Испорченная кровь (ЛП) - Фишер Таррин - Страница 57

своим вторым мужем. Девушка оплакивает потерю

куклы самым причудливым образом. Я собираю эти

детали, пока мой мозг не начинает болеть. Пытаюсь

разобраться во всём этом, привести в порядок, и

тогда натыкаюсь на последнюю страницу. Она

самосовершенствуется на последней странице книги.

Когда я дохожу до последней строки, мои глаза

вылезают из орбит.

«Ты будешь чувствовать меня каждый раз,

падая назад».

Меня рвёт.

Айзек находит меня лежащей на спине, на полу.

Он стоит надо мной, ноги по обе стороны от моего

тела, и поднимает меня. Его глаза на миг исследуют

лужу рвоты рядом со мной, прежде чем он

дотрагивается ладонью до моего лба. Когда мужчина

убеждается, что тот прохладный, то спрашивает:

— Что ты читаешь?

Я отворачиваю лицо прочь.

— Книга Ника?

Качаю головой.

Он смотрит на груду, которая ближе всего к

тому месту, где я лежу.

— Ты знаешь, кто это написал?

Не могу смотреть на него, поэтому закрываю

глаза и киваю.

— Моя мать, — отвечаю ему. Я слышу, как у

него перехватывает дыхание.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

Я ковыляю на кухню. Мне нужна вода, чтобы

сполоснуть рот. Айзек следует за мной.

— Как я могу быть уверен, что это сделала не

ты?

— он делает угрожающий шаг ко мне. Я

спотыкаюсь о мешок риса. Тот падает. Я с ужасом

наблюдаю, как зерно рассыпается по полу, собираясь

вокруг моей голой ступни.

— Я привезла тебя сюда? Ты думаешь, что я

притащила нас сюда, чтобы помереть от голода и от

холода? Зачем?

— Как же удобно, что ты была той, кто

освободил меня. Почему ты не была связана с

заткнутым ртом?

— Прислушайся к себе, — отвечаю я. — Я не

та, кто это сделал!

— Откуда мне знать? Откуда? — его слова

остры, но он проговаривает их медленно.

Я

переставляю

ноги,

и

рис

заполняет

пространство между моими пальцами.

Мой подбородок дрожит. Я чувствую, что

дрожит и нижняя губа. Зажимаю её между зубов.

— Думаю, тебе придётся доверять мне.

Он указывает на гостиную, где ящик и книги

лежат в стопках.

— Твоя книга, книга Ника, и теперь книга

твоей матери? Почему?

— Не знаю. Я даже не знала, что моя мать

написала книгу. Я не видела её с тех пор как была

ребёнком!

— Ты знаешь, кто это сделал, — говорит он. —

В глубине души ты знаешь.

Я качаю головой. Как он может даже

предполагать такое? Я искала ответы, подвергая

обсессии свой мозг.

Айзек отступает, закрыв глаза ладонями. Его

спина ударяется о стену, и он сгибается пополам,

положив руки на колени. Похоже, мужчина не может

дышать. Я протягиваю руку к нему, но затем опускаю

её болтаться вдоль тела. Это неважно. Чтобы я не

сказала, оно не изменит того, что я оторвала его от

жены и ребёнка. Я причина одержимости этого

психа.

Три недели спустя, Айзек снимает мой гипс. Он

использует кухонный нож, чтобы разрезать его. Это

тот же нож, который он носит с собой с нашего

первого дня здесь. С широко открытыми глазами и

тяжело дыша, м ы следим, как пластиковый гипс

отпадет. Что мы увидим? Насколько ещё я буду

сломлена? В конце концов, видим только волосатую,

тощую ногу, которая выглядит немного странно. Это

напоминает мне о крови в чашке, свитер в ванной,

камень во рту. Это просто визуально странно, и я не

могу сказать, почему.

Я до сих пор должна использовать костыль, но

мне нравится чувство свободы после того, как все эти

недели я лежала в постели. Айзек так и не

разговаривает со мной. Но солнце вернулось. Оно

снова

взошло.

