Шмели и термиты - Халифман Иосиф Аронович - Страница 48

Супруг царицы — «настоящий царь» — несколько меньше ее. На его слегка раздутом брюшке тоже заметны тонкие светлые перепонки.

Туркестанский термит — Анакантотермес туркестаникус — очень похож на закаспийского. Они — близкие родичи. Насекомые названных видов различаются больше по цвету и некоторым мелким признакам строения и физиологии, зато термитники у них совсем разные. Туркестанский не возводит над гнездом никакого купола и круглый год живет в земле скрытно, почти не обнаруживая себя.

У закаспийского и туркестанского термитов настоящая царица заметно массивнее царя и по меньшей мере раза в два крупнее рабочих.

Подобные различия ни в какое сравнение не могут идти с теми, какие наблюдаются у термитов тропических стран. Здесь царица бывает в пять, в десять, в десятки раз крупнее царя, а солдат и рабочих превосходит еще больше. Это не знакомый вам термит, а неправдоподобно пухлое чудовище с крошечной головкой и с еле поблескивающими на спинке и почти незаметными роговыми лопастинками — треугольными обломками крыльев.

Солдаты Анакантотермес отличаются от рабочих тоже не столь резко, как у других видов. Известны термиты-солдаты самой невообразимой формы, весьма не похожие на рабочих. У многих термитов разных видов рабочие, в общем, мало различаются между собой, а солдаты совсем разные. Такие виды только по солдатам и опознаются.

Жвалы у термитов-солдат бывают длинные, треугольные, несимметричные, толстые, тонкие, роговидные, скрещивающиеся.

У солдат южнобразильского Термес риограндензис жвалы, подобно пружине, способны перебросить насекомое на несколько сантиметров. У солдат Кантотермес с острова Цейлон жвалы— это нечто вроде пращи, с помощью которой схваченный враг отбрасывается на два-три десятка сантиметров. Особо следует сказать о солдатах с совсем незаметными жвалами: это и есть упоминавшиеся выше в рассказе о событиях на острове Святой Елены носачи (ученые их именуют «назута»).

Если носы раздвоены, то это так называемые вилконосы. Они, как и обычные носачи, тоже оснащены не холодным оружием, а химическим.

Из огромных твердых хоботов на их головах-спринцовках в случае опасности извергаются струйки клейкого выделения желез, сковывающего и парализующего врагов.

У других термитов число солдат редко бывает больше одной десятой — одной пятой состава семьи, в колонии же носачей солдаты составляют иногда и треть всей общины. Носачи действуют всегда массами.

Известны также виды с солдатами, у которых головы обычные, без особых носов, рогов, вилок, крюков, но с незаметным на глаз выводным отверстием находящейся в голове ядовитой железы. Эти не обливают врага ни клеем, ни варом, а бодают его, с силой ударяя лбом и нанося на него таким образом каплю яда.

Устройство вооружения и то, как оно применяется разными видами, приводит к выводу, что солдаты термитов непригодны для наступления и эффективны только в обороне.

Отметим эту любопытную деталь и напомним далее, что совсем не обязательно, чтобы все взрослые рабочие или солдаты одной семьи были одинаковыми. Известно немало термитов, которые имеют по две и больше хорошо различимых форм каждого сословия…

Больше того. Наряду с отчетливо выраженными стазами-кастами в семьях многих термитов обнаружены и всевозможные переходные, промежуточные формы насекомых, представляющих как бы межкасты. Таковы, например, солдаты-рабочие, или, по-ученому, «гверилья», иногда обнаруживаемые у Ретикулитермес, даже солдаты-крылатые у них же. Промежуточные формы между бесплодными рабочими и способными к продолжению рода крылатыми постоянно встречаются у всех термитов и несут в жизни семьи такую важную службу, что о них дальше придется рассказать особо.

Можно ли после всего сказанного удивляться тому, что семья термитов выглядит несравненно более многоликой, чем население шмелиного гнезда, улья или муравейника?

