Ракетчики (СИ) - Рагорин Алексей Владимирович - Страница 8

Идут офицеры — встаю, отдаю честь. Некоторые — нормальные, для нас, солдат, я имею в виду. Сразу махают рукой вниз, дескать «сиди-сиди, не вставай». За час до обеда метётся майор Кривенко — редкий чмошник. Всегда заставляет отдавать честь, всегда придирается, всё по уставу, официально-казенные обращения. На этот раз он обратился вежливее, лицо заинтересованное. Чего это он?

— Саша, могу я зайти? Откроешь?

Вообще-то — не положено, но я же — не он, не чмошник и уставоед. Где — зловредный американский диверсант, а где — командир второй батареи майор Кривенко? Видно, надо ему чегой-то, пущу, я добрый. Молча открываю обычную деревянную дверь.

— Ты же на математика учился?

— Почти, на математика-программиста.

— В университете?

— Да.

— Отличник?

— Ну… Только во втором семестре, а в первом — нет.

— А вы учили гиперболические функции?

— А зачем вам, тащ майор?

— Я в академию буду поступать, а в вопросах это есть. А я не очень понял тему.

Раньше я, наверное, раздулся бы от важности. Сейчас просто хладнокровно сделал выводы по поводу его чмошности — просто одно место мужик рвал ради карьеры. Фиг с ним, меня не убудет.

— Давайте тетрадку и садитесь.

Полчаса работал учителем. Как по мне — совершенно бесполезная тема. Зачем она офицеру-ракетчику? Беда только в том, что математика всколыхнула какие-то пласты в голове, опять накатил дурман: сонливость, тормоз, тошнота. Еле дотерпел до обеда. В обед даже не стал есть «дробь-16», выпил компот с хлебом, и всё.

Следующий день как-то перетерпел, потом опять назначили в наряд. На этот раз по штабу. Вроде, самочувствие стало лучше, поэтому уже не отбрыкивался. Не подумайте, что у меня были наряды вне очереди. Просто у нас очень мало людей, а нарядов — много. В расчётах стыкуют головку двое! По штату положено иметь расчёт из четырёх человек. Частично компенсируется тем, что офицер, командир расчёта, сам крутит колесики регулировки вместо одного из номеров. Та же картина и у нас, во взводе охраны. Должно быть минимум три комплекта дежурных смен. Смена — восемь человек. А во взводе имеется в наличии восемнадцать человек. Вот так. Потому нас из Вузов и брали: последствия прошлой войны; мы — внуки военного поколения.

Офицеры уехали в Стрый, кроме пары человек. Один из них — тот, что мне нужен, наш начальник штаба, подполковник Емец. Колоритная фигура. Именно благодаря нему у нас в части практически не было дедовщины. Я лично репрессии не застал, но мои «деды» рассказывали легенды. Реально часть держалась именно на нём. А командир части, полковник Волочков, был ничем не примечателен. Громкий командный голос, представительные усы, налёт интеллигентности, из-за очков в золотистой оправе — и всё. На этой неделе НДБС-ом (начальником дежурной боевой смены) заступил именно Емец. Это было мне на руку. С Емца я собирался начать формировать свою команду. У нас с ним сложились очень доверительные отношения. Большей частью, это не имело материальных обоснований. «Стучать» я ему не «стучал». Разок «черпак» мне синяк под глазом поставил. Я сказал сакраментальное: «Споткнулся, ударился об умывальник». Два месяца назад всю часть ставили на голову. С боевых машин пропадало топливо. Емец рвал и метал, особист проводил допросы, напрягали наш взвод охраны: типа, мы плохо охраняем, поэтому бензин и пропадает. Что только командование ни делало — нет результата, не могут найти воров. А бензин продолжает пропадать исправно. Когда в очередной раз, перед заступлением в караул, Емец делал нам накачку, мне надоел это цирк. Приведу свой исторический монолог полностью.

— Рр-шите, тащ пп-ковник?

— Да, Саша?

— Солдатам бензин ни к чему. Нам его некуда деть. Офицеры получают деньги: ставку, плюс за звёздочки, то есть, неплохо, им и так хватает. Кроме того, у большинства есть понятие офицерской чести. Они в армию не за бензином пошли.

