Невеста для демона страсти (СИ) - Борисова Алина Александровна - Страница 55

— Есть. Самой молодой сейчас где-то сто двадцать пять. Из них сто восемь она сильфа. А в этом возрасте они уже… Там что-то случается с памятью, с разумом. Сто лет — это предел, даже в не-жизни. Они как птички — беззаботные, веселые, но бессмысленные… безмозглые… — я никак не могла найти подходящего слова. — Не безумные, но…

— Расскажи подробно.

Александр устало откинулся в кресле и прикрыл глаза. Толку от девчонки не было. Она охотно рассказывала все. Да только ничего ценного Роуз не знала. Да, она побывала в Заповедной долине. Ей показали домики, башенки, веселящихся сильф, парочку сыттаров. Она посмотрела, как виртуозно меняет облик ее рыжий, как он умеет танцевать и драться, убивать и соблазнять. И пользоваться плодами своих трудов по соблазнению, разумеется. Впрочем, о последнем его юная жена не слишком рвалась рассказывать, а он не слишком настойчиво спрашивал. В общих чертах понятно, а так… В этом вопросе он предпочитал действовать сам, а не слушать байки о том, как действовали другие. Тем более с той, что, пускай формально, но все же…

Не важно! Куда важнее была информация о купании в источнике живительной силы. Вернее, полное отсутствие информации — что он дает, как действует, для чего нужен сыттарам? Одни предположения. То же самое с проклятым замком — Роуз знала о нем еще меньше, чем мать. То есть вообще ничего. А сыттар, словно издеваясь, охотно рассказывал наивной дурочке, как важен этот замок для его планов, но ни словом не обмолвился о том, чем именно.

А главное — зачем? Зачем ее послали к нему? Не за амулетом, как он сначала подумал. Амулет мало того, что закрывает от воздействия нечисти (а зачем нечисти давать своей жертве средство закрыться?), так еще и жизненных сил не дает и не добавляет. А Роуз нужна была именно сила — сила жизни. Роуз должна была остаться живой. Да, Роуз должна остаться живой — чтобы войти в Черный замок. Именно это внушали ей, и именно это она должна была донести ему. Только ей откроется замок, а в замке — там… Словом, он должен немедленно побежать смотреть.

Ради этого ее купают в закрытом источнике, ради этого ее отправляют к нему. Может, и за амулетом тоже — она закроется от сыттара, да, но ведь при этом он перестанет тянуть ее силы. Зато Роуз начнет тянуть силы своего фиктивного мужа. Следовательно, станет… еще более живой? Еще менее сильфой?

Допустим, но при чем тут Анабель? Анабель, которая твердила, что Роуз надо непременно убить? Влюблена в Прекрасного Герцога и играет против сыттаров, пытаясь выпутать его из этой истории? Ерунда, как может сильфа играть против сыттара? Если уж герцог так легко прочитывает ее мотивы (ее предполагаемые мотивы; предположительно, ее мотивы), то сыттар знает все ее помыслы наверняка. И если ей позволили действовать…

То ему оставили ровно два выхода: либо убить Роуз вопреки желанию сыттара видеть ее живой и входящей в замок (что бы ни было в этом замке, раз оно нужно сыттару — значит, долг герцогу помешать нечисти это заполучить). Либо оставить Роуз живой вопреки навязчивым советам Анабель с ней покончить (потому что, раз советуют, значит, точно ему не во благо, ибо они враги). Вот только — тут он смысла не видел. Как ни крутил ситуацию с разных сторон — смысла в советах Анабель для вражеской стороны не было. Ему — да, явные и озвученные плюсы, о которых он, собственно, догадывался и сам. А сыттарам? Зачем им смерть Роуз? Бессмысленно.

Либо он чего-то не знал. Либо он слишком верил в значимость Черного замка, а тот был обманкой с самого начала.

— Что ж, — распрямившись в кресле, герцог открыл глаза и решительно взглянул на свою пленницу, бессильно обвисшую на цепях. Допрос дался ей непросто, но герцог должен был быть уверен, что ее «не знаю» — это действительно «не знаю», а не «не хочу говорить», — я выслушал тебя, Роуз, обдумал твои слова и принял решение. Ты пришла ко мне за спасением — и спасение я вижу для тебя только одно. Твое тело уже не спасти, оно переродилось, но душа твоя чиста. Ты не виновата в злодеяниях сыттара и искренне не желаешь быть его приспешницей. Но, увы, есть только один способ избавить тебя от служения ему.

