неприятная горечь во рту. Здесь покупали удовольствие? Здесь платили за любовь? Нет... это не любовь. В этом пустом взгляде нет ни капли любви, а в измученном теле нет и капли желания. Так вот, что такое рабство...

Застигнутая врасплох, я не знала, что и делать. Протянула руку упавшему рабу. Он взялся за неё с неохотой, поднявшись на ножки-палочки, снова вытянул измазанные краской губы в улыбке. Длинные волосы покрывали грудь наподобие расстёгнутой жилетки. Совсем плоскую грудь.

Я вынула из кармана листок с посланием, которое заранее написал Арчи на имперском языке. Но он предупредил, что большинство рабов не умели читать, потому и написал по-имперски нашими буквами. Я постаралась зачитать сообщение такого содержание: «Я ищу друзей, их продали рабство. Не знаю куда и кому, но, может быть, ты видел их? Они похожи на меня.»

Закончив читать, я отложила листок в сторону и стала снимать кожаный панцирь, затем стянула кофту. Раб наблюдал за мной с широко распахнутыми глазами и полуоткрытым ртом, стискивая ладонью предплечье второй руки. Раздевшись, я стала раскручивать ткань, стягивающую грудь. Раб судорожно выдохнул, лицезрея женскую грудь, а мне стало чуть легче дышаться без повязки.

Я чуть наклонилась, заглядывая в его тёмные глаза. Раб часто закивал и начал лепетать на имперском, а я спешно чиркать карандашом на обратной стороне листочка, записывая услышанное родными мне буквами. Вскоре раб замолк, а я, совершив планируемое, не знала, что мне делать теперь. Не будет ли подозрительно уйти так быстро?

Снова присела на край матраса, а раб пристроился рядом со мной, как и прежде не поднимая глаз. Мы просидели так некоторое время, пока тонкая рука не потянулась к моей обнажённой груди. Скорее всего, ему было просто любопытно. В благодарность за помощь я позволила коснуться и ощутить её мягкость.

Изумление всё сильнее покрывало юное лицо. Оказалось приятно увидеть искреннюю эмоцию у этого похожего на куклу создания. Он вопросительно посмотрел на меня, указав на место между ног. А потом указал на нечто свисающее у него между ног. Даже у любопытства должен был быть предел. Но здешний воздух странно действовал на рассудок, или сам раб действовал на меня?

Всё же я стянула и штаны, и бельё, обнажая волосатый лобок. Раб прикрыл рот ладонью, сквозь пальцы я заметила улыбку. Его пробило на смех. Мне отчаянно захотелось услышать его смех, если бы только я могла сказать «пожалуйста, смейся», но я не знала как и почувствовала себя глупой в своём прежней упрямой враждебности по отношению к Арчи.

Я коснулась поразительно длинных, вьющихся волос раба. Какие гладкие и блестящие они были и славно пахли, как и его, натёртая чем-то шея. Сама не заметила, как стала касаться хрупкого тела, осторожно, словно опасаясь, что оно рассыплется. Но, вдруг опомнившись, остановилась, отодвинувшись.

Раб схватил меня за руку и поднял её, направив в сторону своего мужского органа. Мне стало не по себе. Действительно ли он хотел, чтобы я касалась его тела или просто делал то, зачем и был предназначен? Большие тёмные глаза глядели в нетерпении. Не знаю почему, но я всё-таки сделала это. Быстрая реакция тела раба на мимолётное касание смутила меня.

Он обхватил мою шею руками, садясь на колени будто дитя, и его орган тёрся об мой живот. Я ощущала щекочущее дыхание на своей шее, но уже ни о чём не могла думать или просто рассуждать здраво. Может это место развращало людей или во мне самой было нечто, о чём я даже не подозревала?

Не зная, как это делали мужчины, действовала как привыкла, одновременно направляя тонкие пальцы раба вниз моего живота. Он действовал аккуратно и выглядел крайне взволнованным, считывая малейшее изменение моей реакции. Моя же рука запачкалась чем-то белым и липким. Щёки раба зарделись. А я поцеловала покрывшийся потом лоб.

Когда всё закончилось, в комнате вдруг посвежело, весь дым, здесь витавший, развеялся. Я одевалась, раздавленная виной за то, что сделала с этим незнакомым мне безымянным парнишкой. Он натянул свои полупрозрачные одежды обратно и снова улыбнулся, взглянув на меня большими печальными глазами. Мне хотелось верить в эту искренность на остром лице. Обнять за тонкие плечи и забрать из пропитанного пьянящим дымом и похотливым потом здания запертое здесь создание, что в следующий раз возляжет на матрасе с кем-то другим всего за пару серебряных монет.

Но я не могла этого сделать, я не могла сделать ничего. Нельзя просто менять чужие жизни, какими бы ужасными они нам не казались, если мы не ведали, чем это обернётся. И я, и остальные могли сгинуть уже завтра, уличённые на месте в своей истинной личности. А стыд за содеянное и нежелание, чтобы хоть кто-нибудь из подруг узнала о моей низости, гнали меня прочь из места, чьё название на имперском звучало не иначе как «бордель».