Мы

прекратили

использовать

электричество,

чтобы

сохранить

топливо

в

генераторе. Я прочитала всю « Запутавшуюся», но, на

удивление, мне не было так больно, как от

безымянной книги матери. Я увидела Ника немного

по-другому, менее лощённого. Это лучшая работа

Ниссли, но я не впечатлена его любовной запиской.

Айзек переносит оставшуюся часть продуктов

из колодца под столом наверх. Он заполняет шкафы,

холодильник и кладовую. « Такнам не придётся

больше спускаться туда», — говорит он мне. У него

уходит на это весь день. Затем мужчина возвращает

стол на место. Когда доктор идёт в свою комнату, я

спускаюсь из карусельной комнаты и прокрадываюсь

на кухню. Я до сих пор в лёгкой одежде и мои ноги

хо л од н ы е . Чувствую

себя

голой

без

гипса.

Прижимаюсь задней частью ног к краю стола и

запрыгиваю на него. Отодвигаюсь назад, пока не

сижу, со свешанными с края ногами. Мои ноги

бегуньи выглядят веретенообразными и слабыми.

Шрам бежит, как шов, поперёк моей голени. Я

провожу

по

нему

кончиком

пальца. Начинаю

выглядеть как сшитая кукла Эмо. Не хватает только

пуговиц вместо глаз. Тянусь вверх, скользя рукой в

отверстие в верхней части моего халата, дотрагиваясь

пальцами до кожи на груди. И здесь шрамы.

Уродливые. Я привыкла к тому, что изуродована.

Кажется, что часть меня изъята, съедена болезнью,

отрублена, раскроена на две части.

Интересно, когда уже моё тело устанет от этого

и просто сдастся.

Я никогда не смогу бегать, как раньше. Я

прихрамываю. И не сказала Айзеку, что моя нога

постоянно ноет. Мне это нравится.

На кухне темно. Я не включаю свет, чтобы

Айзек не знал, что я здесь. Если он пытается избегать

меня, я помогу ему. Но когда поднимаю взгляд, то

вижу, что он стоит в дверях и наблюдает за мной. Мы

смотрим друг на друга в течение долгого времени. Я

чувствую беспокойство. Похоже, что у него есть что

сказать. Думаю, что Айзек пришёл, чтобы выяснить

ещё немного, но потом вижу что-то ещё в его глазах.

Он идёт ко мне. Один... два... три... четыре шага.

Айзек останавливается перед моими коленями.

Мои волосы спутаны и непослушны. Я не помню,

когда в последний раз прикасалась к ним. Они

отрасли, прикрывая место, где раньше была грудь.

Теперь они своего рода шаль, покрывающая верхнюю

часть тела, так что, даже когда я голая, то не могу

себя видеть. Я даже не потрудилась скрыть за ухом

свою белую прядь, как делаю обычно при Айзеке.

Она свисает перед моими глазами, частично заслоняя

мне вид.

Айзек убирает мои волосы через плечо, и я

невольно вздрагиваю. Затем он кладёт руки мне на

колени. Их тепло жалит. Толкает их в стороны,

раздвигая, и делает шаг вперёд, пока не стоит между

н и м и . Он наклоняет голову, и наши рты почти

соприкасаются. Почти. Пальцы обеих моих рук

растопырены на столе позади меня, удерживая. Я

чувствую прорези, которые оставила на столе. Резные

фигурки, которые Айзек помог мне сделать. Он не

целует меня. Мы никогда не говорили о том поцелуе,

который разделили, когда думали, что умираем. Он

дышит мне в рот, а его руки поднимаются вверх по

моим бёдрам. Его руки как тёплая вода, омывающая

мою кожу. Я покрываюсь мурашками. Мой халат

задран к верхней части моих бёдер. Когда его ладони

оставляют мои ноги, хочется кричать: « Нет! Я хочу

ещё тепла» , — но он захватывает полы моего халата

и, потянув, открывает его, оголяя грудь. Мне холодно.

Я цепенею. Айзек дотрагивается до моих шрамов.

Моей бесплодной женственности. Замороженная...

замороженная... замороженная... и затем я ломаюсь.