Рожденный жить (СИ) - "Ориби Камм Пирр" - Страница 18

Блондин улыбнулся и встал. Его глаза тихо подмигнули чему-то. Он вышел и больше не тревожил никого своим присутствием. «Или не всё равно?..» — сказал он самому себе и зашагал в пустынном коридоре, попутно свернул в сторону и незаметно подсмотрел за спящей и продрогшей насквозь от холода Илзе. «Эх, знаешь ли ты, ради кого и чего всё это? Сумеешь ли сохранить того, кто мне дорог, или сломаешь ему жизнь, женщина?!»

========== Глава 4. Оттенки чувств ==========

Злом я спасённый,

Свет избегаю,

Вновь удивлённо

На руки смотрю.

Что происходит?

Не понимаю.

Как так выходит,

Что свет я дарю?

Что же спасает

Меня от падений?

Чудо – не знаю,

Странно порой.

Смерти не властный,

Для жизни стремлений

Буду согласен

Зваться: живой.

Что-то уносит

Меня от страданий,

Жизнь точно просит

Остаться ещё.

Кто же такой я,

Точно избранник,

Кровью омою

Больное плечо.

Что же спасает,

Смерть отвергая,

Оберегает

От боли меня?

Ален сказал,

Что судьба вековая

Каменных скал

Поджидает меня…

Дни были однообразными. В них не менялось ничего, и только в глазах Илзе мелькали различные лики. На всех них был изображён он – уставший, обиженный, одинокий. По правде сказать, она представляла его иным – парень сперва был более спокойным, даже бесчувственным. Хотя его сложно охарактеризовать в двух словах. С людьми выходило как-то проще, Лай – слишком переменчивый. Резкий, невоспитанный, робкий, однако в этом есть что-то особо притягательное. В первую очередь такими казались глаза, чрезмерно глубокие и задумчивые. В них так и читалась мудрость, точь-в-точь такая, как у бывалых стариков.

Он был не аккуратен, но на то имелись веские причины. Постоянные ранения руки сделали конечность слабой и малоподвижной. Казалось, и сам Лай старался намеренно её прятать, навязывая на себя длинные и фигуристые шарфы. От этого он казался каким-то смешным, особенно, когда пытался сам что-то сделать и у него не получалось. Она, видя такие деяния, тотчас шла помочь. Не потому, что ей было приятно делать за кого-то какую-то работу и не совсем из жалости, просто Илзе привыкла помогать отцу и с тех пор выработала в характере такую незаменимую черту.

Привыкла она и к долгим разговорам, сидя на мохнатой лужайке под светом вечерних звёзд. Они болтали обо всём, смеялись, шутили, однако не чувствовали друг в друге уверенности и просто хотели узнать в собеседнике что-то новое. А его было так много! Жизни совершенно разные. Почти никакого сходства. Каждый разговор, как новая планета. Новая тема – новый уголок. И как заманчиво узнать что-то новое и необычное! Понять истинные мотивы слов и стремлений.

Однажды они бежали по полю. Золото разливалось за горизонт и колыхалось, как море, а ещё солнце огромным шаром венчало эту красоту… Она шла первой, длинные юбки постоянно цеплялись за колосья, колючки оставались на ткани и рвали её, оставляя небольшие полосы. Ноги в мягких башмачках проваливались в рыхлую мокроватую землю. И вдруг она запела. Лёгкая романтичная песнь полилась над полем и зазвенела в хрустальном воздухе.

-Что ты делаешь? – неожиданно сказал он, немного удивившись.

-Как что? Пою.

Странное выражение лица Лая заставило её смолкнуть и оборвать последние ноты.

-Ты разве никогда не слышал песен?

Он покачал головой и, улыбаясь, выпустил из себя одно слово:

-Впервые! Но это так здорово… Я бы тоже попробовал, но я не знаю слов, ни одного. А этих я не понимаю. Кажется, германское наречие? Я прав?

Илзе была приятно удивлена.

-Ему научила меня бабушка. Да, этот язык знают не все… Но, вижу, у нас снова нашлось что-то общее. Так что, научить тебя словам? Идём, напишу! – и, мчась под крыльями влажного ветра, она уже представляла, как будет снова петь.