Население шмелиной норки частенько и одето бывает по-разному, иной раз совсем непохоже, и чаще всего оно очень разнорослое.

Вспомним далее пчелиную толпу на ульях сота. Большую часть года она состоит из тысячи или десятков тысяч рабочих пчел одинакового цвета, одинакового размера, одинакового строения. Они если и различаются, то обычно только по тому, насколько потерты волоски опушения или обтрепаны концы крылышек. Заметно отличается от всех пчелиных самок только одна-единственная — матка. Даже после того как в гнезде появились трутни, картина мало меняется: трутней обычно не столь уж много, да они не так уж резко отличны от рабочих пчел.

Семья муравьев разнообразнее. Муравьи, как правило, одинаковы по цвету. Но наряду с рабочими, которые нередко различаются по размеру, в муравейнике можно видеть и цариц, и солдат, и молодых крылатых самцов и самок, и всякие переходные и промежуточные формы, то есть тоже межкасты, вроде «рабочих с царскими отметинами» или «цариц в рабочем одеянии».

Тем не менее даже и многообразие муравьиной массы ни в какое сравнение не идет с разноликостью населения термитников. Здесь вместе с подвижными крошками первого возраста можно видеть насекомых на всех ступенях роста и развития вплоть до взрослых, в сотни раз более крупных, причем наряду со светлотелыми рабочими и темноголовыми солдатами в семье полно длиннокрылых и короткокрылых самцов и самок. И все это дремлет в камерах или движется, копошится, перемещается вкривь и вкось в разных направлениях, сливаясь на время в цепи и потоки. Они то исчезают, то возникают вновь.

Однако нам пока по-прежнему неясно, для чего же даны крылатым крылья, такие никчемные в их подземельях; нам не неизвестно, в каких случаях и как пускают в дело солдаты свой жвалы или острые носы, которыми им не приходится пользоваться против своих братьев и сестер; мы так и не узнали еще, когда и при каких обстоятельствах лишается мать семьи термитов своих крыльев, от которых у нее сохранились лишь блестящие треугольные обрубки.

Обо всем этом речь и пойдет, но только позже, после того как хотя бы несколько слов будет сказано о географии термитов, а главное, о том, как изучаются нравы и повадки этих насекомых, обитающих во мраке подземелий, скрытых от человеческого взора.

Все самые старые упоминания о них, особенно в записках путешественников по наиболее богатым термитами жарким странам Азии, Африки, а затем Америки и Австралии, были разрозненными, случайными, содержали мало достоверных сведений, не давали картины в целом.

Да и первая серьезная сводка о них тоже не отличалась обстоятельностью: чтобы изложить все, что было известно науке о термитах, потребовалось всего-навсего тридцать (и то неполных!) печатных страниц. Именно столько заняла опубликованная в 1779 году коренным жителем Прибалтики Иоганном Гергардом Кенигом статья о термитах.

Автор ее не знал и не мог знать об этих насекомых и тысячной доли того, что о них известно сегодня, когда во всех частях света зарегистрировано свыше двух тысяч пятисот видов термитов.

В то время термиты даже назывались по-другому.

«Естественная история так называемых белых муравьев» — вот как звучит в переводе заглавие сообщения И. Кенига, представлявшего в свое время новое слово науки, серьезное открытие, последнее достижение. Ныне оно интересно уже только как исторический памятник, как первый кирпич, положенный в фундамент науки о термитах.

О том, почему именовались термиты так называемыми белыми муравьями, и о том, как им было присвоено их ныне общепринятое в науке название, говорится далее. Здесь же мы отметим только тот факт, что ни о каких термитах на территории нынешних среднеазиатских или закавказских республик Советского Союза, а тем более на Украине или в Молдавии И. Кениг не упомянул ни единым словом. Он был твердо убежден, что термиты обитают только в тропических, заморских странах.