Змея, что пьет гранатовую кровь (СИ) - "Luna Selena" - Страница 35

— Если ты свяжешь себя с кем-то иным, я тебя убью.

Синева взгляда Ашера будто разбелена ядовитым соком аконита.

— Я не даю тебе выбора. Ты ведь понимаешь?

Разумеется, Ссешес понимает. Для них обоих совершенно очевидно, что теперь, когда они открылись друг другу, встречи станут гораздо более частыми. Слишком тяжело быть далеко.

Кроме того, генерал и сам готов был обеспечить своему любимому очень долгие мучения — если тот посмеет прикоснуться к кому-либо чужому.

— Понимаешь?

— Я понимаю, что безумно хочу тебя трахнуть, — дроу переворачивает Ашера на спину и кладет руку на его горло.

Ссешес входит на всю длину, одним движением. Страх потерять самого близкого, который он испытал сегодня, разрушает его самоконтроль и делает почти грубым. Глубокие, болезненные толчки. Дроу желает доказать самому себе, что вампир здесь, рядом. В его объятиях.

Ашер, впрочем, не возражает вовсе. Сжимая пальцами коротко стриженные пряди волос дроу, он впивается зубами в его шею. Безумие прошедшего боя придает его крови пряную горечь, будто отвар полыни.

Хриплые, громкие стоны.

— Мы разбудили всех, кажется.

Ссешес ложится, вытянувшись вдоль тела вампира.

— Думаешь, будут завидовать? — усмехнулся князь.

— Ашер?

— М?

— Мы и раньше дрались вместе — и это всегда давало неплохие результаты, как ты помнишь. Но какой ценой. Мы оба получили серьезные раны тогда, во время осады столицы орков. И мы оба пострадали сегодня.

Вампир поднялся на локте и усмехнулся.

— Что за херня? К чему ты клонишь? Считаешь, что мы слишком сильно связаны — и от того делаем ошибки, пытаясь защитить в первую очередь друг друга?

— Да, — совершенно серьезно ответил дроу. — Нам необходимы совместные тренировки, чтобы мы научились взаимодействовать и использовать наши чувства во благо.

Ашер откинулся на подушки, привлек любимого к себе и запустил клыки в его плечо.

— Холодная ты, равнодушная тварь. Нет, чтобы наслаждаться ниспосланным нам блаженством — он все о тренировках.

***

Иногда случается так, что кто-то совершает слишком много ошибок, говорит супруг, помогая мне прикрепить к блузе камею с фиолетово-зеленым, переливчатым агатом.

— И кажется мне, одной из самых страшных ошибок ты считаешь то, что Мариус посмел считать меня шлюхой?

— О да. Несомненно, — Аларик неторопливо застегивает пуговицы своей темно-синей рубашки.

Затем он подходит ко мне и касается губами виска.

— Ты не обязана присутствовать при этом.

— А мне кажется, я должна. Не хочу, чтобы меня заподозрили в слабости.

Мой принц потерся носом о мою щеку. Я чувствую, что он улыбается.

— Первые шаги на нашем совместном пути ознаменовались победой. Думаю, это хорошо.

Я крепко обняла супруга и прижалась лбом к его плечу.

— Надеюсь, так будет и дальше.

Зная, что время уже назначено, я будто старалась оттянуть неизбежное: отправилась поприветствовать родителей, а затем решила навестить Розали — вчера она показалась мне очень усталой и опечаленной чем-то.

Оказалось, что в комнате драконесса была не одна: Лайолешь пришла выпить к подруге чашку утреннего чая. Разговор, само собой, зашел о том ритуале, что должен был произойти вскоре.

— Я не думаю, что нам стоит присутствовать там, — сказала эльфийка, обмакивая кусочек сыра с орехами в мед. — Это не наша… церемония.

— Дьяр и Лука очень помогли моему супругу, — мягко напомнила я.

Лайолешь усмехнулась.

— Он. Не я. Это их мужские соглашения. Но если ты захочешь, я могу быть там.

На диван рядом с нами села драконесса.

На ней вязаное платье цвета охры длиной до колена, подчеркивающее ее изящную фигуру. Тонкие руки, которые держат чашку кофе с корицей, дрожат.

— Мне бы так хотела выразить благодарность за твою поддержку, но знаешь…

Я собралась уж было сказать, что понимаю ее решение, тем более, что наверняка сейчас она чувствует себя более уязвимой из-за беременности — но дело было вовсе не в этом.

