Роза для дракона (СИ) - "Aino Aisenberg" - Страница 1

====== Несмятая постель ======

«Сядь со мною, дева, в сани,

Опустись в мою кошевку».

Так ответила девица,

Так промолвила, спросила:

«Для чего я сяду в сани,

Для чего — в твою повозку?»

Вековечный Вяйнямейнен

Так ответил юной деве:

«Для того ты сядешь в сани,

Для того — в мою повозку,

Чтобы печь мне хлеб медовый,

Доброе готовить пиво,

Песни петь на каждой лавке,

Быть отрадою в окошке,

В славных Вяйнолы жилищах,

На подворье Калевалы».

Так ответила девица,

Так промолвила, сказала:

«Я ходила за мареной,

Средь цветов резвилась желтых,

Поздним вечером вчерашним,

Перед солнечным закатом,

Мне пичуга пела в роще,

Дрозд насвистывал на пашне,

Пел о волюшке девичьей,

Распевал о бабьей доле.

Стала спрашивать у птицы,

Узнавать у этой птахи:

«Ой, ты, черный дрозд на пашне,

Спой, сама хочу услышать,

У кого житье получше,

У кого приятней доля:

У девицы ль в отчем доме,

У невестки ль в доме мужа»?

Мне синица так пропела,

Просвистел мне дрозд на пашне:

«Светлым день бывает летний,

Доля девичья — светлее.

Лютое в мороз железо,

Доля женская — лютее.

Девушка в отцовском доме —

Словно ягодка на горке,

Женщина в жилище мужа —

Словно на цепи собака.

Редко раб находит ласку,

Никогда вовек — невестка».

Отрывок из «Калевала» (финский народный эпос) руны с 35 по 80.

Сад Малфой-Мэнора похож на толстобокий торт, уютно умостившийся во главе стола, накрытого посреди деревьев. Голубоватой глазурью залиты цветущие вишни. Этот торт — свадебный, но в нем не хватает одной детали: фигурок жениха и невесты.

Драко Люциус Малфой сверяется с наручными часами. Все в порядке: до начала церемонии еще пятнадцать минут. Жених, чье волнение выдает элегантный зеленоватый оттенок кожи лица, уже у алтаря. А невеста? Конечно, она успеет. Да если и не придет, откажется, передумает, Драко не расстроится. Ему не нравится эта девушка. Совсем.

Мужчина осмотрелся по сторонам. Разбившись на небольшие группы, гости топтали ухоженную, будто причесанную траву. Но раздражения это не вызывало. Единственные чувства, будоражащие его воображение призрачны. Они — воспоминания. Невесомыми пальцами разыскивают незащищенный участок кожи между воротником рубашки и подбородком, щекочут, заставляя крупные букашки мурашек разбегаться по всему телу.

Незамеченным, Малфой отделяется от толпы и уходит вглубь сада. Темно. Но ему не нужно видеть.

Здесь.

Под пальцами кора старого дуба: неровная, морщинистая, она как кожа старика, хранит на себе памятные шрамы. Мужчина на ощупь разыскивает один из них. Оглаживает. И тут же на тонком пергаменте сомкнутых век вспыхивает выцветшая, будто старая колдография, картинка. Двое: юная дева, облаченная в цвета небесного платье и он сам, тощий, еще не оформившийся юноша с пухом на подбородке. Пара бредет по тропинкам огромного сада, и на лице юного Драко играет улыбка победителя, ведь несколькими минутами раньше эта девушка, с алыми от смущения щеками, разрешила себя поцеловать. Тихо переговариваясь, они подходят к корявому стволу старого дуба.

— Отдохнем? — просит она.

— Хорошо, — отвечает юноша, и помогает своей спутнице устроиться на траве, в тени. Она достает расческу и расплетает косу, которая под пальцами страстного Драко стала похожа на пушистый колос, а в руке юноши появляется перочинный нож с костяной рукояткой…

Мужчина открывает глаза и сталкивается взглядами с ночью… и ничего… тишина, пустота. Лишь под пальцами он чувствует древесный шрам, что сам ему оставил. Буквы вырезаны с прилежанием отличника, а потому их можно прочесть и слепому.

На ощупь.

«Драко и Астория навсегда». Жаркий костер этих слов заключен в рамку резного сердца.

Он еще немного постоял у дерева, так и не решаясь убрать руку. В висках гулко стучало, как всегда после таких коротких видений. Чуть поодаль мистер Малфой услышал возбужденные голоса. Значит, пора возвращаться.

