Цветок Трех Миров - Емец Дмитрий - Страница 14

Неожиданно Долбушин перестал глотать бульон.

– Что это? Замазка? – удивился он, извлекая что-то изо рта.

– Фасоль разварилась. Не надо это есть! – сказала Рина и, быстро взяв «это» салфеткой, выбросила в ведро.

Долбушин просидел у Мамаси не больше получаса. Спрашивал у нее про Элю. Из разговора Рина поняла, что Долбушину и без того откуда-то много известно про успехи Эли.

– Да-да… Ей уже даются верхнеэтисамые звуки… – важно сказал он, не замечая, что сдал своего информатора.

Выслушав историю про холодильник, усмехнулся:

– Надо было мне позвонить!

– Вы умеете чинить холодильники? Надо же, какие таланты!

– Дядя Альберт чинит все подряд, – ответила за Долбушина Рина. – Порой специально поломает будильник – и его чинит. Починит, послушает, как он тикает, – и опять поломает.

Настроение у нее было странное, прыгающее. Ей хотелось дразнить и Долбушина, и Мамасю, и себя заодно. Вроде как и радостно ей было, но и злилась она непонятно на что.

Напитав дядю Альберта бульоном с «разварившейся фасолью», Мамася повела его в комнату смотреть Элины рисунки. Эля объясняла, где чего. Больше всего Рине понравилась картина «Темнота побеждает темноту». Со стороны, правда, казалось, что лист залит тушью. Рина так вдохновилась этой идеей, что вместе с Элей нарисовала еще две картины – «Белота побеждает темноту» и «Белота побеждает белоту». В первом случае тушью была залита лишь часть бумаги, а во втором лист вообще оказался чистым.

Пока они смотрели рисунки, золотые очочки проглянули еще несколько раз. Долбушин случайно проговорился, что специалисты считают Мамасины идеи с непрерывными аудиокнигами, чтением вслух и рисованием на всем подряд милым, безалаберным, но допустимым заблуждением.

Мамася начала было горячо спорить, но опрокинула баночку с кабачковой икрой, и картина «Белота побеждает белоту» превратилась в полотно «Белота побеждается кабачковой икрой».

– Плевать! Пусть думают что хотят. Я и Рину так же воспитывала! – сказала Мамася.

– Да, – задумчиво пробормотал Долбушин. – Так и есть… Тоже рисование и аудиокниги. Только чтения вслух не было – и не могло быть.

Сказано это было тихо. Мамася не расслышала. Рина же остро взглянула на Долбушина, пытаясь что-то понять. Долбушин отвернулся – торопливо и виновато.

Рина еще немного посидела и, подумав, что в ШНыре ее могут хватиться, стала собираться. Телепортироваться из квартиры Мамаси было неразумно, и она решила сделать это с улицы. Долбушин не остался у Мамаси и вышел вместе с Риной.

На лестнице терпеливо топтался телохранитель Андрей. Под наброшенной на руку легкой курткой наверняка был скрыт арбалет. Иначе он бы не отвернул поспешно куртку в сторону.

– Привет! – поздоровалась Рина. – Боишься, куртка выстрелит, в меня пуговицей попадет?

– К стене прибьет! – отозвался Андрей.

Он вызвал лифт, но Рина стала спускаться по лестнице, и Долбушин пошел с ней. Он выглядел недовольным. Постукивал по перилам зонтом. Этажа два оба молчали. Потом Долбушин внезапно сказал:

– Она не твоя мама.

– Моя, – сказала Рина. – Я знаю про фельдшера Уточкина, но это дела не меняет. Мамася – моя мама. Вот и нечего к ней лезть!

– Твоя мама была замечательная. И она не Мамася. Мамася – мать Эли!

– Как все запущено! Прямо бразильский сериал! В следующей серии вы узнаете: «Фернандо думает, что он сын Диего, однако Диего оказывается переодетой женщиной, а своего отца он узнает в Гонсалесе, которого ненавидит за то, что Гонсалес сбросил в пропасть Хуаниту, однако Мендес успел поймать ее за волосы».

– Перестань!

– Не перестану! Если Мамася не замечательная, чего ты к ней в гости зачастил?

Глава форта поморщился:

– Ты передергиваешь. Мы совсем не о том. Мамася – она… тьфу! Какая она Мамася?! Она Ася! Представляешь, я тоже начну называть ее Мамасей?