— Когда я лишь училась управлять своей силой, я не была достаточно… усердной в этом, — драконесса опустила глаза. — Мои родители очень баловали меня. Считали, что придет время — и я сама пойму, что значит ответственность. Самоконтроль.

Несколько мгновений тишины вязкой, будто нуга.

— И я поняла. После того, как на некоторое время утратила возможность летать и контролировать свою стихию из-за того, что моим удовольствием стали мучения других. С тех пор…

Лайолешь обняла девушку за плечи и сказала очень спокойно:

— Эти смерти — не твоих рук дело.

Я смотрю на прелестную драконессу, вижу как рвется наружу пламя румянцем на щеках, и думаю о том, чем ей придется заплатить за свои ошибки.

Ошибки. Нынче это важная тема, кажется.

***

Завтрак стал для меня серьезным испытанием. Стоило мне взять булочку, посыпанную кунжутом, разломать ее — и хруст ломающейся корочки сразу же напомнил мне хруст костей Мариуса в той незабвенной его драке с Алариком.

Я не была уверена в том, что я смогу достойно выдержать предстоящее зрелище — но была полна решимости. Тем более, что рядом будут матушка и отец, дабы подхватить меня, если я упаду.

***

Венец в волосах. Меховая накидка. Складки на лиловом бархате длинной юбки. Камни главной площади, серые, гладкие. Молочное тусклое небо и горячий кардамоновый чай.

Дубовое дерево помостов, темное, пахнущее пряно. Два острых полумесяца в тяжелых косах королевы и плотное белоснежное кружево ее платья, оставляющего на виду лишь кисти рук и узкое лицо с высокими, хищными скулами.

Волосы итилири, белые, будто лепестки жасмина. Черные, будто перья ворона.

Безмолвие. Мои пальцы и пальцы Аларика, переплетенные. Осанка леди Сиенны безупречна, как всегда. Широкие браслеты на тонких запястьях, и выгравированные змеи холодно и равнодушно наблюдают за мучительной и изысканной казнью.

Ее Величество не делает различия между живыми и ушедшими. От прикосновения Мирабеллы, легкого, как перышко голубки, распадаются в прах тела мертвых веров — и тело Мариуса. Я замечаю цвета обнажающихся внутренних органов: туманно-сливовый, карамельный, яблочно-красный. Черная лакрица распадающихся тканей и сахарно-белые кости.

Полные ярости и боли крики. Сладкий запах тления. Воистину, Аларик действительно более милосерден.

Королева говорит что-то, в ее словах я слышу шорох черных ветвей промерзших деревьев и стремительный бег зверя.

Ветер поднялся внезапно. Кажется, его вой звучал прямо в моей голове. Ледяной ветер и горячие пальцы Аларика на моей руке.

Я повернула голову к супругу. Его глаза закрыты, и прожилки на веках от холода темны, как ежевичный сок.

Ветер питается прахом мертвецов, лежащим на отрезах дорогой парчи, и Аларик впитывает эту скорбь. Он становится сильнее.

Наверное, это все же хорошо. Он ведь мой мужчина, и я желаю ему силы. Но для меня сила эта горька, и немеют кончики пальцев, будто от студеной воды.

Не бойся, родная. Не бойся.

Я слышу голос супруга, и воцаряется блаженная тишина.

***

Ты готов отказаться?

Аларик пристально смотрит в мое лицо.

Отказаться?

От того, чтобы забирать силу у мертвых сейчас.

Кто-то другой мог бы ответить мне: я отказываюсь от этой силы. Или — я отказываюсь от тебя. Ведь ты столь самоуверенна. Но мой супруг не был бы собой, поступи он столь предсказуемо.

Согласен. Я не стану ее забирать. Я отдам ее тебе.

Венец на голове стал тяжелее. Мои коготки, что я ощутила тогда, на церемонии нашего бракосочетания — еще острее.

Я не боюсь. Я не знаю, что такое страх. Я забыла его лицо.

Когда мы спускались по деревянным ступеням, я едва ли не первый раз в жизни порадовалась тому, что высока — выпрямившись во весь рост, довольно успешно можно было играть в спокойствие перед всеми итилири, что наблюдали за мной. Они должны видеть перед собой достойную быть их правительницей.