— Один, два, три — смотри!

Обведенное черненым серебром старинной рамы, на девушку выглянуло лицо рыжеволосой незнакомки: немного испуганной, в меру бледной, с искрой недоверия в глазах. Ладошка, заключенная в кружевную перчатку прикоснулась к холодной поверхности. Та, что находилась по другую сторону, без отставаний повторила движение. Значит, это все-таки она — Роза Уизли.

— Ты словно нимфа лесная, — в голосе Лили Поттер слышалось искреннее восхищение, — почему, скажи мне, глупая, ты не носишь платьев?

Все еще не обретшая дара речи Роза продолжала рассматривать свое отражение. И вроде все настоящее: июньская зелень глаз, темные галочки бровей, мелочь веснушек-монеток, которыми природа слишком щедро расплатилась с девушкой. Но что-то не так, может быть дело в аккуратных попелье, заменивших привычные непослушные кудри, озорными ручьями сбегавших к самым лопаткам? А может быть в волнении виноваты белые розы, вплетенные в прическу или кружевное платье, пенной волной убегающее в длинный шлейф?

И только ночь за окном знает ответы. Она, как и Роза Уизли, ждет, когда придет час, и девушка во всем этом чуждом ей великолепии выйдет в сад, чтобы там, у алтаря, произнести клятву в Вечной Любви.

— И все-таки вы очень странные, — снова попыталась завязать диалог Лили, — зачем венчаться ночью, когда весна дарит такие светлые дни?

— Так хотела я. Скорпиус тоже.

— Вот я и говорю: стран-но-та!

В холле, за дверью, часы пробили половину двенадцатого, а это означало, что пришла пора выйти к гостям. Роза вдохнула, выдохнула и резко запустила пальцы в прическу, растревожив аккуратные локоны. Слегка.

— Так лучше, — улыбнулась она, глядя на Лили, — привычнее. Ну? Пойдем?

Когда домовики распахнули перед ней дверь парадного, Роза не сразу поняла что происходит. Яркая вспышка света немного ослепила ее, и почти погасла, оставив в воздухе тысячи, похожих на крупных светлячков существ, которые парили над землей, то соединяясь в абстрактные фигуры, то выстраиваясь вдоль дорожки, ведущей к алтарю, образуя живой, мерцающий коридор.

У входа Розу, по традиции, поджидал отец. Его широкая, крепкая ладонь предназначалась ей. Это показалось таким правильным, дающим уверенность и безопасность жестом, что девушка, откинув все сомнения, шагнула на траву.

Гости хранили тишину. Понимая важность момента, они не смели переговариваться даже шепотом. Едва слышно пели скрипки, и в тишине ночи Роза впервые различила, что голоса у них разные.

Девушка шла по мягкой траве, обвивая пальцами надежную ладонь отца. И вдруг, она почувствовала, как невыносимо сложно дышать в роскошном платье, сшитом из тончайшего кружева ручной работы, как давит тугой корсет, как вонзаются в кожу острые зубы шпилек и невыносимо жмут роскошные туфли.

— Папа, постой, — шепчет она мужчине.

Рональд Уизли застывает, недоуменно воззрившись на дочь. Среди гостей, стоящих прямо у алтаря, Роза ловит встревоженный взгляд матери и… насмешливую искру в глазах будущего свекра. Тем не менее, она все же собирается завершить начатое. Девушка наклоняется и… чуть приподняв подол платья, снимает обувь. Оставляет ее прямо в траве.

— Вот и все отец. Теперь можно идти.

Трава влажная. Откуда только успела взяться роса? Ведь май на дворе и полночь еще не миновала. Но ступать приятно. Красиво, когда с растрепанной прически садового газона скатываются наземь жемчужные капли воды.

— Вот теперь ты похожа на себя, Роза Уизли, — смеется Скорпиус, когда мистер Уизли оставляет дочь подле него.

— Ты, кажется, собирался сделать меня миссис Малфой?

Ее голос прозвенел тонким колокольчиком и угас, оставив ощущение сладкого, тягучего, словно мед, счастья. Счастьем казалось стоять посреди сада в ночи и понимать, что сегодня свидетелями их союза станут самые родные люди, столпившиеся на небе звезды, легкий ветер, разогнавший по такому случаю облака и желтый, толстобрюхий месяц, близоруко прищурившийся у самых верхушек деревьев.