Испорченная кровь (ЛП) - Фишер Таррин - Страница 16
- Предыдущая
- 16/71
- Следующая
— Таким образом, это совпадение, как я и
сказала вначале. — Я сама не верю в это, но Айзек
утаивает что-то от меня.
— Нет, Сенна. Ты смотрела на лошадей, я имею
в виду, действительно смотрела на них? — я
поворачиваюсь к нему лицом.
— Я смотрю на них прямо сейчас! — почему я
кричу?
Айзек рывком приближается ко мне. Когда я не
смотрю на него, он хватает меня за плечи и
разворачивает, пока я снова не смотрю на чёрную
лошадь. Мужчина крепко удерживает меня.
— Замолчи и посмотри на неё, Сенна.
Меня передёргивает. Я смотрю, только чтобы
он снова не произнёс так моё имя. Вижу чёрную
лошадь, но новым взглядом: не упрямым, простым
взглядом старой Сенны. Я вижу всё. Я чувствую всё.
Дождь, музыка, лошадь, в стержне которой есть
трещина. Ощущаю запах грязи и сардин ... и ещё
что-то... кардамон и гвоздику. Я достаю это, достаю
из
памяти
так
быстро,
что
моё
дыхание
останавливается. Руки Айзека ослабевают на моих
плечах. Я разочарованна, он был тёплым. Я могу
убежать, но подворачиваю пальцы ног, пока не
чувствую как они захватывают ворс ковра, и остаюсь.
Я пришла сюда, чтобы решить одну из наших
проблем. Одну из многих наших проблем. Это те же
самые лошади. Именно те. Пробегаю взглядом по
трещине. Юл говорит что-то обо мне, подавляющей
воспоминания. Я смеюсь над ним. Подавлять мои
воспоминания. Это то, что сказала Сапфира Элгин.
Но он прав, не так ли? Я в тумане и половину
времени даже не осознаю этого.
— Дата, когда всё произошло, — тихо говорю я.
— Это то, что откроет дверь.
Воздух покалывает, когда он выбегает. Я слышу, как
Айзек перепрыгивает через две ступеньки за раз. Мне
даже не пришлось напоминать ему о дате. Это
вырезано в плоти наших воспоминаний. Жду с
закрытыми глазами, молясь, чтобы сработало,
молясь, чтобы не сработало. Он возвращается через
минуту. В этот раз гораздо медленнее. Шлёп, шлёп,
шлёп
вверх
по
лестнице. Чувствую, как он
останавливается в дверях, глядя на меня. Я могу
чувствовать его запах. Раньше я любила вдыхать
запах Айзека, спрятав лицо у его шеи. О, Боже, мне
так холодно.
— Сенна, — произносит он, — хочешь выйти
наружу?
Да. Конечно. Почему бы и нет?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ: БОЛЬ И ВИНА
Было двадцать пятое декабря. Следовательно,
этот день наступал каждый год, и я чертовски
мечтала,
чтобы
этого
не
происходило.
Но
невозможно избавиться от Рождества. И, даже если
бы это было возможно, все люди в мире, полные
надежды, нашли бы новый день, чтобы праздновать, с
их дешёвой мишурой, тушками индеек и газонами,
украшенными всякой ерундой. И я была бы
вынуждена ненавидеть и этот день тоже. Индейка, в
любом случае, отвратительна. Каждый, у кого есть
вкусовые рецепторы, мог это подтвердить. На вкус
она как пот, и у неё текстура мокрой бумаги. Весь
этот праздник был фарсом; Иисус должен был
разделить его с Сантой. Единственное, что было хуже
всего — то, что Иисус должен был разделить Пасху с
кроликом. Это было просто жутко. Но, по крайней
мере, на Пасху подают ветчину.
Моей ежегодной традицией на Рождество было
вставать с туманом на пробежку вдоль озера
Вашингтон. Это помогало мне справиться. Не только
с Рождеством, но и с жизнью. Кроме того, бег был
одобрен психологами. Я не встречалась с ними
больше, но всё ещё бегала. Это был здоровый способ
выработать достаточно эндорфинов, чтобы мои
демоны оставались в своих клетках. А я то думала,
что для этого есть лекарства — но, неважно. Мне
нравилось бегать.
