Вымысел исключен (записки начальника нелегальной разведки) - Дроздов Юрий Иванович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/125
• Следующая

Так что же рассказать о себе?

Я родился в 1925 г. в Минске в семье военнослужащего. Если верить архивным данным, мое рождение было отмечено тем, что коллектив служащих "Белбумтреста", где работала мать, преподнес ей поздравительный адрес, а мне "соску советского производства".

В Минске есть большой мост, переброшенный над железнодорожными путями, бегущими в сторону станции Негорелое и далее к Польше и Литве. В детстве, в самом начале 30-х годов, я любил поджидать идущий внизу по рельсам поезд и с тревогой ожидать, когда меня окутает облако дыма и пара, поднимавшееся из паровоза выше моста. Затем я перебегал на другую сторону моста и долго смотрел вслед поезду, пока он не скрывался из виду. Стальная колея звала в дорогу перестуком вагонных колес на стыках. Мать чувствовала: это пробуждение духа странствий, страсти к скитаниям, к непоседливой жизни. Она оказалась права. Жена и сегодня говорит, что из-за меня у нее все время сборы, дороги и опять сборы в дорогу...

Отец мой, Иван Дмитриевич Дроздов, был офицером русской армии. Участвовал в Первой Мировой войне, воевал на Юго-Западном фронте. За храбрость получил Георгиевский крест и удар широким австрийским штыком в грудь. Но остался жив. После 1917 г. служил в Красной Армии. Все годы Гражданской войны провел на фронтах. Там же познакомился с моей матерью. Потом служил на разных должностях в Белоруссии и на Украине. В первые дни Великой Отечественной войны ушел на фронт и был тяжело ранен под Старой Руссой: разрывная пуля вырвала одно легкое. Полтора года он провалялся в госпитале, а затем служил начальником штаба одного из военных училищ и на военной кафедре Казанского Университета. Так что доживали родители свой век в Казани, где когда-то отец начинал свою службу в русской армии.

Мать, Анастасия Кузьминична Дроздова (Панкевич) - дочь садовника помещичьего сада под Лепелем, что в Белоруссии. Вдовец-помещик дал ей возможность закончить гимназию, секретарские курсы и устроил машинисткой на английскую бумажную фабрику в Переяславле-Залесском.

Дед по матери Кузьма Панкевич крепко засел в моей памяти. После революции он служил сторожем на Лепельском кладбище. Его избушка в одну комнату почти вплотную примыкала к кладбищенской роще. Дед был молчалив, по-настоящему стар. Он строгал для меня из тонких жердинок удочки и уводил ловить рыбу в одном из затончиков старой Мариинской системы, построенной еще во времена Петра I и Екатерины II. В период Гражданской войны в Лепеле были поляки. Поляков дед не любил. Он не мог им простить, что польский жолнер тогда уволок у него оловянную мыльницу.

Дед прожил более 90 лет и умер в 1943 или 1944 году. Точно не знаю. В 1975 г. перед отъездом в Нью-Йорк мы с женой во время поездки на машине по местам детства посетили Лепель. С большим трудом, после многочисленных распросов местных жителей нам удалось отыскать старую кладбищенскую сторожку, которая теперь приютила других людей. (Я сфотографировал ее и послал фотографию матери. После долгих изучений она и ее сестры из Витебска и Шклова признали избушку своей.)

О деде там уже почти никто ничего не знал. Только старожилы, которых мы обнаружили в одном доме, припомнили несколько скудных фактов. Во время войны дед ушел в партизанский отряд; зимой 1943 г. заболел и, видимо, покинул отряд. Умер недалеко от своей избушки: его нашли мертвым на какой-то могиле.

Для меня он - как дед Талаш из "Дрыгвы" ("Трясина") Якуба Коласа: простой, добрый, отзывчивый и несгибаемый человек.

* * *

В 1937 г. отца перевели из Минска в Харьков, в одно из военных училищ. Моя жизнь и учеба в украинской школе началась, можно сказать, с первого диктанта на уроке украинского языка, когда я умудрился наляпать на одной странице 39 ошибок. Так я соприкоснулся с "иностранным языком". Пришлось взяться за ум. Помогли книги. Я стал читать по-украински, полюбил этот живой и интересный язык, стал "гакать", что потом долго давало о себе знать. Примерно с 1938 г. начал заниматься в различных кружках Харьковского Дома Красной Армии: в зоологическом (поэтому, наверное, безумно люблю собак и прочую животину), в кружке исследователей Арктики, где познакомился с суровой историей освоения наших северных просторов. Надолго, почти до начала Великой Отечественной войны, осел в детской драматической студии ДКА, которой руководил артист харьковского театра русской драмы Виктор Иванович Хохряков. Из этого кружка-студии вышли интересные люди. Кто? Да вот, хотя бы, известный и многолетний руководитель "Кохинора", что при ДК Союза архитекторов, В.Косаржевский. Мы учились в одной спецшколе, занимались в одном драматическом кружке, закончили одно артиллерийское училище и вместе ушли на фронт. Потом жизнь развела нас в разные стороны.

Первые 12-13 лет жизни рос я дохлым, болезненным мальчишкой. Перенес, кажется, все болезни, разве что кроме "воды в коленке". Донимали меня воспаления легких и всевозможные осложнения. Это переполнило чашу терпения родителей, особенно отца, и они "бросили меня на выживание" в суровые лагерные условия воинской части. Сосновый лес и простая солдатская пища положили конец всем недугам. Мне было 14 лет, когда отец положил передо мной книгу "Артиллерия", сказав, что это моя профессия. Я сразу же углубился в эту книгу и осенью следующего года уже был зачислен в специальную артиллерийскую школу.

Начало Великой Отечественной войны застало нашу семью в Харькове. С началом боевых действий курсантов спецшколы отозвали из летних лагерей и направили на танкоремонтный завод помогать ремонтировать танки, прибывавшие с фронта. Это было первое конкретное знакомство с проделками жестокой войны, жертвой которой уже стал отец.

Каким-либо репрессиям, гонениям не подвергался, но в 1942 г. в Актюбинске пришлось пережить строгое, с угрозой исключения из комсомола, обсуждение на общем комсомольском собрании артспецшколы за попытку бежать вместе с тремя другими товарищами в Сталинград, в танковое училище.

А 1944-м, после подготовки в 1-ом Ленинградском артиллерийском училище г. Энгельса, уезжал на фронт. Уезжал романтиком, ответив отказом на предложение остаться в училище командиром учебного взвода и обрадовавшись назначению командиром взвода в противотанковом артиллерийском дивизионе одной из гвардейских дивизий 1-го Белорусского. Мною двигало желание бороться и быть вместе с уходившими на фронт друзьями детства. Я понимал, что могу и погибнуть. Этого больше всего боялась мать, а у меня в голове стучали слова Франсуа Тибо из "Рассуждений о свободе человека": "...И если в последней борьбе враги одолеют тебя, не падай духом, не смиряй сердца. И если тебя закуют в железо и бросят в темницу, в которой мрак, холод и одиночество, не плачь и не бейся в безумии головой о холодные стены. Помни, нет таких засовов, нет таких решеток и каменных стен, которые устояли бы против твоей воли к победе. И если тебя поведут на эшафот, не бойся, пой песни, смейся в лицо своим палачам. Помни - победа

• Предыдущая
• 13/125
• Следующая