Она побледнела, хотя, казалось, куда уж больше. И прошептала чуть слышно:

— Костер?

— Да, — он смотрел спокойно и прямо. — Костер. Ты будешь объявлена ведьмой, обвинена в служении врагу рода человеческого и сожжена на центральной площади ближайшего города. По традиции — на третий день после оглашения приговора. Приговор я, считай, огласил. Чуть позже его зачитают в городе. На этом, собственно, все. Моли Дэуса о справедливости на Последнем Суде… Впрочем, он всегда справедлив. Благодари за то, что прерывает твои муки в самом начале, не дав ступить на проклятый путь. Уверен, он высоко оценит твое желание умереть человеком.

Развернулся и вышел, чтобы не смотреть на ее отчаянье. Слезы, мольбы — они теперь бесполезны, и она это знает. Но так сложно бывает удержаться, когда есть, кого молить. Александру не хотелось, чтоб она унижалась. Отчаянная и беспомощная, соблазнительная и бесконечно холодная, живая и неживая — она волновала его, заставляя прикасаться к себе куда чаще, чем требовалось, заставляя мечтать, что в другое время и в другом месте… Нет, жениться бы, конечно, не стал, но в любовницы взял бы, не раздумывая. Впрочем, возможно все это — лишь чары сильфы, которыми не обладала настоящая Роуз, а ему просто нужна женщина.

Мне ослабили цепи, и теперь я могла сидеть. Видно, герцог мой побоялся, что потеряв сознание стоя, я передавлю себе ошейником горло, и красивой казни, о которой уже сообщили всему городу, тогда не получится.

Никогда не понимала, почему люди так любят смотреть на казни. Наверное, просто потому, что ни одной казни в жизни не видела. Не возили меня, почему-то родители, на подобные зрелища. Вот свозили б разок — тогда б, наверное, оценила. Прониклась, стала страстной поклонницей такого досуга. Ну, просто столько людей — не могут же они ошибаться. В любовании смертью, наверное, что-то есть.

Жаль, уже не узнаю. Мне ведь не совсем любоваться предстоит. А огонь — он жалит больно. Насколько больно — мне герцог любезно продемонстрировал. Несколько раз, чтоб во всей полноте оценила. Ожоги теперь болели, и от этой боли мне никак не удавалось отрешиться. И это хорошо, боль, как ни странно, удерживала от паники. Наверное, просто сил и на то, и на другое не хватало.

И потому я не билась в истерике в своих оковах, не кричала что-то невразумительное и слезное, пытаясь разжалобить охрану… или стены… Не знаю даже, кто бы меня в таком случае услышал. Я просто сидела на полу, обхватив коленки, и монотонно раскачивалась, словно пытаясь укачать боль. Чтоб она как ребенок — утихла бы и уснула. И тогда я, возможно, тоже смогла бы поспать.

— Прости меня.

Я вздрогнула, в первый миг не поверив. В моем состоянии галлюцинации неизбежны, а я слишком хотела его увидеть.

— Прости, — покаянно повторил Лис, сидя передо мной на коленях во всех своих длиннополых сыттарских тряпках. — Я знал, что герцог жесток. Но почему-то думал, что у него просто не будет повода поступить с тобой так… Я дурак, Роуз. Дурак и скотина, подставивший тебя под пытки.

— Ты не подставлял, — устало качаю головой. — Это был мой выбор, мое решение… Моя глупость. Ведь знала же, чувствовала всегда, что герцог и костер для меня синонимы! Так ведь нет, предпочла поверить первой встречной…

— Костра не будет, Рози, что ты? Я не допущу! Чтобы какая-то зарвавшаяся тварь… — его брови сошлись на переносице, алые волосы искрили, а черные провалы глаз давили мраком непоколебимой уверенности.

Вот только он по-прежнему сидел на коленях в двух шагах от меня и не делал ни малейшей попытки приблизиться. И это Лис, который никогда не останавливался на «посмотреть», если можно было погладить.

— Ты можешь снять с меня цепи? — спросила, холодея от мрачного предчувствия.

— Увы, — предчувствие он оправдал.