Шмели и термиты - Халифман Иосиф Аронович - Страница 18

Во втором томе сочинения опубликованы итоги наблюдений Гедарта над шмелями и, в частности, сообщается, что у шмелей, как и у медоносных пчел, есть свой царь (в прошлом все так называли матку), а сверх того упомянуты и шмели-барабанщики.

«Такой шмель, — писал Гёдарт, — каждое утро оповещает собратьев, что пора приступать к работе. Подобно тамбурину в полках, он бьет подъем, призывает построиться для учений, отправиться в караул, вступить в сражение. Этот барабанщик никогда не упустит время утром между 7 и 7 часами 30 минутами. Высунувшись наполовину из отверстия, специально для данной цели оставляемого в вершине гнездового купола, он, потрясая крыльями, производит шум, способный разбудить и вызвать из гнезда самых ленивых. Такой шум продолжается каждый раз около четверти часа».

Хотя Гедарт и заверял, что в сочинении описывается только им самим виденное, рассказ о шмелях-тамбурмажорах был встречен весьма недоверчиво… Значит, не только великие открытия могут с опозданием доходить до человечества (вспомним еще раз бедного старого Шпренгеля с его «Раскрытой тайной природы…»!), но и совсем маленькие, частные наблюдения не сразу получают признание даже среди ученых. Что говорить, если такой искушенный знаток насекомых, как Реомюр, и тот лишь снисходительно посмеивался над утверждениями своего голландского коллеги. Англичане Кирби и Спенс поддержали Гедарта, но в их пространной книге о насекомых и без того слишком много было сомнительных утверждений, и этот голос во внимание не принимали.

Не удивительно, что много лет спустя Эдуард Хоффер, живший на окраине австрийского города Граца, просто ни глазам, ни ушам своим не поверил, впервые обнаружив на восковой кровле содержавшегося в лаборатории гнезда Бомбус рудератус шмеля. Он был весьма похож на того, о каком писал когда-то Гедарт.

Это знаменательное событие произошло 7 июля 1881 года. Впрочем, шмель показался Хофферу не барабанщиком, а трубачом, которые как раз в те годы и появились в войсках.

Не сходя с места, работал шмель крыльями, и гудение продолжалось с короткими перерывами не четверть часа, а около часа. То же повторилось завтра, послезавтра, и каждый раз вскоре после трех ночи, а не в семь утра, как у Гедарта.

«Но, может, Гедарт писал о другом виде? — ломал голову Хоффер. — И потом, он жил в Голландии. Возможно, здесь, в Южной Австрии, у шмелей свое расписание…»

В конце концов убедившись, что это не самообман, до крайности взволнованный Хоффер разбудил жену, детей, поднял соседей, всех, кого мог, собрал в понятые.

«Значит, великий Реомюр напрасно высмеял Гедарта? Выходит, Кирби и Спенс были все-таки правы?»

Хоффер не ограничился засвидетельствованными протоколами и повел исследование дальше.

«А что, — раздумывал он, — если убрать трубача, едва тот начнет гудеть?»

И Хоффер стал снимать трубачей, наблюдая, как на опустевшие места восковой кровли раньше или позже выходят другие. И эти другие выполняли свою повинность не менее усердно, чем любой из предшественников.

Обитатели гнезда, казалось, демонстрировали, что им нужен шмель, который в определенное время поднимается на кровлю поселения и, впившись в нее шестью ножками, начинает жужжать изо всех сил.

По какой причине? Зачем?

Эти вопросы поставил перед собой профессор Перез из Бордо, авторитетнейший не только во Франции, а и во всей Европе знаток перепончатокрылых.

