Всеобщая история искусств. Искусство древнего мира и средних веков. Том 1 - Алпатов Михаил Владимирович - Страница 3

В приведенных примерах метафоричность выражена наиболее осязательно, местами почти обнаженно. Но она лежит в основе и значительно более сложных по своему замыслу произведений, в которых с первого взгляда художник не задавался никакой другой целью, как лишь представить то, что было перед его глазами.

История изобразительного искусства до сих пор недооценивала его метафорическую основу. Между тем строение скульптурного или живописного произведения по существу не отличается от поэтического. Только мастера изобразительного искусства черпают свой материал из другой области.

Известно, что древнегреческое искусство возникло на основе развитой древней мифологии. Уже одно то, что греческие боги, в отличие от богов древнего Востока или бога Израиля, представлялись в образе людей и что, оставаясь всемогущими и бессмертными, они наделены были всеми качествами живых людей, их привязанностью к радостям жизни, воинственным пылом и обаятельной внешностью, — уже это одно содержит в себе зерна поэзии. Эта поэтичность лежит в основе всех видов древнегреческого искусства и в частности скульптуры.

Древнейшие греческие статуи были простыми стволами, деревьев (ксоана). Позднейшим поколениям они казались грубыми, неискусными обрубками. Но в этом «выражении» человека «в дереве» лежат зерна поэтического одухотворения природы, художественного мировосприятия. Недаром Одиссей при встрече с прекрасной и юной Навсикаей вспоминает о «стройно-высокой пальме», виденной им перед делосским алтарем Аполлона. Недаром, согласно древнему мифу, и юная Дафна, когда она спасалась от Аполлона, была превращена в лавровое дерево.

Не следует думать, что метафора лежит только у истоков искусства. Метафоричность не иссякает и на более зрелой ступени культуры, только она выступает не так обнаженно. Видеть образ живого человека заключенным в каменном блоке и извлекать его оттуда, как это удавалось Микельанджело, передать могучее тело дискометателя в черной бронзе, при этом так, что зритель как бы стоит перед живым существом и вместе с тем не забывает, что перед ним блестящая, крепкая бронза, нанести несколько беглых штрихов карандашом на бумагу, дать росчерк пера, бросить несколько ударов кисти и заставить зрителя угадать в них живые фигуры, порою сложную многофигурную композицию — все это значит пользоваться метафорическим языком искусства. «В этих едва намеченных штрихах мой ум опережает глаз и ловит мысль раньше, чем она обрела какую-либо форму», — замечает Делакруа. Он сам дает примеры ярких графических метафор.

Мы видим несколько змеящихся линий, сплетающихся в своеобразный узор, и кое-где положенные параллельные штрихи, но из них наглядно выступает образ тигра, вцепившегося в круп коня, и фигура всадника, наносящего ему удары, и вздыбившийся конь, и бегущая на помощь фигура с мечом, — словом, целая драматическая сценка, полная движения, страсти, огня. При этом в рисунке особенно наглядно, что из взаимодействия, взаимопроникновения двух сторон художественного образа рождается его особенная жизненность, сила воздействия. Сами по себе линии в рисунке Делакруа выразительны как росчерки пера, как закругленные очертания орнамента (ср. стр. 8), но они приобретают весь свой образный смысл, так как в них проглядывает жизненный мотив, изображение живой и драматической сценки. Вместе с тем эта сценка производит особенно волнующее впечатление, так как она воссоздается художником не при помощи кропотливого, мелочного списывания подробностей, а с помощью пронизанного единым дыханьем, порывистого, как сама изображенная борьба, движения руки. В своем рисунке художник не только обрисовал самые предметы, но и выразил жизненную трепетность мгновенного.

Таким же богатством смысловых оттенков блещут многие живописные произведения, в частности образ прославленной Венеры Ботичелли. Ее бледная голова склоняется на тонкой шее, как завядший цветок, как розы, которыми сыплют Зефиры. Волосы ее похожи на золотое руно·; ее кудри развеваются, как змеи вокруг головы Горгоны. Впрочем, ни одна из этих метафор не вытесняет другой, все они дают многогранность образу Ботичелли.

Метафора лежит также и в основе архитектуры, хотя она в собственном смысле этого слова не принадлежит к числу изобразительных искусств. Архитектурные памятники изображали предметы реального мира лишь в далекой древности с ее надгробиями вождей, похожими на огромные холмы. XVIII век также любил придавать архитектуре изобразительный характер, превращая интерьеры дворцов в покрытые ракушками таинственные пещеры, словно обитаемые древними нимфами. Но даже памятники строго архитектурные, вроде греческого храма, готического собора или дворца Возрождения, основаны на метафоре.

Ведь греческие колонны — это не только подпоры, но еще подобие древних деревянных стволов, а весь храм — жилище бога — образует подобие жилища человека. Выражение одного через другое ясно сказывается и в архитектуре нового времени.

Возьмем для примера такой архитектурный мотив, как окно. С чисто утилитарной точки зрения оно должно представлять собою пролет в стене, предназначенный служить источником света. Но архитекторы любили сближать эти пролеты с формой различных архитектурных мотивов иного назначения. Отсюда такое разнообразие в решении окна: оно похоже то на античную триумфальную арку, то на церковный портал, то на островерхую башню, то на киворий, то на портик, то представляет собой раскрытую пасть зверя, то, наконец, окно дома похоже на окно железнодорожного вагона. Не нужно представлять себе, что второй член всего лишь присоединяется к первому, к представлению об окне как пролете в стене. В подлинном художественном образе оба члена воспринимаются в живом взаимодействии. Окно в виде арки перестает быть простым пролетом, а арка на стене перестает быть аркой, через которую проезжали триумфаторы, хотя мы продолжаем видеть в окне световое отверстие и замечать и величие арки и черты самостоятельного здания.

Здесь приводятся только простейшие примеры метафоричности художественного образа и рассматриваются соотношения двух основных формирующих его сторон. Задача художника не сводится к тому, что, установив сходство между членами метафоры, он их всего лишь сближает, сопоставляет. В художественном образе его отдельные стороны бросают свет друг на друга, и потому художественный образ обладает таким глубоким смыслом. Художественное произведение отличается огромным богатством его значений, как бы вырастающих одно из другого.

Наравне с другими видами искусства архитектура проходит долгий путь исторического развития с его исканиями, подъемами и падениями. И все же есть черты, которые свойственны всякой подлинной архитектуре. Задача архитектуры — это в первую очередь создание оболочки для жизни и деятельности человека. Самое несложное здание заключает в себе пространственное ядро, интерьер, и вместе с тем этот интерьер выражен в его внешней форме. Каждое здание, каждый архитектурный замысел содержит в себе это своеобразное дву единство. В науке это называют проблемой архитектурной массы и пространства. Существует множество решений этой проблемы путем то контраста, то гармонии, то соответствия, то преобладания одного начала над другим. Но в этом двуединстве заключено своеобразие художественного языка архитектуры, в нем преломляется то «выражение одного через другое», которое лежит в основе всех видов искусства.

Интерьер создается для человека, реального или воображаемого; здесь протекает его повседневная жизнь и свершаются события его общественной жизни. Наружный вид здания всегда в той или иной степени характеризует то, что находится внутри него. То, что внутри продиктовано условиями жизни, потребностью в удобстве, в просторе и в свободе движения, должно снаружи приобрести характер необходимости, закономерности и последовательности, должно быть оправдано для такого требовательного судьи, каким является человеческий глаз.