Так проходили дни, так исчезало одиночество. Тишина заполнялась смехом, а гулкое эхо – сотней невероятных звуков. Они отражались от стен и петляли в длинных коридорах, вибрировали и наполнялись какой-то особым ощущением, отчего начинало казаться, что воздух становится теплее, и это вовсе не пещера, а роскошный мрачный дворец. Да, она прекрасно скрашивала его одиночество. Точила ту крепость, что годами загоняла его в далекий тёмный угол, и заставляла расцветать прямо на глазах изумлённого Алена. Просто одним присутствием. Тихим и ласковым словом.

Дни стали проходить весело и незаметно. Лай ловил себя на мысли, что больше не испытывал потребности в затворничестве и смело шагал на встречу своей подруге. Отчего-то теперь он знал, что может ей довериться и в случае тревоги рассказать всё, как есть, а может, это было лишь его мечтой? После десяти лет «молчания» очень хотелось убедить себя, что тот этап жизнь уже навсегда закончен. Резко он стал меняться в лучшую сторону – становиться более открытым и жизнерадостным, хотя зачастую эти чувства казались со стороны наигранными – они были ему непривычны и получались нелепо и неуместно, как у ребёнка, только вступающего в жизнь, однако они были, и сложно назвать причину, отчего стал меняться Лай. Она, точно взгляд, однажды подаренный Илзе, точно искра первой любви, любви, коей называют любовью с первого взгляда, выжигала изнутри его боль, заставляла стать другим человеком.

Так в один из прекрасных дней они встретили посреди леса козу, и с тех пор могли пить по утрам горячее молоко. Уж что-что, а это было ему тоже в новинку! Рассказы о Митисе, о жизни и быте людей, любых привычных всем мелочам казались ему необычайными и очень далёкими. Вампиру так хотелось увидеть всё самому и пережить на собственной шкуре! Но прошлое не отпускало его и вновь заставляло бояться, забившись в дальний уголок пещеры и молча созерцая пространство.

-Что толку сидеть здесь и лишь мечтать о лучшем мире, когда он, огромный и яркий, находится всего в паре шагов от нас? Ты не мог выйти из-под присмотра демонов, но, возможно, ты так лишь думал? Пробовал ли хоть раз сбежать или молча принял судьбу? О, если бы мы могли уйти вместе, я бы показала тебе мой дом, небольшую веранду и розовые пионы, которые обычно расцветали там каждую осень… - а он, слушая такие слова, уже воображал себе действо, видел его, как живое, в ярких цветах и с большим количеством деталей. Подбирал слова и выискивал красивые образы, думал о том, как однажды, через много лет, мог бы рассказать ей об этом походе стихами… Думал и то, что Илзе бы их точно оценила, в этом Лай убедился после того случайного разговора о травах. Девушка была неравнодушна к латинскому языку и всегда улыбалась, слыша его чёткие и знакомые слова. Наверное потому, что так она вспоминала детство, дом и родных, хотя она мало говорила о себе, и Лаю казалось, что это несло в себе какую-то скрытую тайну, чего-то она недоговаривала…

Он перестал бояться Илзе и сам наведывался к ней в гости. Приходил и просто сидел рядом, даже когда был занят чем-то, но не мог пересилить себя и вернуться. Приходил вечером, без стука и предупреждения, просто врывался к ней и глупо по-детски улыбался. Вероятно, вампир понял, что теперь его мир обрёл то самое, чего не хватало уже много лет, и больше ему ничего не было нужно!

Серовато-серые лучи продирались сквозь щели и дыры в стене. Их дарила Луна, и серебристые искры так и витали в воздухе. Порой через щели было видно небо – чёрный горизонт, сплошь усыпанный большими огнями звёзд.

Было тихо. Звуки медленно просачивались внутрь вместе со светом. Зал утопал в безмолвии, силуэты чёрных сталактитов отражались замысловатыми тенями. Здесь было тепло, но обычный человек с этим бы явно поспорил. Он не смог бы стоять здесь, на неровном полу, и уж подавно жить, учиться и любить это место. А он смог – у него просто не было другого пути.