– Нельзя. Это мое слово. Ты не получал на него копирайта, – возмутилась Рина. – Знаешь закон о литературном переводе, который заставляет менять все нормальные имена на дебильные? Один переводчик назовет Винни-Пуха медведем Пу, другой – Винни-Пушком, третий Винусом Зепухером, и так, пока читателю не вынесет мозг.

Долбушин с удивлением шмыгнул носом. Видно, он про этот закон не знал.

– Ладно, – разрешила Рина. – Мамасю можешь навещать. Артурыча унесли ветры странствий, и Мамася считает, что навсегда.

Долбушин взглянул на нее сердито, но все же Рине показалось, что известие про Артурыча он принял к сведению. Они дошли до пожарного балкончика. Здесь Рина остановилась и показала нерпь:

– Ну пока! Я в ШНыр.

– Давай на машине довезу, – предложил Долбушин, которому не хотелось так скоро расставаться.

– За два часа? И чтобы все два часа мы ссорились?.. Нет уж, лучше телепортироваться.

Долбушин с подозрением покосился на нерпь:

– С этой штукой можно залипнуть в дереве.

– С автомобилем тоже можно. И тоже в дереве, – возразила Рина.

Долбушин вздохнул. Внезапно он протянул руку, сгреб Рину за затылок и, подтянув к себе, неумело и сухо поцеловал в щеку. При этом нечаянно задел ее локоть зонтом, так что Рине на миг показалось, что сквозь кости ее руки продернули раскаленную проволоку. Но, в конце концов, он хотел как лучше.

– Ага! – сказала она. – Родительская нежность! Прекрасно! Но ты все сделал не так! Показываю! Предположим, отец я, а ты моя дочка…

Она притянула к себе Долбушина, взяв его прямыми ладонями за уши, чтобы не стереть воображаемую косметику, и звучно поцеловала его в макушку. Андрей, когда это увидел, сделался багровым и едва не прострелил себе ногу из арбалета.

– Дочка! Ты у меня самая красивая! Я тобой горжусь! – сказала Рина Долбушину.

Глава форта уронил зонт.

– Вот как надо, – продолжала Рина, сама чуть-чуть розовея. – А «Я тобой горжусь! У тебя все получится» говорить не надо. Это штамп американского кино. Русское женское сознание быстренько все переиначивает и получает: «Ага, это он меня потому целует, что жалеет… Значит, ни фига у меня не выйдет! Надо сейчас разрыдаться и все перевесить на него».

Сказав это, Рина отпрыгнула в дальний угол балкона, коснулась нерпи и исчезла, ослепив Андрея и Долбушина вспышкой телепортации. При этом Рина едва удержалась, чтобы не телепортироваться так, как это порой делал Ул, пока не готовился стать папой. То есть спрыгнуть с балкона и исчезнуть во вспышке раньше, чем на асфальте останется пятно.

– А мы думали, ты к ведьмарям удрала с моей нерпью, – сказала Фреда, когда Рина, наскоро побывав в Зеленом лабиринте, вернулась в комнату.

– Ага. И потому съели твои три шоколадки, – призналась Лара.

– Это были не мои. Это мне кухонная Надя дала свои похранить, – заметила Рина.

Лицо у Лары вытянулось. Кухонная Надя, как истинная бывшая студентка педучилища, выносила мозг на «раз-два-три». Либо умирала, либо начинала: «Как вы сейчас со мной поступили? Давайте подумаем вместе! Плохо! Как должны были поступить настоящие товарищи? Давайте подумаем! Хорошо!»

– Что? Правда? – испугалась Лара. – Ты же ей не скажешь?

– Не скажу. Я пошутила, – успокоила ее Рина.

– Спасибо! – сказала Лара. – Я тебя завтра тогда на отличную американскую распродажу возьму. Смотаемся на сиринах туда и обратно. Правда, не люблю американские джинсы покупать. Они никогда не садятся как надо. И размер вроде твой, но толщина у них какая-то совсем другая. Такое чувство, что фигуры генетически другие. Взяли полного человека и раздавили его между страницами книги. И он получился толстый, но плоский.

– Нет, – сказала Рина. – У меня с деньгами туго. Может, на следующей неделе.

На другое утро, дождавшись одиннадцати часов, потому что звонить Мамасе раньше было опасно, Рина набрала ее номер.

– Привет! И что? Долбушин починил тебе холодильник? – спросила она.

– Нет. Но мне два часа назад привезли семь холодильников! Семь! Соседи не могут выйти из квартир. Я не могу высунуться в коридор! Все заставлено холодильниками! Жизнь в доме парализована! Сделай что-нибудь! Спаси меня!