Емец ждал ещё чего-то с полминуты. Поняв, что продолжения не будет, с задумчивым выражением лица отпустил заступающую смену готовиться в караул.

— Норрррмально! Разойтись!

А через пять минут в штаб влетели, как угорелые, все прапорщики нашей части. Все четыре штуки. Сомневаюсь, конечно, что каптёрщик и завскладом сливали бензин. Только два техника, обслуживающих автомобили части, имели возможность совершить это преступление века. Но, видно, начштаба решил всех профилактировать. Бензин исчезать перестал. А отношение Емца ко мне не изменилось, то есть так и осталось несколько более уважительное, чем к остальным солдатам. Более того, за всю службу не было случая, когда бы он меня наказал. Другие офицеры «стучали» моему комвзвода, наказывали своей властью. Разные «косяки» у меня были. То — честь не отдам, то — в спортзале в неположенное время нахожусь, мало ли ещё что?

Вечер, уже отбой, казарма спит. А мне ещё до двух торчать в штабе. Потом до шести утра меня подменят, а с утра, весь день, опять мне вскакивать честь отдавать. Ну, то — потом. А сейчас начнём менять историю.

— Тащ ппковник разрешите войти! — как в воду сиганул. По спине пробежались «мурашки».

— Заходи Саша.

— Александр Николаевич, я могу вас так называть? — в душу попыталась закрасться какая-то робость, которую волевым усилием задавил.

— Да, конечно, — несколько удивлённо отвечает Емец.

— У меня к вам долгий и очень необычный разговор, прошу заранее: не удивляйтесь и не делайте преждевременных выводов, пока мы не закончим.

— Норрррмально. Ты меня заинтриговал, Саша.

— У вас дети-внуки есть?

— Да.

— Вы их любите, хотите им счастливой жизни? Не отвечайте, это риторический вопрос. Дело в том, что их спокойная и счастливая жизнь, как и жизни миллионов советских людей, под угрозой.

Несколько часов мы вели беседу. Я: то — вещал, то — спорил, то — доказывал, то — делился впечатлениями, то — взывал к сочувствию. Начштаба спрашивал, уточнял, сомневался. Но в итоге — проникся и, вроде бы, поверил.

— Если бы таким пророком сказался кто-то другой, я бы его — в санчасть или сразу — в психушку. А может, и особисту сдал бы. Но ты, Саша — это совсем другое дело. Чем-то ты выделялся. Я с самого начала заметил. Не силой, не умом… Ты не от мира сего. Не потому, что «тормозил» вначале, а потому что не приспосабливался к жизни в армии, а воспринимал службу серьёзно, как защиту Родины. Остальные отбывают. Как наказание. Поверь, я за свою службу много солдат повидал. Ещё… Никогда бы не подумал о себе, что поверю в загробный мир, перемещение во времени. Экий бред! Марксизм, материализм… Я даже научную фантастику не люблю. И, всё же, остаются… Нет, не так. Не сомнения остаются, а, скорее, голова просит чего-то конкретного, что можно руками пощупать.

— Возможно, такой предмет есть. Не совсем материальный, но, всё же. Мои показатели по физо вы примерно представляете, так ведь, Александр Николаевич?

Чего греха таить, слабоват я был. Подтягивался еле-еле раз десять, пресс — слабенький, отжимался лучше — раз сорок. Сколько себя помню — всегда таким был. Не слишком сильным и мускулистым. Бег на длинные дистанции руки не очень развивает. Плечи у меня не слишком широкие. Ни внешнего впечатления не производил, ни фактических выдающихся физических данных я не имел. Емец лез в каждую дырку в части, поэтому для него это тайной не было.

— Никаким спортом, ни боевыми искусствами я не занимался. Пока. Сколько бы КГБ ни копало мою текущую биографию. Можете у особиста поинтересоваться, если такие данные, конечно, есть в личном деле. Предлагаю в ближайшее время провести занятие по рукопашному бою. Я постараюсь там вас удивить. А следующим умением будет стрельба. Только желательно, чтобы других свидетелей на стрельбище не было. Если владение боем я могу объяснить посещением подпольной секции ушу, то стрельбе, на таком уровне, в СССР ещё никто не владеет. Наверно, и в мире.

— Я знал, я знал, чувствовал, что что-то не так! В жизни, с тобой. А после тревоги… Иди, Саша.