Край без Короля или Могу копать, могу не копать - Барановский Вадим - Страница 30

— В болото! в болото! останься с нами, мы отведём тебя в курган.

— Отведём тебя в курган! — ещё одна тень сгустилась откуда-то из-за спины первой и шагнула к Фонси. Хоббит стоял теперь спиной к краю помоста, покачиваясь, с приоткрытым ртом. Происходящее не удивляло его. В болото так в болото. Его так давно не звали в гости и не обещали никуда отвести.

Из-за спины Фонси шагнул старый знакомый из сна, с лицом пустоградского изваяния и в странной одежде. Он был тусклый, словно из облака, только в самой середине его туманного тела мерцал бледно-розовый свет.

— Сгиньте! — велел туманный хоббит тёмным теням.

— Сам хочешь его в курган увести? — зашипела одна из них в ответ. — Прочь отсюда, это наш живец!

— Это мой родич, — ответил знакомец Фонси. — Во мне его кровь! Проваливайте обратно в своё болото!

— Ты один, а нас двое, бродяга! — тени начали придвигаться ближе. — Попробуй-ка совладай с нами!

Туманный хоббит отступил на шаг назад и оказался рядом с Фонси. Чуть повернув голову, он произнёс быстро и беспокойно:

— Повторяй за мной. Это должен говорить живой, иначе ничего не выйдет. Повторяй!

Фонси поднял руку, угрожающе тыкая пальцем в сторону приближающихся теней, и заговорил, произнося слова, сами собой приходящие ему в голову.

Тени остановились, качнулись и со злобным шипением протекли сквозь помост лужицами желтовато-бурой воды. Фонси не удивился и не испугался — нечем было.

— Ты меня видишь? — всё так же тревожно спросил Фонси туманный хоббит. — А их ты видел?

— Вижу, — глухо ответил Фонси. — Видел.

— Очень плохо! Пойдём. Пойдём. Тебе надо лечь. Быстро. Пойдём.

Схватив Фонси за руку, он потащил его сперва в одну, потом в другую хижину. Во второй хижине обнаружился ворох сухого камыша, куда Фонси и прилёг, отложив в сторону свой мешок. Перед глазами всё плыло, в ушах звенело. Рука, за которую вёл его туманный хоббит, онемела, как отлёжанная. А сам туманный хоббит куда-то пропал, не растаял и не растёкся, а просто исчез. Фонси же полежал, разглядывая переплетения прутьев в потолке хижины и связки сушёной рыбы, висящие под потолком, и вскоре не то уснул, не то просто лишился сознания.

Лихорадило хоббита всю ночь, и только под утро отпустило. К полудню следующего дня он, чуть покачиваясь на ослабевших ногах, вылез из хижины.

— Ну что мне с вами делать, любезные? — осведомился он у трупов. — За приглашение в курган, конечно, спасибо, но мне по курганам шататься недосуг. Я бы вас похоронил, да негде, не тащить же вас на сушу.

Поплевав на ладони, хоббит ухватил ближайшего мертвеца за ноги и отволок в хижину, где ночевал. Туда же отправился и второй. Фонси уложил их рядом у стенки. Большеца он, вытащив из него предварительно дротики, затащил в ту же хижину и привалил к противоположной стене.

— Не знаю уж, чего вы там не поделили, — сказал Фонси мертвецам, — но лежать вам придётся вместе. Бывайте, любезные, и не поминайте лихом. А я себе за работу рыбки у вас сушёной возьму несколько связочек.

Фонси всё ещё шёл по краю болота. Рогозовые дротики, подобранные в болотной деревне, оказались отличным оружием для охоты на лягушек, — а другой дичи больше и не попадалось. Мясо лягушек, водянистое и волокнистое, отдавало рыбой, но голод утоляло. Несколько раз хоббит пытался заколоть дротиком большую рыбину из тех, что иногда подплывали к самому берегу болота, где расступались рогоз и осока, но у него ни разу не получилось. Рыбу приходилось ловить на крючок.

Дни становились всё короче и короче, и хоббит проводил всё больше и больше времени в поисках и устройстве ночлега. Сперва Фонси не хотел оставлять на ночь костёр, чтобы не привлечь троллей, но проснулся однажды ночью и обнаружил в норе какого-то большого чёрного зверя, от крика хоббита тут же сбежавшего, но сон ему в ту ночь безнадёжно испортившего. Утром Фонси нашёл следы зверя, похожие на следы большого барсука, и решил, что теперь костёр надо жечь всю ночь.

Следы тролля он тоже однажды видел: глубокие отпечатки огромных босых ног уходили прямо в болото.

Болото в один прекрасный день осталось позади, но дорога на север всё равно не появилась — здесь начинались холмы, унылые и каменистые, карабкаться на них Фонси не захотел и продолжил свой путь на восток.

Спустя несколько дней хоббита снова свалила лихорадка. На следующий день он оказался так слаб, что прошёл едва ли три поприща. Наткнувшись по дороге на поваленное бурей дерево, хоббит присел отдохнуть на его ствол. Голова кружилась, губы пересохли — новый приступ лихорадки давал знать о своём скором и неминуемом приближении.

— Так больше нельзя, — хрипло сказал Фонси. — У меня кончается еда, а я слишком слаб, чтобы охотиться. На одних лягушках с грибами долго не протянешь, да и становится и тех и других всё меньше. Зима скоро. Зажигать на ночь костёр — сожрут тролли, — рассуждал сам с собою хоббит, сидя на поваленном дереве. — Не зажигать — сожрут чёрные барсуки. Так или иначе, кто-то да сожрёт, вот ведь весело-то как.

Подступала лихорадка, и в голове было легко и пусто.

— Это если я не загнусь от этой самой лихорадки, — добавил Фонси, поразмыслив. — А скорее всего просто-напросто сдохну от голода, когда наступит зима. Вот оно как.

Хоббит вытащил из чехла купленный у Дори нож и стал играть сам с собой в ножички, бросая нож так, чтобы он втыкался в дерево.

— Жалко будет умереть. Впрочем, Лилия меня, верно, уже забыла. Повадится к ней какой-нибудь Сдобкинс или Хаггинс, а тётушки их и помолвят к равноденствию, а ближе к лету и поженят, и всё будет славненько. Братцам моим, опять же, больше достанется наследства.

Глаза хоббита сузились, лоб нахмурился. Он невесело улыбнулся.

— Идти назад — нет смысла, до зимы я даже к Пустограду не доберусь. Идти вперёд — а что там, впереди? Зимовать здесь — только оттягивать неизбежное. Может, сразу, а? — спросил он у ножа и сам ответил на свой вопрос. — Может, сразу.

Вытянув вперёд левую руку, так, чтобы задрался рукав, и зашипев от неожиданной боли в плече, хоббит размахнулся ножом и с оттягом, словно желая разом отхватить себе кисть руки, полоснул по запястью, чтобы перерезать жилы и выпустить кровь.

И когда тёплая его плоть ощутила смертный холод ножа, понял Фонси, что Лилия никогда не выйдет ни за кого другого, а умрёт старой девой, потому что упряма, горда и своевольна, и что братья будут горевать по нему, а его долю наследства раздадут бедным, и что нестерпимо жалко будет сейчас истечь тут кровью, когда столько уже пройдено.