Этим рождественским утром мне не хотелось
бегать, как обычно, вдоль озера. Человек может
ненавидеть Рождество, но всё ещё чувствует
необходимость сделать что -то значительное в этот
день. Я хотела попасть в лес. Есть что-то в деревьях
размером с небоскрёбы, в их коре, одетой в мох, что
заставляло меня чувствовать себя полной надежды. Я
всегда считала, что если бы Бог существовал, мох был
бы его отпечатками пальцев. Около шести утра,
схватив айпод, я направилась к двери. Было ещё
темно, поэтому я не торопилась, идя по тропе, давая
солнцу время, чтобы подняться. Чтобы добраться до
тропы, я должна была прорваться через район
шаблонных домов под названием «Глен». Я
презирала «Глен». Я должна была проезжать мимо
него, чтобы добраться до дома, который находился на
вершине холма.
Я всматривалась в окна, проходя мимо домов, и
разглядывала рождественские огни и ёлки, задаваясь
вопросом, в состоянии ли я услышать детей с
тротуара, пока они открывали подарки.
Я делала
растяжку
за
пределами
леса,
поворачивая лицо к зимнему дождику. Это была моя
рутина;
я
делала
растяжку,
заставляя
себя
продолжать жить изо дня в день . Подтянула хвостик,
и позволила ногам начать бежать. Тропа ухабистая и
извилистая. Она граничила с окраинами «Глен», что
я находила ироничным. Тропа вся в ухабах,
созданных
временем
и
дождями,
кишела
выпирающими
корнями
деревьев
и
острыми
камнями. Требовалась концентрация в дневное
время, чтобы не вывихнуть лодыжку, проходя тут, что
являлось
причиной травм
для немногочисленных
бегунов. Не знаю, о чём думала, когда решила бегать
здесь в темноте. Я поняла, что должна была
придерживаться обычного бега трусцой вокруг озера.
Я должна была остаться дома. Я должна была сделать
что-нибудь, только не бегать там, в то утро, в то
время.
В 6:47 он изнасиловал меня.
Я знаю это, потому что за секунду до этого
почувствовала, как руки обхватили верхнюю часть
моего тела, вышибая дыхание из моих лёгких. Я
взглянула на часы и увидела время 6:46. Полагаю,
ему потребовалось тридцать секунд, чтобы затащить
меня вглубь от тропы, без толку болтающую ногами в
воздухе. Ещё тридцать секунд, чтобы бросить на
корневище и сорвать с меня одежду. Две секунды,
чтобы врезать по лицу. Только минута, чтобы
воспроизвести всю мою жизнь в окрашенной
насилием памяти. Он взял то, что хотел, и я не
кричала. Ни тогда, когда он схватил меня, и ни когда
ударил меня, и ни когда насиловал меня. Ни даже
после,
когда
моя
жизнь
была
безвозвратно
осквернена.
После я выбралась из леса. Мои штаны
наполовину спущены, и кровь стекала в глаза от
пореза на лбу. Я побежала, глядя через плечо, и
врезалась в другого бегуна, который только что
вышел из своего автомобиля. Он поймал меня, когда
я упала. Мне не нужно было ничего говорить,
поэтому тот сразу же достал телефон и позвонил в
полицию. Он открыл пассажирскую дверь своей
машины и помог мне сесть, затем включил
отопление на полную мощность. Достал старое
одеяло из багажника, сказав, что использует его для
кемпинга. Он о многом говорил в течении десять
минут, пока мы ждали полицию. Пытался успокоить
меня. Я действительно не слышала его, хотя звук
голоса был успокаивающим и твёрдым. Он обернул
одеяло вокруг моих плеч и спросил, хочу ли я воды. Я
не хотела, но кивнула. Он объявил, что откроет
заднюю дверь, чтобы достать воды. Рассказывал мне
- Предыдущая
- 16/71
- Следующая