Мент - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/107
• Следующая

Утром полковник Тихорецкий смотрел из каждого угла квартиры. А потом его призрак вылез из телефонного аппарата.

— Да, — сказала Настя в трубку. — Доброе утро, Паша… нет, не разбудил, уже завтракаю. Что ты не позвонил вчера?

У Зверева свело скулы. Голос Насти был всего лишь СУПРУЖЕСКИМ, в нем не было никакой нежности. А Сашке слышалось иное. Он отвел взгляд от Насти, сжимающей телефонную трубку в ухоженной руке. Он отвел взгляд… и встретился глазами с полковником Тихорецким. Павел Сергеевич смотрел строго и внимательно, зияли дыры ружейных стволов. Правой ногой Тихорецкий наступил на тушу убитого кабана.

— …Зачем мне молодой? Ты и сам еще не старый. А если ревнуешь — не езди в командировки, полковник.

На туше кабана не было видно ни крови, ни ран, но в блестящих черных глазах уже не было жизни. Тихорецкий стоял победителем.

— …Ну, ладно, ладно. Жду. Целую. Звук опущенной на рычаг трубки. Запах кофе. Обнаженная грудь в разрезе халата…

Мертвый кабаний взгляд.

— Что загрустил опер? Решим мы все твои проблемы. Суд-то у нас — народный.

— Настя, я хотел сказать…

— Ничего не говори, опер. Все будет о'кей. Я просто переговорю с адвокатом, предложу компромисс: хачик получает ниже низшего, а они в обмен на это не поднимают больше вопрос с понятыми.

— Настя, я хотел сказать тебе, что для меня очень много значит то, что произошло.

Она не ответила, улыбнулась улыбкой красивой, уверенной в своей красоте женщины. Улыбкой ОПЫТНОЙ женщины. Улыбкой аристократки, обращенной к пажу. На гладкой загорелой коже Анастасии Михайловны не было ни одной морщинки.

В Москве, в гостинице МВД, полковник Тихорецкий поправил узел галстука и подмигнул своему отражению в зеркале.

В суде Анастасия Михайловна все уладила. Действительно — потолковала приватно с адвокатом, и вопрос был снят. Азербайджанец получил первый условный срок, а опера продолжили службу. В целом все остались довольны. Вот только Осипов и Кудряшов на радостях снова напились и снова затеяли драку. На этот раз с курсантами училища имени Дзержинского. Морячки тоже были пьяные, но, используя численное превосходство, операм поднакидали хорошо.

Роман с замужней женщиной. Избитый сюжетец… Старо, как мир, и банально. Но никуда не денешься — завязался у капитана Зверева роман. Со всеми, как говорится, вытекающими последствиями: необходимостью конспирироваться, изыскивать скрытые ресурсы — то бишь место и время. Слава Богу, профессия в этом отношении многому научила. Слава Богу, что муж Насти Тихорецкой был человеком очень занятым.

Бурное начало романа имело такое же бурное продолжение. Сашке и Насте доводилось встречаться и у него дома, и у нее, и в квартире одного из Сашкиных агентов. Зверев определенно потерял голову. Он разрывался между работой и Настей, недосыпал, нервничал, присвоил двадцать рублей агентурных денег, которые потратил на прогулку с Настей в Петродворец. Он бешено ревновал Настю к мужу. Распалял себя, представляя, как она раздевается вечером перед глазами ЭТОГО ТОЛСТОГО БОРОВА. А вот это — про борова — было неправдой: Павел Сергеевич Тихорецкий — мужчина крепкий, плотный, но не толстый. Но такова уж психология ревнующего мужчины.

Однажды после любовных дел Сашка и Настя лежали на супружеском ложе Тихорецкого. Телевизор бубнил про ГКЧП, бледный Горбачев спускался по трапу самолета, ликующая толпа рукоплескала, Руцкой надувал щеки. Им не было до всего этого никакого дела. Звереву, по крайней мере, точно… Он смотрел на Настино лицо, на совершенное тело и думал, что все в мире очень несправедливо. Что вот сейчас он встанет, выйдет в кухню курить и встретится взглядом с полковником Тихорецким, убившим кабана… о, как это несправедливо!

— Настя, — сказал Зверев тихо.

— А-а?

— Настя, выходи за меня замуж.

Тихорецкая приподнялась на локте, посмотрела Сашке в лицо:

— Ты что, капитан, серьезно?

— Совершенно серьезно, Настя. Я тебя люблю.

— О, Господи! Санька! Тебе что — плохо со мной так?

— Мне очень хорошо с тобой. Но я не хочу делить тебя ни с кем.

— Глупости это, Санечка. Это в тебе мужские амбиции играют.

— Настя, мне невыносимо думать о том, что ты спишь с этим…

— Са-ня!

— Ну что — Саня? Я же не мальчик.

— Мальчик ты еще. Пацан. Ну, брошу я Тихорецкого. Отвезешь ты меня на трамвае в ЗАГС. Усатая тетенька поставит нам штампики в паспорта. А потом ты — опять же на трамвае — привезешь меня в свою двухкомнатную квартирку к твоим папе и маме. Ой, счастья-то будет! Мы с мамой будем делать котлеты в пятиметровой кухне и смотреть ваши семейные альбомы. Раз в месяц ты будешь приносить мне зарплату — целых сто пятьдесят рублей!

— Почему сто пятьдесят? — удивился Зверев.

— О-о, извини! Конечно, целых двести!

— Настя, неужели в этом все дело?

— В этом, милый, в этом. Жизнь-то у меня одна. И прожить ее в нищете я не хочу. Я не хочу носить штопаные колготки и есть макароны. Это мерзко, Саша. Б-р-р-р… это пошло.

Зверев сел на кровати, сунул ноги в тапочки полковника. На экране телевизора Собчак говорил о победе демократии. Зверев встал, вышел из спальни. На кухонном столе лежала пачка «Мальборо» Анастасии и его собственная пачка «Родопи». Зверев усмехнулся, сел и закурил родопину. На душе было мерзко. Павел Сергеевич, в красивой деревянной рамочке, смотрел строго. Правой ногой он попирал убитого Зверева.

В кухню вошла Настя. Сквозь белоснежный пеньюар просвечивали розовые соски. Она обхватила Зверева за голову, притянула к себе.

— Ну что, капитан, обиделся? Обгадила душу корыстная стерва? Плюнь, капитан, перемелется… найдем мы тебе бабу, глупенький.

Она засмеялась низким грудным смехом. От этого смеха Сашка всегда шалел. Он обхватил Настю за ягодицы и поцеловал в грудь сквозь ткань пеньюара. Сердиться на эту женщину он не мог.

Через несколько минут они снова оказались в постели.

Так все и продолжалось. Греховно, нелегально, неистово. Судейско-ментовский роман… Что за жанр такой? Странный, ребята, жанр…

Накатила осень. Закружились листья. Потешный кремлевский переворот подпортил карьеру полковника Тихорецкого. Какую-то там неправильную позицию занял Павел Сергеевич в отношении ГКЧП. Не просек тему, как говорится. То ли сказал чего-то не то, то ли сделал… Нет, никаких репрессий в отношении Тихорецкого не проводилось, но в приватной беседе ему намекнули, что генеральской звезды теперь уж можно не ждать. Паша по такому случаю два дня пил и даже ударил жену. Народный судья взяла больничный, чтобы не смущать сослуживцев и подсудимых синяком. Навестившему ее Звереву сказала, что мол, разбирала старый хлам на антресолях — уронила коробку с книгами. Сашка поверил.

• Предыдущая
• 30/107
• Следующая