Факт бесспорен, сомневаться не приходится: трубачи существуют. «Однако, — рассуждал Перез, — для чего они шмелям? Ведь эти насекомые, подобно пчелам и муравьям, лишены органов слуха. Какая может быть польза от сигнала тем, кто его не способен слышать? Или здесь другое? — продолжал свою мысль ученый. — Смешно искать объяснения тому, зачем шуршит гравий под ногами идущего… Может, само по себе гудение, сам по себе шум, производимый крыльями, ни для чего не служит. Может, это не цель, а следствие? Допустим так: молодые шмели, выйдя из коконов и готовясь получить воздушное крещение, поочередно занимаются вне гнезда гимнастикой, тренировкой крыловых — грудных — мышц? Конечно, при этом возникает шум…»

Догадка интересная, но если б Перез был прав, то работать крыльями перед вылетом следовало всем молодым шмелям. А работали крыльями далеко не все (это показали опыты с мечеными шмелями), и гудели не обязательно молодые, еще не летавшие шмели (это показали опыты с гнездами, из которых всех молодых шмелей изымали, но на которых трубачи тем не менее появлялись). Обнаружились и другие слабые места в идее Переза: почему, например, трубачи выходят из гнезда чаще всего ночью или на рассвете?

На этот счет высказали свое мнение немецкий ученый В. Вуттель-Реепен и наш соотечественник профессор В. Н. Вагнер.

Хотя оба не раз наблюдали трубачей, но с Гедартом не были согласны.

«Это не более чем «поэтическая легенда о шмеле-будильнике», — решительно заявил Вагнер в лекции, опубликованной впоследствии под несколько витиеватым заглавием «Что такое инстинкт и почему даже у многих зоологов о нем существует лишь весьма смутное представление».

По мнению Вагнера и Буттель-Реепена, к которым присоединились другие авторитетные шмелеведы, трубач проветривает гнездо, или, воспользуемся современным термином, кондиционирует состав воздуха.

В самом деле, в шмелиной общине десятки, а бывает и сотни взрослых фуражиров и гнездовой прислуги; кроме того, в восковых пакетах-боксах развиваются — значит, дышат — десятки яиц и личинок разного возраста, в коконах дозревают куколки. С наступлением темноты население собирается в гнезде. Не удивительно, что к утру воздух здесь насыщается углекислым газом, парами воды, перегревается…

…Итак, появилась третья версия о назначении трубачей. Согласно первой, сигнал подается как утренняя побудка; согласно второй, гудение само по себе ни для чего не требуется, только сопутствует, как мы сказали бы теперь, физзарядке молодых; а затем родилось совершенно новое предположение: может быть, они действительно трубачи, но совсем в другом смысле — служат гнезду как вытяжная труба для вентиляции?

Именно тут частное наблюдение, которое не сразу удостоилось признания, вышло за пределы энтомологии, вызвало неожиданный резонанс в области, далекой от науки и представляющей явление высокого искусства.

История эта так любопытна, что о ней стоит сказать.

Статьи о шмелях-трубачах печатались в природоведческих журналах в конце минувшего столетия, когда Михаил Николаевич Римский-Корсаков был еще юношей. Правда, интересы и жизненное призвание его как энтомолога уже вполне ясно определились. С детства ненасытно коллекционировал он и наблюдал насекомых, конспектировал публикуемые на русском и иностранных языках сочинения, искренне радовался, знакомя родителей и друзей с первыми собственными маленькими открытиями, торжествовал, когда ему удавалось посвящать профанов, даже не подозревающих о своем невежестве, в тайны мира насекомых.

И тогда же, летом 1899 года, его отец, знаменитый композитор Николай Андреевич, с увлечением писал в Вечаше знаменитую «Сказку о царе Салтане».

Работа шла на редкость успешно.

«Сочинять здесь очень удобно. Глушь, никого посторонних; прекрасное место: чудесный двухсотлетний огромный сад, большое озеро. В саду притон певчих птиц», — восторгался он.

Но старые сады заселены, как известно, не одними певчими птицами. Отсюда и родилась интересная для нашей темы серия заметок в «Записных книжках» композитора:

Последняя запись и выросла в музыкальную картинку, которая, став в переложении для разных инструментов концертной пьесой, всемирно известна сейчас как «Полет шмеля».

Этот маленький звукопортрет был чрезвычайно дорог автору. О четырехкрылом действующем лице оперы он не раз говорил с близкими, писал друзьям, подробно объяснялся с режиссером. А письмо жене о предстоящей премьере закончил просьбой: «Мишу уговори». В этой короткой, будто на полуслове оборванной просьбе уговорить увлеченного энтомологией сына посетить первое представление, скрыт, похоже, ключ ко всей истории.